Валерий Николаев - Закуси горе луковицей Страница 24

— Данилов… Сергей.

Тонкий шелковистый ус Владимира дрогнул.

— Володя. А это Зоя, — покосился он в ее сторону.

— Я уже понял, — улыбнулся Сергей, — проходите. Сейчас мы обитаем в старом доме, — кивнул он в сторону мазанки. — Летом в нем как-то привычней. В новом — только спим.

Он откинул с двери тюлевую занавеску. Владимир преодолел невысокий порог. И гости очутились в просторной комнатке с печью, кухонным шкафчиком, диваном и уже роскошно накрытым столом.

— Располагайтесь, где вам будет удобней. Люба вот-вот освободится. А чтобы не скучали, сыграю.

Сергей вышел, Зоя села справа от Владимира. Через минуту с гармонью под мышкой вернулся хозяин.

— Батино наследство, — с гордостью пояснил он.

Бросил ремень на плечо, пробежался пальцами по кнопочкам. Поковырял одну из них.

— «Фа» залегает. Да ничего, я уже приноровился.

И заиграл «На сопках Манчжурии». Тут же появился Ванюшка. Его глазенки сияли веселым любопытством. Было видно, что он боготворит отца и хочет абсолютно во всем походить на него. Западающее «фа» изредка мешало, но Сергей, не прерывая игры, лихо выдергивал ногтем задремавшую кнопку, и мелодия с прибалтийским акцентом звучала дальше. Во время «Дунайских волн» вошли Люба со Светланкой.

Зоя познакомила их с Владимиром, и после обмена обычными в таких случаях любезностями и подарками началось застолье.

Рагу из индюшатины, салаты, домашнее вино, ягодный пирог и многое другое свидетельствовало о радушии хозяев. Угощаясь, вспоминали школу, рассказывали друг другу смешные истории, анекдоты. Ребятишки так и вились возле родителей, то, садясь к ним на колени, то, шепча им что-то по секрету; а те лишь потискивали их и целовали. В этом доме явно царил культ ребенка.

Уже тогда, в разгар веселья, Зою начал покалывать шип обиды на свою судьбу. Именно обиды, а не зависти. Потому что она никогда не смогла бы полюбить такого мужчину, как ее муж, и своих будущих детишек она видит похожими на себя, и свой дом представляет несколько иным. Словом, в ее жизни все должно соотноситься с ее мечтами и представлениями. И как окоченевшему от холода человеку порой не справиться с ознобом у открытого огня, так и ее взволнованной душе стало непривычно зябко возле чужого счастья, и в который уже раз с особой остротой захотелось своего.

Повезло Любаше. Она смогла построить свое маленькое независимое государство, где все дорожат друг другом. Зоя смотрела на веселую возню малышей, хлопоты подруги, довольное лицо о чем-то рассказывающего с решительными жестами Сергея, и ей вдруг захотелось заплакать.

«Боже мой! Чего это я так расслабилась, вино в голову ударило, что ли? Надо что-то делать», — спохватилась она и тут же предложила:

— А давайте споем.

Все замолчали. И Зоя, чтобы не утонуть в своей тоске, запела: «Гори, гори, моя звезда…» Взрослые стали неуверенно подпевать. Ванюша как завороженный смотрел на ее лицо. А Светланка выбежала во двор и через два куплета влетела в комнату с гитарой. Лак на гитаре почти вытерся, но струны были на месте. Люба взяла рушник и поспешно вытерла ее от пыли.

Песня окончилась. Девочка протянула Зое гитару и замирающим от волнения голоском проговорила:

— Под гитару будет еще красивей.

Зоя в замешательстве взглянула на детей: они ждали чуда. «О, святая наивность! Я же не волшебница, чтобы все уметь».

— Вынуждена разочаровать вас …

И тут руку протянул Владимир.

— … Вот чертов рефлекс, — смущенно пробормотал он, — сама потянулась. Позвольте. Даже не думал, что когда-нибудь еще возьму ее в руки.

Он принял гитару, осмотрел ее, подушечками пальцев легонько постучал по корпусу и удовлетворенно кивнул. Затем неловко втиснул ее между собой и подлокотником коляски — при этом ему пришлось развернуться вправо — и взял несколько аккордов. Гитара была расстроена.

Владимир минуты три крутил колки то в одну сторону, то в другую, натягивая и ослабляя струны, — и вскоре зазвучали чистые, стройные созвучия.

— Готово.

Он взял аккорд и, как бы приглашая нас, негромко запел:

«Светит незнакомая звезда…» Это под Зоин голос. И уже на второй строке она подхватила песню. Потом одну за другой они спели еще десятка два хороших добрых песен. И вдруг Зоя заметила, что поют только они с Некрасовым, а семейство Даниловых, обняв друг друга, слушает их. Потом Владимир исполнил свой романс на стихи Бунина «Только камни, пески…» Хорошо получилось. И вот он запел песню, слов которой Зоя не помнила — «У беды глаза зеленые…» Он пел ее так, будто рассказывал им о своей неудавшейся судьбе, и некоторые слова отдавали такой горечью, такой болью, что подступали слезы. Но вот песня закончилась. Владимир протянул гитару девочке.

