Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою Страница 26

Для чего нам для выполнения задач по охране порядка тяжелые минометы, тяжелые полевые гаубицы, машины ВВС, подход которых мы наблюдали? Война с Советским Союзом исключена, у нас же с ним заключен договор о ненападении! Но куда же нас тогда отправят воевать? Значит, все же задачи по охране бакинских нефтепромыс­лов? Война против России в любом случае исключена, она же простирается аж до самого Берингова моря!

На конном заводе жизнь шла по-прежнему. Кобылы с жеребятами паслись на выгонах, чистокровные тракен-ские жеребцы крыли породистых лошадей, производя новую жизнь.

От дневной жары и изрядно выпитого бордоского вина повалившись вечером на солому, мы тут же засыпали. Мик, Буви и Бфифф еще нерешительно продолжали си­деть на своих стальных шлемах. Рядом сидели товарищи и пели под аккордеон. Через широко открытые раздвиж­ные ворота нам было видно светлое ночное июньское небо. Мы на вершине лета, скоро дни снова станут коро­че, а ночи станут прибывать, чтобы после созревания и сбора урожая снова усыпить природу к зиме.

К поющим присоединились работники имения. Шума и веселья прибавилось. Когда пара тирольцев начала плясать чечетку, мы тоже присоединились к развесе­лившемуся народу.

Вдруг хлопки в ладоши были прерваны резким свист­ком. Что бы это значило в столь поздний час?

Вокруг было тихо. Пугающе тихо. Мы почувствовали, что сейчас что-то произойдет. Сейчас все прояснится. Теперь будет принято решение: мир или война на этой стороне Германии. Смерть или жизнь для многих — для большинства из нас.

Дежурный унтерфюрер потребовал от работников имения покинуть расположение роты. В наступившей тишине раздался голос унтершарфюрера:

— В 22 часа, то есть через десять минут, общее по­строение батальона для зачтения приказа фюрера на просеке за задней стеной имения. 4-й роте строиться немедленно!

Те, кто расположился уже для сна, с руганью стягива­ли с себя спортивные костюмы и переодевались в се­рую полевую. На бегу застегивали поясные ремни и на­девали головные уборы.

В 22 часа батальон открытым каре стоял перед своим командиром. К тому времени уже стемнело. На просе­лочной дороге остановилась машина — это приехал ко­мандир полка. Командир батальона доложил ему, по­следовали краткие приветствия офицеров. В синем освещении замелькали белые листы бумаги.

— Первый батальон! Товарищи! Моя задача — дове­сти до вас приказ фюрера! — Последовала пауза, на­пряжение нарастало, кровь стучала в ушах.

«Приказ фюрера от 21 июня 1941 года. Солдаты Восточного фронта!

Подавленный тяжелыми заботами, обреченный на многомесячное молчание, я решил, что пришел час, ког­да я с вами, мои солдаты, могу говорить открыто. На на­шей границе стоят 160 русских дивизий. В течение мно­гих недель постоянно происходят нарушения этой гра­ницы, не только у нас, но и на Крайнем Севере, и в Румынии. Уже русские дозоры выдвинулись на немец­кую территорию, и их удалось отбросить назад только после длительного боя.

В этот момент, солдаты Восточного фронта, осущест­вляется развертывание, крупнейшее по своему размаху и охвату, из тех, что когда-либо видел мир. В союзе с финскими дивизиями стоят наши товарищи с победите­лями Нарвика на Северном Ледовитом океане.

На Восточном фронте стоите вы. В Румынии на бере­гах Прута до его впадения в Черное море объединились немецкие и румынские солдаты под командованием ру­ководителя государства Антонеску. Если этот крупней­ший фронт мировой истории выступит теперь, то это произойдет не только для того, чтобы создать предпо­сылки для окончательного завершения крупнейшей войны вообще или для защиты стран от угрозы, возник­шей в данный момент, но и чтобы спасти всю европей­скую культуру и цивилизацию.

Немецкие солдаты! Тем самым вы вступаете в жесто­кую и ответственную борьбу. Так как судьба Европы, бу­дущее Германского Рейха, существование нашего наро­да находятся отныне только в ваших руках.

Да поможет нам всем в этой борьбе Господь Бог!

Адольф Гитлер».

«Солдаты Восточного фронта!» Солдаты Восточного фронта. Это война с Советским Союзом! Приказ фюре­ра звучал в моих ушах: 160 дивизий Красной Армии у не­мецкой границы! Большевистская опасность, которую следует устранить раз и навсегда! Вся судьба нашего народа и всей Европы только в наших руках!

