Павел Павленко - Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха Страница 24

Поначалу в бюро Гесса не существовало четкой структуры. Адвокат Генрих Гейм{25}, перейдя на службу [125] к Борману в августе 1933 года, застал там лишь двух других коллег, основная работа которых состояла в сортировке и изучении писем от людей, считавших Гесса верховным арбитром во внутрипартийных делах. Таков был стиль работы Бормана — прежде всего привлекать к работе юристов. В конце 1933 года, когда Гесс получил статус министра и на сессиях кабинета министров представлял точку зрения партии, Борман использовал знания и навыки подчиненных ему юристов при составлении набросков выступлений и предложений своего шефа. Борман и Гейм были сверстниками. Последний происходил из династии известных баварских юристов. По образованию, происхождению и манерам он намного превосходил своего начальника, но не мог сравниться с ним в агрессивности и напористости. В противовес плохой репутации Бормана (имеется в виду стиль его обращения с подчиненными), которая закрепилась за ним в годы службы в «Фонде пособий», после первого года совместной работы Гейм охарактеризовал своего шефа как «корректного, реалистичного, энергичного и целеустремленного» человека. Его нисколько не трогала манера Бормана, играя роль патрона, раздавать похвалы и поощрения с грубой веселостью. В этом смысле характерна написанная от руки записка рейхсляйтера Гейму: «Дорогой герр Гейм! Я всегда восхищался Вашим поистине ужасно замечательным стилем (таковы «комплименты» Бормана. — П. П.)! Прежде чем читать дальше — сядьте, чтобы не упасть. Итак, Вам будет присвоено звание старшего советника. Это было непросто, но я настоял на этом назначении. Конечно, Движению безразлично, числится ли его юрист на высокой государственной должности. Но я полагаю, что это важно для Вас: Вы отдаете все силы делу и используете локти для оказания помощи другим, но не себе; поэтому я счел необходимым предпринять некоторые шаги, чтобы позаботиться о [126] Вашем будущем. Не может быть никаких сомнений относительно прав на столь высокое звание: ВАШЕ НАЗНАЧЕНИЕ ПОДПИСАЛ САМ ФЮРЕР! Поэтому, если я перейду на иную службу, а Вам не захочется более оставаться на этом месте, Вы сможете уволиться в любое время с отличным послужным списком».

А вот еще один знак благоволения к Гейму: хотя адвокат вступил в партию после прихода Гитлера к власти, Борман «устроил» ему значительно более ранний порядковый номер партийного билета, что создавало видимость давнего пребывания в рядах национал-социалистов. Упомянутое письмо заканчивалось предупреждением: «Должен просить Вас никому не рассказывать о номере Вашего партийного билета и о том, как именно произошло присвоение высокого ранга. Сделанное для Вас не распространяется на других».

Бюро Гесса продолжало постепенно расширяться, и Борман добывал государственные должности и для других своих работников. Используя все возможные лазейки, он оформлял их сотрудниками министерств и тем самым экономил деньги партии, поскольку зарплату им платило правительство. Кроме того, сие означало, что Борман мог таким образом премировать нужных ему людей, не испрашивая согласия скаредного партийного казначея Ксавье Шварца.

С течением времени Роберт Лей сдавал свои позиции одну за другой. Борман буквально затравил его, бесцеремонно вторгаясь в область компетенции конкурента. Так, в ноябре 1933 года в циркуляре для рейхсляйтеров и гауляйтеров Борман выразил недовольство тем, что партийные функционеры носят оливково-зеленые шинели, предписанные в качестве униформы для представителей СА, и распорядился обеспечить партийных служащих коричневыми шинелями. Затем он издал указ, согласно которому члены партии могли приветствовать друг друга не только [127] фразой «Хайль Гитлер», но и более коротким «Хайль». Кроме того, Борман ввел правило, согласно которому правую руку следовало поднимать только в нацистском приветствии и при торжественном пении «Хорст Вессель», но не при исполнении гимнов гитлеровской молодежи или иных организаций.

Борман пришел в бешенство, когда в сентябре 1933 года Лей самовольно создал штат окружных инспекторов для контроля за деятельностью гауляйтеров, тем самым покушаясь на их почти бесконтрольную власть на местах, к чему Гитлер относился совершенно равнодушно. Естественно, Борман настаивал на том, что «принцы крови» должны были подчиняться непосредственно заместителю фюрера. Гесс замыслил перевести наблюдателей Лея под контроль своего бюро и даже предусмотрел для них специальную должность «комиссар партийной канцелярии», но хитрость не дала ему ничего, кроме новых врагов. Однако тут в дело вмешался Борман и успокоил возмущенных гауляйтеров, разослав им письмо, в котором уверял, что заместитель фюрера стремился не ущемить их полномочия, а оказать поддержку в решении наиболее обременительных задач. Через шесть месяцев, выдержав подобавшую паузу, он упразднил институт комиссаров. Борман быстрее Лея осознал: в тот момент влияние гауляйтеров было еще слишком велико, с ними следовало считаться.