— Спасибо. Она хоть и старенькая, но очень удачная.

Несколько мгновений было тихо.

— У нас в доме давно не было такого замечательного вечера, — с подкупающей искренностью сказала Люба.

Гости в свою очередь, поблагодарив хозяев за щедрое застолье и теплый прием, выбрались во двор, а потом и на улицу. Сергей вынес сумку, наполненную продуктами.

— Здесь кое-что бабушке и вам в дорогу.

Солнце, словно оранжевый мяч, пересекший линию горизонта, скатывалось в короткую ночь. Даниловы пошли провожать их. Люба придержала подругу за локоть. Когда они поотстали от мужчин, она, виновато взглянув на нее, спросила:

— Зоя, неужели ты еще не почувствовала, что вы созданы друг для друга?

Та умоляюще взглянула на нее, но она продолжала.

— Скажи честно, если бы вы встретились лет пять назад, ты бы вышла за него?

— Думаю, что да.

— А если бы впоследствии с ним случилось то, что случилось, ты бы бросила его?

— Ты что, Любка, в своем уме?

— А почему же тогда уходишь от него сейчас?

При всей нелепости вопроса Зоя не знала, что и ответить.

— Зойка, милая моя, оставайтесь здесь. Мы будем дружить, как и раньше; поможем огород вам посадить, дом отремонтировать.

— Ладно, Любаша, ¬спасибо тебе за все, и за совет тоже.

Даниловы, распрощавшись с ними, ушли.

— О чем это вы с Сергеем говорили? — спросила Зоя.

— Я попросил его, чтобы он бабушке пару тонн угля привез. И на следующий год тоже, если будет необходимость.

Они замолчали. Ей вспомнились спетые им слова: «И нельзя мне даже облаком плыть по небу над тобой…» «Нельзя», не в этом ли все дело? В этом. Конечно, в этом. Потому и молчит.

— Володя, а почему ты не говорил, что на гитаре умеешь играть?

— Ты тоже ни разу не обмолвилась, что любишь петь… И все же… зря ты взяла меня к Даниловым.

— Почему?

— Это взаимное узнавание только осложняет жизнь. Так недолго и равновесие потерять.

Зоя вздохнула: он прав. Ну, вот и калитка. Добрались.

Владимир, несмотря на вечер, переоделся и забрался в свой сарай что-то доделывать. А Зоя, пока кормила бабушку, делилась с ней впечатлениями о встрече. Потом взяла принесенные продукты и начала укладывать их в холодильник и, как часто случается с нами, стала вспоминать самые интересные моменты этого яркого как праздник вечера.

Вдруг слышит: кто-то возится со щеколдой на калитке. Выходит на порог, и в сгущающихся сумерках с трудом узнает Федора Журавлёва.

— Это что еще за новости? — возмутилась Зоя. — Тебя кто-нибудь приглашал?

Калитка распахнулась, чуть покачиваясь, во двор вошел Федор.

— Не шуми! — «хлопнул» он ладонью по воздуху, как по воде. — Я, может, извиняться пришел.

— Извиняться надо на трезвую голову. Стой, где стоишь! — прикрикнула она.

Он остановился.

— Ты знаешь, Зойка, я дома поскандалил. Хочу у тебя на квартире пожить. Не бойсь, не обижу.

— Я чуда не заказывала. Так что иди к своей сестре и удивляй. И свободного места для ночлега у нас нет.

— А мне много места и не надо. Ты там, в калидоре какую-нибудь пальтушку мне брось и хватит.

Его настырность начинала злить Зою.

— Для особо сообразительных повторяю: на постой мы никого не пускаем. Коридоры у нас не для ночлега. И для чужих людей места у нас нет.

— Ну, так выходи за меня — стану родственником. Одену, как купчиху. Все обзавидуются. За мной горя не будешь знать.

— Притормози, дальнобойщик. Я же тебе, кажется, сказала: ты мне — не пара. Что еще не ясно?

— Зойка, ты сама призналась, что я тебе понравился. Про Винни-Пуха я шутку понял. Ты мне будешь век благодарна…

— Федор, у меня нет попугая, чтобы он специально для тебя повторял одну и ту же фразу. Я смогу быть благодарной тебе, только если ты сейчас же уйдешь. Уходи, ради Бога.

— Зойка, — вдруг хохотнул он, — я слышал, что твой квартирант чуть было не утоп. Чего же ты так плохо за ним следишь?

— Так вот это чьих рук дело! Ох, лучше бы, Федя, тебе этого не говорить.

— Ну, и чего ты мне сделаешь? — осклабился он. — Может, в объятьях задушишь?