Ни радости, ни воодушевления, ни радостного пред­вкушения борьбы. Только возмущение коварством рус­ских, которые пытаются использовать нашу борьбу с Англией, чтобы напасть на нас с тыла. Мы думали, что другого решения не существовало, кроме как идти в на­ступление, пока превосходство врага не стало еще больше и всякая борьба с ним полностью не потеряет смысл. Еще была надежда, молниеносными ударами удержать в рамках этого колосса, объединяющего Ев­ропу и Азию.

Батальон в ночной темноте летнего солнцестояния 1941 года двинулся торжественным маршем. От голов­ной роты донеслась песня, которую мы подхватили с чи­стым сердцем: «...и пока урожай на полях не созреет, мы их защитим от врага».

Когда мы вернулись в расположение, была объявле­на готовность к выступлению. О ночном отдыхе нельзя было и думать: все кинулись лихорадочно упаковывать свои вещи, некоторые поспешно писали домой послед­ние письма с немецкой территории. Выдавались ос­татки маркитантских товаров — вайнбранд, сигареты, шоколад. Распределялся «неприкосновенный запас», «девственно неприкосновенный», как точно комменти­ровал Цигенфус. Эти маленькие банки свиной тушенки путешествовали в сухарной сумке, плитки шоколада, вопреки наставлениям, — в защитной накидке, а сига­реты могли оставаться сухими только в противогазной коробке — всё уже опробовано. Проверяют кожаный ре­мешок, на котором висит на шее личный номер, «чтобы и сто лет спустя знали, чьи это кости», и солдатскую книжку, «так как Господь Бог так любит СС!», как говорит Кривоножка. В последнюю очередь надеваем маскиро­вочные чехлы на каски и одеваемся в маскировочные куртки. Нервозно перепроверяем, как сидит штурмовое снаряжение. Все оно висит на плечевых ремнях. Как для водителя вездехода «Адлер» эта штука мне не требова­лась. Вечно мешающий, давно устаревший штык на­всегда исчез в коробке для инструментов.

Я присоединился к моим товарищам, посыльным мо­тоциклистам. Пустили по кругу бутылку «трехзвездочно­го». Задымили сигареты, и в животе у нас было одинако­вое беспокойное чувство. Запели песню о матросе, ко­торый «сразу за Австралией» выблевал свою душу в море. Теперь бы только не грустить!

В углу сидел Мёллер в сдвинутой на затылок каске. Его руки машинально вытягивали одну за другой длин­ные соломинки из матраса.

— Эх, парень, парень, из этого дерьма домой нам уже не вернуться!

— Брось каркать! Тебя положат в братскую могилу сверху, если будешь настолько любезен и сейчас же заткнешься!

Каждый по-своему готовился к неведомому.

В 3.15 артиллерия из тысяч стволов нанесла удар по русским позициям по всей ширине фронта. Загорелись леса, вспыхнули нефтехранилища. В свете этого пламе­ни волны бомбардировщиков в сопровождении истре­бителей потянулись в глубину территории противника. Танковые соединения уже в первые часы глубоко про­рвались в оборону противника.

Мы с нетерпением ждали нашего часа. Для солдата нет ничего хуже, чем выносить дни или часы перед пред­стоящим наступлением. Ведь только в ходе него прохо­дят страх и нервозность. Наконец пришел приказ: «К ма­шинам!» Короткое бесшумное движение. Мы готовы.

«По машинам!»

«Заводи!» Сотня моторов батальона загудела в те­плой ночи, прогреваясь на холостом ходу.

«Марш!» В свете фар, закрытых светомаскировочны­ми приспособлениями, колонна пришла в движение.

Заключительные слова в приказе фюрера: «Да помо­жет нам всем в этой борьбе Господь Бог!»

И только для меня одного: «Господи, не оставь меня!»

Мы поняли, что не все так серьезно. Слишком далеко и слишком быстро ушли наши танковые соединения вперед. От такой мощной группировки противника мы ожидали большего сопротивления. До сильно укреплен­ной линии Сталина еще сотни километров. Тогда, навер­ное, придется действительно трудно.

После длившегося несколько дней моторизованного марша мы переправились через Двину. Над нашей дви­гавшейся колонной постоянно висело густое облако пыли. Несмотря на защитные очки, у многих воспали­лись глаза, что мешало следить за дорогой. Приборы ночного освещения теперь снова были погашены, но­чью мы ехали совершенно без света. Только не как во Франции по хорошим дорогам с твердым покрытием, а по глубокому слою пыли. В темноте и пыли дороги со­вершенно нельзя было различить. Я ориентировался по верху. Если вдоль «дороги» стояли деревья, то на фоне более светлого неба я мог разглядеть их кроны. Между ними находилась дорога. Метр влево — метр вправо — не играло никакой роли. Встречного движения не было. Офицер справа от меня взял на себя задачу наблюдать, чтобы предотвратить столкновение с впереди идущей машиной.