Виктор Манойлин - Базирование Военно-морского флота СССР Страница 28

В это время в Инженерный отдел прибыли проектировщики из центрального института, поработали, подписали совместно с нами необходимые документы и улетели. Кто-то и зачем-то доложил об этом ЧВС, он меня вызвал и строго спросил, почему я подписал эти документы, предварительно ему не доложив. Я ему ответил, что это моя функциональная обязанность, что там были чисто инженерные вопросы, а потом добавил, что я вообще не знаю, как теперь работать и что мне докладывать ЧВС, а что не надо. Пильщиков мне сказал: «По тому, что и как вы мне будете докладывать, я буду судить о вашей зрелости».

Проанализировав свои встречи с ЧВС и его последний наказ, я сделал соответствующие выводы, нашел линию поведения, тактику действий, и мои отношения с ЧВС нормализовались. К концу моей пятилетней совместно с Пилыциковым службы он стал относиться ко мне не только доброжелательно, но даже доверительно, о чем свидетельствует следующее.

Я был главным инженером заказчика, а Н. В. Шустров главным инженером подрядчика. Отношение между заказчиком и подрядчиком — это всегда самый сложный и запутанный тип отношений. Цель одна — построить. Дальше начинаются разногласия. Подрядчику выгоднее построить дороже, заказчику — дешевле. Заказчику нужно только хорошее качество, подрядчику — лишь бы сдать. Заказчику надо полностью законченный объект, подрядчику — можно и с недоделками и т. д. и т. п. Когда же срываются сроки, то тут заказчик найдет тысячу причин, что виноват подрядчик, а подрядчик найдет другую тысячу и все наоборот, все виноват заказчик. Шустров и я с самого начала договорились перед командованием разборок не проводить и друг на друга не валить. Потом мы стали замечать, что ЧВС мне говорит, как Шустров обо мне плохо отзывается, а Шустрову наоборот — Манойлин Шустрова ругает. Мы друг друга об этом проинформировали, догадались — нас хотят поссорить, чтобы мы все вывернулись наизнанку, обнажив скрытые недостатки в работе обеих организаций. Чем чаще ЧВС пытался нас спровоцировать на ссору, тем крепче мы держались вместе.

Когда я, убывая к новому месту службы, пришел к Пилыцикову откланяться, то он рассказал мне, что пытался поссорить меня с Шустровым, чтобы выявить возможно больше негатива.

. Дальше он сказал, что на всей флотилии наши две организации самые закрытые для него, потому что от нас шла только открытая официальная информация, а что у нас на самом деле за душой он до сих пор не знает.

Этим своим поведением Пильщиков дал мне отличный урок, как надо строить взаимоотношения с политработниками. Благодаря ему, я до конца службы старался с одной стороны не конфликтовать с политорганами, а с другой — не быть у них за шестерку, что давало мне возможность нормально работать. В дальнейшем наши служебные пути с Пилыциковым дважды пересекались, один раз он опять был моим политическим начальником, второй — работали на параллелях. В обоих случаях отношения были доброжелательные.

В 1958 году командующим Тихоокеанским флотом был назначен адмирал Фокин Виталий Алексеевич, который с 1953 по 1958 годы был начальником Главного штаба ВМФ. На флоте говорили, что Фокин сам попросил Хрущева назначить его во Владивосток, чтобы лично руководить процессом создания нового современного ракетно-ядерного океанического флота.

Авторитет Фокина был высоким, а его кончина в 1964 году была тяжелейшей утратой для флота.

Фокин глубоко и квалифицированно разбирался в вопросах инженерной подготовки морских театров военных действий. Капитальное строительство на флоте было одной из его главных забот. Ему он уделял свое особое внимание и значительную часть своего рабочего времени. Вот только один пример.

Когда Фокин впервые в должности командующего флотом прибыл на Камчатку, то командующий флотилией представлял ему начальников основных служб флотилии и командиров соединений. Мой начальник был в командировке, поэтому было приказано докладывать мне. Нас, приглашенных, было человек двадцать. Время для каждого доклада было определено не более десяти минут. Все так и шло: доклад восемь-десять минут, пока очередь не дошла до Инженерного отдела. Я за семь минут доложил стандартную справку по отделу, а потом больше часа отвечал на вопросы командующего флотом. Фокин еще в должности начальника Главного морского штаба участвовал в принятии решения, во что должна превратиться Камчатская военная флотилия, какие сюда придут корабли, какое будет оружие. Во Владивостоке в должности командующего флотом он рассмотрел принципиальную схему развития системы базирования на Камчатке. Положение дела он знал отлично. У меня был не доклад, у меня был экзамен. Фокин хотел уяснить, понимает ли инженерный орган флотилии всю масштабность предстоящей работы, ее новизну, ее сложность, срочность и важность. Последняя фраза Фокина была: «Повторите еще раз вашу фамилию».

