Илларион Толконюк - Раны заживают медленно. Записки штабного офицера Страница 25

Время совершало свой неумолимый ход. Планомерная отправка 19-й армии на Украину близилась к концу. Склады вооружения, боеприпасов, продовольствия и обмундирования опустели, но военные городки и учебные лагеря – Абинские, Персияновские, Саратовские (они назывались по ближайшим станицам) – не пустовали. В них собирались люди, облачались в военную форму, распределялись по командам, подразделениям, частям и учреждениям и проходили обучение.

Предвоенная обстановка нарастала, ее скрыть было невозможно. Но войны пока не было, и работа в штабе округа стала принимать более плановый характер. Кое-кому удавалось, хотя бы частично, пользоваться выходными днями, особенно второстепенным офицерам и вольнонаемным служащим. Среди гражданского населения никакой тревоги не ощущалось, люди мирно трудились, шли в очередные отпуска, ехали в гости. Черноморское побережье было запружено отдыхающими, курорты не пустовали. Но вопросы, будет ли война, ставились все чаще и настойчивее. Из Магнитогорска приехала навестить меня мать с маленьким братом. В первый день войны с большим трудом удалось посадить ее в вагон и отправить домой. Это было днем позже.

В субботу, 21 июня 1941 года, – последний день мира – я пришел с работы, как всегда, поздно и сразу лег спать.

В воскресенье, 22 июня, было разрешено отдыхать и на службу не приходить.

Часть вторая

Армия, не вернувшаяся с войны

Глава 1

В первые дни войны

Воспользоваться разрешенным выходным днем в воскресенье, 22 июня, не пришлось. Часов в восемь утра, когда я уже был на ногах и в ожидании завтрака рылся в «Библиотеке командира», выбирая, что бы почитать из истории военного искусства, за входной дверью раздался звонок. Запыхавшийся красноармеец, неловко поправляя сползающую с плеча винтовку, сообщил, что меня вызывают в штаб. Выяснять у связного причину вызова смысла не было: он или не знал, или если что-либо и знал, то все равно не сказал бы. Инструкция запрещала посыльным тратить время на рассуждения. Чтобы ориентироваться, объявлена ли боевая тревога, или я просто понадобился в штабе, я осведомился у связного, кого, кроме меня, он уже оповестил и кто еще не оповещен. Он молча протянул мне список офицеров штаба, которых ему поручено оповестить. В списке значилось 10 офицеров, проживающих в том же, что и я, доме и поблизости. Зная установленный порядок, нетрудно было догадаться, что штабу объявлена боевая тревога, но почему-то не сигналом, а простым оповещением.

В полевой форме, при походном снаряжении и с чемоданом, укомплектованным положенными предметами, я прибыл в штаб. Многие явились раньше и получали пистолеты и противогазы. Однако суеты, какая бывает при сборе по тревоге, не наблюдалось. Было видно, что общая боевая тревога штабу не объявлялась, сбор офицеров проводился распорядительным порядком. Оперативный дежурный, отмечая по списку прибывающих, сообщал, что генерал-лейтенант М.А. Рейтер собирает на совещание, но время будет объявлено дополнительно.

Прошло несколько минут томительного ожидания, и нас пригласили к майору Успенскому, временно исполнявшему обязанности начальника оперативного отдела. Когда все собрались, Успенский приказал ждать, а сам пошел доложить генералу Рейтеру. Вскоре он возвратился и сообщил, что командующий занят и поручил ему, Успенскому, ориентировать нас в обстановке. Информация оказалась краткой и невнятной. Тихим, вкрадчивым голосом, неумело стараясь скрыть волнение, он сообщил, что сегодня на рассвете якобы немецкие самолеты бомбили Севастополь, Одессу, Киев, Минск, Каунас, Мурманск и некоторые другие города.

– Пока точно не установлено, действительно ли это были немецкие самолеты. Возможно, английская провокация, имеющая целью втянуть нас в войну с Германией, – неуверенно проговорил начальник, окинув присутствующих тоскливым взглядом, будто оправдываясь и давая понять, что это не его предположение, а информация сверху. Нам предложено находиться на своих рабочих местах и ждать дальнейших указаний.

