Геннадий Казанцев - Страна Лимония Страница 28

— Продолжайте! — процедил сквозь зубы заместитель командира и, строго взглянув на участников застолья, вышел.

— Пидор! — ещё более уверенно сообщил друзьям Олег Филимонов, ласково глядя вслед ушедшему.

— Согласен, — чуть помедлив, подтвердил капитан Селиванов.

Праздничный вечер продолжался. Из колонок музыкального центра изливались потоки аккордов группы «Спэйс» и слащаво-задорные голоса солисток ансамбля «Арабески». Народ упорно хмелел. Чтобы не быть неправильно понятым, трезвый Герман часто убегал из палатки на перекур. Затягиваясь, смотрел на звёздный шатёр, странный месяц, который, завалившись на спину, только-только показал свои рога из-за глиняного дома свирепого Муллы Омара.

Обитатели палатки разошлись не по-детски:

— Лёня Брежнев — старый мудак! — неслось из палатки. — Его Галька совсем очумела, «села на иглу» и торгует, сучка, бриллиантами... Что там Лёнька, ты посмотри на Суслова... Эти старые пердуны всю советскую власть просрут...

Герману стало не по себе. Хотелось общаться, но трезвый пьяному не товарищ. Он вернулся в палатку, взял обесчещенные семейные трусы и выйдя из палатки, развесил на растяжках командирского шатра. Обитатели этой палатки жили несколько иными интересами:

— ...я, понимаешь, сперва развязал тесёмки её белого передника, потом аккуратно снял кофточку... — смачно басил какой-то незнакомый голос.

«Старые пердуны, а туда же! — мысленно оценил содержание разговоров своих командиров Герман. — Куда пойти?» — подумал он, чувствуя себя изгоем на празднике жизни. Покрутившись в лагере, он поднялся к залитому фонарным светом крайнему от палаток домику. Опять пахнуло розами. Из полуоткрытых зашторенных окон слышалась приглушённая русская песня. «Красота!» — приходя в хорошее расположение духа, сообщил себе Герман. В доме открылась дверь, и на пороге показался среднего роста человек крепкого сложения, в трусах и майке, с большой лысиной и запоминающимся умным лицом. Лысый, ёжась от холода, быстро развесил бельё и, обернувшись к стоявшему на свету молодому человеку, коротко бросил: «С приездом!», а потом, так и не дождавшись ответа, нырнул в комнату.

На обратном пути Герман намеренно подошёл к командирской палатке, чтобы узнать концовку сального рассказа, но вместо этого услышал голос капитана Гаджиева:

— ...в Париже сделал остановку на неделю, походил по кафешкам на Монмартре...

Париж Германа не интересовал. За командирской палаткой попеременно вспыхивали два огонька от сигарет. «Поди, тоже начальство подслушивают», — подумал он, направляясь к еле различимым в темноте фигурам.

— ...а полицаи в тот день делали облаву. Я схоронился в стогу сена во дворе у самого старосты Пинзюка...

«Понятно, — сообразил Герман, — полковник опять про свою войну вспоминает. А ведь был, наверное, лихой рубака».

— Эй, как вас там! — окликнул Германа прервавший свои воспоминания Стрельцов.

— Капитан Потскоптенко!

— Капитан, ты из первой группы?

— Да.

— Иди скажи своим, чтобы посты выставили. Сегодня ваша очередь!

— Есть, товарищ полковник!

В секрете

Герман вернулся в свою палатку. То, что он увидел, больше напоминало цыганский табор. Совсем кривые ветераны демонстрировали не менее кривым новобранцам колониальные товары с пояснениями — где и почём это добро было куплено. Олег Филимонов тупо смотрел на Селиванова и не в такт кивал головой.

— Юра, Стрельцов просил выставить посты.

— Мать честная, совсем забыл, — еле справляясь с артикуляцией, ответил Селиванов.

— Гера, будь человеком, сходи ты. Видишь, мы уже того...

— Ладно, — с охотой согласился трезвенник, — только покажи, куда и с чем...

Селиванов с великим трудом экипировал Германа, выдав ему рацию, бронежилет, прибор ночного видения и два автоматных рожка.

— Каска одевается на пилотку, учись, студент! — с этими словами он с размахом и звоном напялил на него первый попавшийся железный головной убор.

— Поаккуратней! Больно же... — возмутился заступающий в наряд часовой.

К секрету добирались с приключениями. Селиванов тыкал фонариком в разные стороны, несколько раз заваливался в кусты, но в конце концов вывел в нужное место. Инструктаж был коротким и маловразумительным:

— Сидишь тихо... Водишь туда-сюда...

— Кого водишь?

— Трубу... туда-сюда... Увидел — сообщил по рации... Не курить, не спать... Начальство не тревожить — оно тоже люди... Ракетницей не баловаться.

— Так ты мне ракетницу не дал!

— Ах да, извини... «Духов» не беспокой, они — тоже люди...

