Владимир Соболь - Кавказская слава Страница 26

— Насколько успешно?

Георгиадис остановился, будто бы жеребец на скаку. Разом пропала его напускная веселость.

— Мало сил у нас. Очень мало. Думаю, что половина шаек прорывается мимо стражи. И кони у них лучше, и люди к такой войне попривычнее.

— Мы это видели и испытали в Турции.

— Придется испытать еще раз. Впрочем, я на линии был только раз и весьма коротко. А потому судить о делах кубанских, откровенно говоря, опасаюсь. Туда, думаю, поедет другой человек, которому и вменена будет обязанность присмотреться пристально и разобраться. Ваше же дело — Грузия, закавказские ханства и Дагестан. То есть юг и восток. Видите — огромная область для действия и замечательная перспектива для умного, энергичного человека. Притом верящего в существо своего долга.

Новицкий засмеялся и тут же закашлялся, неудачно затянувшись последней порцией табачного дыма. Похлопал себя по груди и помахал ладонью, разгоняя сизые струйки.

— Мы говорили о Цицианове, — напомнил он, отдышавшись.

— Павел Дмитриевич, хотя и был в родстве с грузинской царицей, родился в Москве. Начал службу в Преображенском полку… Да-да, ваш однополчанин… Участвовал в турецкой войне под началом Румянцева, потом в польской кампании у Суворова. Учителя, как видите, лучшие. Ходил вдоль Каспия с Зубовым, потом, во времена Павла Петровича, был отодвинут в сторону.

— Как большинство екатерининских генералов.

— Я не считал, — уклончиво отозвался Артемий Прокофьевич, — но на службу князь вернулся лишь при императоре Александре. Был назначен инспектором Кавказской линии и главнокомандующим в Грузию. И здесь он проявил себя замечательно. Человек совершенно восточный по духу, самолюбивый, вспыльчивый, дерзкий, жестокий, он обращался к местным властителям с одними приказами, угрозами, в других местах нетерпимыми совершенно. Как это он писал джарским лезгинам: «Обманете вы меня другой раз, истреблю вас с лица земли, пройду с пламенем по вашему обычаю, хотя российские не привыкли жечь, но попалю все, что не займу войсками, и водворюсь навеки в вашей земле».

Новицкий слушал и покачивал головой.

— Casus belli[26].

— В Европе безусловно. В Азии… В Азии, Сергей Александрович, подобный тон человека сильного иной раз помогает войны как раз избежать.

— Но Цицианов исполнял обещанное?

— В случае неповиновения — да. Потом его привыкли бояться. Он совершенно уничтожил разбойные гнезда лезгин, он взял Гянжу, он заставил Имеретию с Менгрелией вступить в российское подданство, подчинил Карабахское ханство, Ширванское, Шекинское, Кюринское. Он отбросил персидскую армию. Потом князь погиб. Пришел с войском под крепость Баку, потребовал немедленной сдачи, но на переговоры поехал практически в одиночку. Его застрелили, спутника зарубили, казаку удалось ускакать. Запомните, Сергей Александрович, Аллах не признает клятвы, данной неверным. Любой муфтий с радостью освободит хана, бека, простого воина от взятых им обязательств. Тело князя зарыли в крепостном рву, и только через несколько лет оно было захоронено в местной армянской церкви, а пять лет назад его перевезли в Тифлис.

— Как я понимаю, князь погиб довольно давно.

— Десять лет назад. Потом командующие в Грузии менялись едва ли не каждые два года. Гудович, Паулуччи, Тормасов, Ртищев — все они не смогли удержаться на высоте, взятой генералом Цициановым. Только в двенадцатом году там появился славный генерал Котляревский. Впрочем, он служил под чужим началом, и очень недолго, но славу составил себе громкую.

— Я не слышал этого имени.

— Мы вообще мало знаем своих героев. В другой стране о нем бы кричали на всех улицах, у нас же… Кстати, он же был однополчанином вашего батюшки и сражался при Иоре. Но главные его подвиги совершены против персов. С пятью сотнями егерей почти полностью уничтожил десятитысячный корпус.

— Невероятное дело. Удвоил, наверное, количество неприятеля, а то и утроил.

— В том-то и дело, что нет. Сведения точные. В Азии, Сергей Александрович, все возможно. Вспомните, что Мадатов сбил Мухтар-пашу всего с двумя эскадронами. Они бы с Котляревским поняли друг друга с первого взгляда. Петр Степанович говорил своим солдатам: «Кто идет вперед, одна пуля в грудь или лоб, а бегущему десять пуль в спину». Это же Кавказский корпус, там воины стойкие. Впрочем, скоро увидите сами. Котляревский же разбил персов еще раз при Асландузе. И снова силы соотносились как один к десяти. Должен, правда, напомнить вам еще одну особенность азиатской войны: пленных там не берут.