Исполнение Борманом служебных обязанностей лично при Гитлере стало обычным явлением. Рудольф Гесс постепенно терял интерес к каждодневной конторской рутине; он не мог приспособиться к бюрократической возне над законами, составлявшей важную часть деятельности министра от партии, и к манере работы фюрера, вынуждавшей его жертвовать [128] личной жизнью и пристрастиями — народной медициной и полетами. Гесс не обладал той особой хваткой и мгновенной реакцией, которые необходимы в ежедневной тактической игре на политическом поприще. Не в его обыкновении было сводить проблему к абстрактному общему принципу, выраженному парой фраз. А Гитлер требовал, чтобы его сподвижники готовили именно максимально упрощенные и сжатые формулировки, изначально не допускавшие никаких возражений. Однажды фюрер сказал о своем заместителе: «Надеюсь, что не он станет моим преемником. Даже не знаю, кого мне было бы больше жаль в этом случае: его или партию». Как-то в разговоре с Геймом Борман пожаловался на босса: «Я больше не могу так работать. Гесс вечно опаздывает, начинает заниматься тем или иным вопросом, когда решение уже принято. Если ситуация не изменится, наше бюро потеряет всякие надежды на будущее!»

Вскоре Гесс понял, что штабсляйтер справляется с бумагами лучше его. Впрочем, это открытие его не обескуражило. Неспособность Гесса конкурировать с поднаторевшими в интригах соперниками усиливала широко распространенное мнение о нем как о скромном и честном человеке. Несмотря на предупреждения, он отказывался верить, что Борман постарается оттеснить его. А тот и в самом деле оставался лояльным по отношению к Гессу. Словом, постепенно в компетенцию Бормана перешла обязанность готовить для фюрера краткие и четкие резюме по всем вопросам, которые могли затрагивать интересы партии. Порой ему приходилось исполнять свои функции в представительстве НСДАП в Берлине, находившемся рядом с рейхсканцелярией, но большую часть времени он работал в Мюнхене. Борман много разъезжал. Он должен был присутствовать на каждом совещании партийной элиты (таковых в его дневнике отмечено более тридцати только за 1934 год), чтобы [129] постоянно демонстрировать свой статус рейхсляйтера НСДАП, налаживать связи с влиятельными деятелями, подыскивать потенциальных союзников.

Вместе с тем от фюрера его еще отделяла изрядная дистанция, и представители ближайшего окружения Гитлера — адъютанты Юлиус Шауб и Вильгельм Брюкнер, фотограф и сплетник Генрих Хофман, личный водитель Юлиус Шрек — совершенно не боялись рейхсляйтера. Фюрер был недоверчив и подозрителен. Лишь во время празднований по поводу итогов мартовского плебисцита 1935 года в Сааре Борман впервые отметил в дневнике: «Ехал в машине вместе с фюрером». Впоследствии такие поездки стали обычным каждодневным явлением.

А в 1933 году Гитлер не оказывал поддержки бюро Гесса в его бюрократической перепалке с противниками. Гесс еще не обладал привилегией выступать в кабинете министров от имени фюрера, и министр внутренних дел рейхсляйтер Вильгельм Фрик предпринял попытку атаковать его позиции. Он утверждал, что положение министра партии не должно вносить смуту в действия рейхсминистров. Его поддержали другие рейхсляйтеры, не желавшие признавать особых полномочий «заместителя фюрера по делам партии», поскольку в соответствии со структурой партийной иерархии они определенно утрачивали власть и самостоятельность. В конце 1933 года Борман пожаловался, что бюро «получает сведения о декретах, указах и постановлениях из газет», а не из первых рук. В продолжение этой тяжбы в апреле 1934 года Гесс подписал приказ (который, впрочем, не возымел действия), обязавший рейхсляйтеров информировать его «по всем вопросам, затрагивающим интересы партии», а «все постановления... высших правительственных органов следует передавать на рассмотрение бюро для их предварительного утверждения». [130] Что же касается гауляйтеров, то они относились к нему со снисходительной фамильярностью, ибо подчинялись непосредственно фюреру, а на приказы рейхсляйтеров обращали внимание лишь в тех случаях, когда это оказывалось выгодно для них. Гесс и его штабсляйтер очень раздражали их, поскольку всякая жалоба или просьба к правительству должна была отныне ложиться на стол Бормана. На практике же гауляйтеры ухитрялись обойти неприятную процедуру, и даже десять лет спустя Мартин еще боролся с нарушениями этого правила.