— От же, блин, все кругом люди!

— А ты думал!.. Ну, в общем, бывай! В два ночи придёт смена из второй группы. Усёк?

— Усёк.

Борясь с гравитацией, ветеран, ломая кусты, удалился.

Герман, выслушав непривычную для его уха песнь далёкого муэдзина, включил прибор ночного видения, присел на старый матрас под кустами и начал оглядывать окрестности. Прибор однотонно свистел, показывая окружающий ландшафт в изумрудно-зелёном цвете. Первое беспокойство прошло. Часовому стало тепло и уютно. Вдалеке слышались далёкие раскаты хоровых песен разошедшихся не на шутку офицеров. С противоположной стороны, через поле с высокой неубранной травой, доносились мирные голоса двух женщин, бранившихся друг с другом. «Наверное, жёны Мулло Омара», — с лёгкой усмешкой на губах подумал умиротворённый Герман. Вдруг голоса смолкли. Послышалась короткая гортанная реплика, женский визг и снова всё стихло.

«Ну вот, одна получила... от Омара, — удовлетворённо констатировал Герман. — Ему точно не до нас». С этой мыслью часовой пригнулся и чиркнул спичкой. Прикурив, он спрятал сигарету в кулак и с наслаждением затянулся. Молодой месяц и будто умытые россыпи звёзд настраивали на размышления.

Где-то вдалеке громко заплакал ребёнок. Словно услышав первого, к нему присоединился ещё один, затем ещё... и ещё. Герману стало не по себе. «Что это они все хором?» — недоумевал он. Вдруг отчаянный детский плач одного из них перешёл в собачий лай. И постепенно все потревоженные дети тоже начали... лаять. Часовой покрылся мурашками: «Это что за хренотень?» В довершение ночного концерта собачий лай стал превращаться в отчаянный волчий вой. Потом это всё смешалось: плакали дети, лаяли псы и раздирающе выли волки. «Мама дорогая! Да что же это творится!» — не на шутку струхнул часовой. Но вот, как по команде, всё стихло. Герман, сжимая в руке автомат, покрывался испариной. Оцепенение длилось недолго. Как-то само по себе в голове всплыло: «Шакалы!» Герман никогда не видел этих животных, но никаких сомнений не оставалось: на такие номера способны только эти твари. В подтверждение догадки далеко за полем, перед высоким глиняным дувалом, мелькнули тени. В приборе ночного видения картинка была не самой лучшей, но через изумрудные снежные помехи можно было различить пять-шесть мелких животных. Один шакал поднял голову и завыл, к нему присоединилось ещё двое. За дувалом отчаянно зашёлся в лае дворовый пёс. «Ну и концерт!» — отметил про себя успокоившийся наблюдатель. Вдруг единственная дверь в стене отворилась, из неё тёмным силуэтом выскочил человек с автоматом и навскидку выпустил короткую очередь в ночных гостей. Шакалы бросились врассыпную. Герман даже не успел навести на цель свой «калашников», как за стрелявшим скрипнула запираемая дверь и в мире вновь воцарилась тишина. Внезапно ожила рация:

— Первый, Первый, я Восток. Откуда стрельба? Приём.

— Восток, я Первый. Мулло Омар собак стрелял, — ответил Герман, с удивлением отмечая трезвый голос Востока.

— Первый, Первый, Мулло Омар сейчас в Пакистане. Приём.

— Восток. А мне откуда знать... Я только приехал.

— Первый, с приездом. Конец связи.

— Спасибо, Восток.

Герман окончательно успокоился. Кругом — свои. «Духи» спят без задних ног. Вдруг его мысль сделала резкий поворот: «Этот главарь, что в Пакистане, поди, не одну жену имеет, а двух или трёх как минимум. Вот я, к примеру, с одной справиться не могу. А как же он с тремя? У меня времени на утехи не хватает — весь в работе. А было бы три — что бы я с ними делал? График завёл?» Но, вопреки сомнениям относительно своих мужских потенций, в голове сама по себе начала проявляться картинка: он в окружении Ирки Литвиновой, Ран`о, что из самолёта, и «фарфоровой» одноклассницы Ольги. Образ жены даже усилием воли никак не прорисовывался. Вместо неё лезла симпатичная студентка, с которой он прошлым летом познакомился в автобусе. «Ладно, ладно, не обращай внимания на детали», — мысленно распалял он своё воображение. Четверо виртуальных жён окончательно проявились, но место «фарфоровой» Ольги почему-то заняла её подруга Наташа Сытина в ночной рубахе. Жена так и не приходила. «А куда она денется!» — загасил нравственные позывы размечтавшийся часовой. Вся четвёрка виртуальных прелестниц стояла перед его глазами как живые. Истосковавшийся по земным утехам офицер, забыв про войну и шакалов, серьёзно озаботился вопросом, почему понятие «многочлен» относится исключительно к математике?