Я работал в кабинете один, и говорить было не с кем. Пришлось погрузиться в собственные размышления. Ощущалась обида за майора Успенского, хотя и не вызывало сомнения, что он эту информацию не выдумал. Как могли английские самолеты добраться до наших городов? Ведь англичане должны были, преодолевая недоступное для их самолетов расстояние, пролететь туда и обратно над занятой немецкими войсками территорией. Мы изучали тактико-технические характеристики современных боевых самолетов иностранных армий, простой логический расчет делал эту версию невероятной. Если все же, вопреки здравому рассудку, допустить, что это могло случиться, то для чего такая провокация понадобилась англичанам? Они вот уже более полутора лет ведут «странную войну» с Германией, ничего серьезного не предпринимая. Конечно, им выгодно, чтобы Советский Союз был втянут в войну на их стороне и облегчил тем самым их положение, притянув на себя основную массу германских вооруженных сил. Но способ выбран дикий. Послать свои самолеты в воздушное пространство нашей страны, бомбить наши города и эту диверсию выдать за агрессию немцев?

Это противоречило здравому смыслу и элементарной логике. Во-первых, самолеты вторглись со стороны Германии. Этот факт не мог быть незамеченным. Как могло германское руководство позволить англичанам использовать свое воздушное пространство для осуществления военной акции, провоцирующей войну Советского Союза против Германии? Почему Германия должна быть заинтересована в такой провокации?

А может, это следствие какого-то сговора Англии с Германией против нашей страны? Ведь это ягоды одного капиталистического поля, равно враждебного нам. Но подготовка такого мероприятия не могла пройти незамеченной. Это не делается мановением палочки. Во-вторых, установить истину сразу же после нападения не представляет никакого труда. Типы английских и немецких самолетов хорошо известны, и распознать их легче легкого. Кроме того, несколько самолетов могло быть сбито. Некоторые летчики в этом случае неизбежно должны попасть в плен – и все бы прояснилось. Зачем гадать? В-третьих, неужели англичане, разрушив ряд наших городов и убив наших людей, могли полагать, что им это преступление могло быть прощено советским правительством и Советский Союз вступит в войну с Германией на их стороне? Бессмысленно и наивно!

Мысли путались. Верить в английскую провокацию казалось противоестественным. Не могло быть сомнения, что напала Германия, и, наверное, не только с воздуха. Это ясно как божий день. Но для чего такая нелепая информация? Всякое действие предполагает какую-то определенную цель. Какой смысл заводить людей в заблуждение? От напряжения и досады болел мозг.

Брожение мысли прервал телефонный звонок из Политуправления: приглашали к радиоприемнику для слушания выступления В.М. Молотова. Эта весть как-то обрадовала, будет внесена ясность! Из кабинета я уходить не мог, ожидая указаний командования. Включил радиоприемник СВД-9, стоявший тут же на столике, и стал ждать.

Вслед за позывными радиостанции Коминтерна диктор объявил, что работают все радиостанции Советского Союза. Будет выступать товарищ Молотов с важным сообщением. Время идет, а Молотов не выступает; его выступление оттягивалось. Ровно в 12 часов выступление началось. В речи Молотова чувствовались взволнованность, озабоченность, возмущение и тревога. Оратор заметнее обычного заикался. С исчерпывающей ясностью он сообщил, что Германия вероломно, без объявления войны, не предъявив советскому правительству никаких претензий, напала на нашу страну, нарушив договор о ненападении. Была высказана уверенность в нашей окончательной победе и упомянуто об ответственности, которую взяло на себя германское правительство. Война началась.

Случилось то, чего мы не хотели. Однако было бы извращением истины, если сказать, что наши люди боялись назревавшей войны: одно дело не хотеть, а другое – бояться. Боязни, да еще в такой степени, как иной раз изображается в литературе, – будто вся страна заливалась слезами от страха и горя, узнав о начале войны, не было. Ничего подобного не наблюдалось и быть не могло. Всюду чувствовалось суровое спокойствие и уверенность в победе. Война бушевала далеко на западе, и ее грохот пока не потрясал землю Северного Кавказа, составлявшего глубокий тыл.

Представление отдаленности военных действий стало меняться, когда мне была поставлена задача разработать план прикрытия черноморского побережья от Таманского полуострова до Поти, использовав одну стрелковую дивизию и общевойсковое военное училище. Я был уверен, что побережью ничто не угрожает и эта предусмотрительность возникла просто на всякий случай. В оперативном плане округа такое мероприятие предусмотрено не было, силы и средства для этой цели не выделялись, рекогносцировки не проводились, и в учебном порядке такая задача не прорабатывалась. Как могут немцы угрожать нашему черноморскому побережью?