— Я не забыл.

— Ну и последнее дело Котляревского было под Ленкоранью. С тремя тысячами он взял зимой грозную крепость. Потерял более трети отряда и сам был ранен тремя пулями. Две из них в голову. Выбит глаз, раздроблена челюсть. Доктор вынул из черепа более трех десятков костей. Теперь он живет в своем имении вместе с родственником, также отставным офицером. Тот служил у Котляревского под началом, лишился ноги в одном из сражений. Говорят, что генерал и на воздух может выйти только лишь летом, в теплый и сухой день.

Новицкий поставил трубку и прошел к креслу, куда он сложил со стола бумаги.

— Я запишу имя. Котляревский?

— Петр Степанович. Генерал-майор русской армии, кавалер ордена Святого Георгия второй степени. Это на тридцать первом году жизни.

— На последнем году жизни. Жизни военной.

— Что же вы хотите, Сергей Александрович? Такие беды и подразумеваются существом нашего долга.

— Полно насмешничать, Артемий Прокофьевич. Я тоже до сих пор от дела не прятался.

— Потому я к вам и приехал. После Гюлистанского мира с Персией дела наши на Кавказе идут ни шатко ни валко. Много сил отняла наполеоновская кампания. Раз уперлись на севере, значит, в чем-то ослабли на юге. Сейчас император назначил нового главнокомандующего в Грузию — генерала Ермолова.

— Он был начальником штаба в Первой армии у Барклая?

— Точно так. Человек относительно молодой, нет еще сорока. Восток знает, поскольку командовал артиллерийской ротой при Зубове, в персидском его походе. К нему-то я и хочу вас определить.

— И как же вы собираетесь это сделать?

— Сделаете вы сами. Ни я, ни мой начальник не хотим действовать напрямую. Слишком явным будет основное направление вашей службы.

— Как же я, человек в Петербурге никому не знакомый, смогу добиться такого назначения?

— Прежде всего, на Кавказ из столицы стремятся очень немногие. Далее, у вас есть весомый резон — ваш отец, офицер одного из полков Кавказского корпуса, похороненный в Грузии. Вы же хотите продолжать его дело. Может быть, в каком-то смысле отомстить за его гибель. В любом случае, твердо решили стать на его место. Это цель, средства же лучше всего применить обходные. При любом дворе успешнее всего действуют через женщин.

Новицкий впился взглядом в своего гостя. Артемий Прокофьевич, напротив, постарался принять вид самый невинный.

— Вы очень хорошо осведомлены о моих семейных делах.

— Это моя профессия. — Георгиадис склонился в учтивом поклоне.

— В самом деле, дальняя родственница отца Софья Александровна Муханова сейчас фрейлина ее императорского величества.

— Видите, как увлекают нас обстоятельства. Причем, не буду лукавить, мне известно, что Софья Александровна не просто фрейлина, но особа, весьма приближенная к императрице. Думаю, она не откажет своему троюродному брату в столь малой просьбе.

— Будем надеяться.

— Будем стараться. Кстати, деньги на прогоны до Петербурга и подорожную я уполномочен вам передать… Ну-ну, Сергей Александрович, вы уже считаетесь на службе, а прогулки по делам государственным личными средствами не оплачиваются… Я уеду завтра, вы же подождите с неделю и отправляйтесь следом. Кстати, в Тифлисе вы найдете вашего приятеля — князя Мадатова.

— Он возвращается в горы?

— По настоятельной просьбе генерала Ермолова.

— Они так знакомы?

— Князь командовал бригадой в его корпусе. Когда же Ермолов получил назначение в Грузию, попросил назначить князя себе в помощники. Доказывал необходимость и боевыми качествами генерал-майора — уже генерал-майора, и его происхождением, знакомством с местными условиями. Схожие аргументы могут сработать и в вашу пользу…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Спустя месяц после отъезда Георгиадиса, Новицкий уже был в Петербурге и входил в комнату достаточно просторную для гостиничного нумера, но показавшуюся ему с первого взгляда низкой и тесной. Казалось, что весь ее объем занимал один человек — высокий, широкий, с огромной головой, крепко посаженной на мощную шею. Те углы, что оставались свободными от его тела, заполнял низкий и зычный голос:

— Коллежский асессор Новицкий?