Месяца через три после моего первого доклада Фокину мне было приказано ознакомить его на местности с площадкой, предлагаемой для строительства нового, самого крупного на флотилии комплекса специальных объектов. С Фокиным был только член Военного совета флота контр-адмирал Захаров М. Н. От флотилии был только один я. На эту площадку мы шли на самоходной десантной барже, загруженной грузовым автомобилем с двумя ведущими осями. Баржа уткнулась носом в берег, откинула аппарель, автомобиль выехал на пляж и остановился. Прекрасный теплый весенний день. Тишина. Веками не тронутый людьми берег. Девственная красота сопок, леса и травы.

Часа четыре мы ездили, ходили и смотрели. У меня были карты, схемы. Фокин смотрел и слушал чрезвычайно внимательно. После окончания осмотра Фокин принял решение — утвердить для строительства комплекса выбранное флотилией место.

Вернулись к нашей десантной барже. Там мичман, адъютант командующего, на костре варит уху, на траве скатерть, на скатерти все для обеда. Сели вчетвером. Мичман открыл бутылку коньяка. Фокин отказался. Захаров подставил большую солдатскую кружку. Я поблагодарил и отказался. Мичман спросил разрешения у Фокина, тот дал добро, и мичман вылил оставшийся коньяк в свою кружку. Захаров был такой крупный, мичман такой тренированный, а уха такая наваристая, что у них после бутылки коньяка, как говорят, «ни в одном глазу».

В начале мая 1959 года на Камчатке было одно из самых крупных землетрясений. В тот день я пришел с работы в восьмом часу вечера. В кухне на керогазе жена варит суп. Я переоделся в домашнюю пижаму, надел шлепанцы, зашел к жене, и в этот момент тряхнуло. Керогаз с кастрюлей повалились на пол, вода вылилась и затушила пламя. Люстры качаются, вся мебель в движении, пол подпрыгивает. Шум, треск. Жена в халате, я в пижаме, оба в тапочках сразу на лестницу и вниз. Огнетушитель на лестничной площадке от толчков срывается, падает боком на пол, пена поливает пробегающих вниз людей. Выбежали на улицу, встали подальше от дома. Стоим в тапочках на снегу. Образовалась толпа людей, таких же полуодетых, как мы с женой. Детишки на руках. Смотрим — дом пока стоит, но трещины в стенах появились. Дом офицерский. Всем надо по тревоге на службу. Еще минут пятнадцать постояли, потом все в дом. Мы оделись — и на службу. Жены, дети оделись потеплее, в руки сумки с деньгами, документами, едой и на улицу — ждать, что будет дальше.

Вызванные по тревоге офицеры инженерно-строительных органов флотилии собрались около служебного здания. Осмотрели здание, конструкции в норме, опасности нет. Зашли внутрь. Меня вызвали в штаб флотилии куда поступали доклады из всех соединений и частей флотилии, и где я получил первое представление о размерах и последствиях землетрясения. Положение осложнялось тем, что землетрясение на Камчатке может вызвать цунами. Это громадная волна, которая, обрушиваясь на берег, обладает огромной разрушительной силой. Флотилия, город и область выводили людей и технику из цунамиопасных районов побережья. Паники не было. Была напряженная, естественно, нервная работа.

ЧВС поставил заказчику и проектировщикам задачу обследовать поврежденные землетрясением объекты и подготовить об этом специальные доклады. Срок представления обоих докладов был установлен 16.00 завтрашнего дня. К этому времени ожидалось прибытие на Камчатку командующего флотом.

Что касалось первого доклада — там все было ясно. Что же касалось второго доклада — тут была заложена «мина» в самой постановке вопроса.

Сущность этой «мины» заключалась в том, кто будет отвечать за то, что строения не выдержали землетрясения. Сила случившегося землетрясения не превысила параметров, предусмотренных нормами для этого района. В нормах четко оговаривалось, что надо делать, чтобы при такой силе землетрясения сооружения не получили разрушений. Если проект был правильный, если строители строго выполнили проект и при работах не допускали нарушений правил производства работ — то тогда ничего не должно разрушаться. Если разрушалось — то это вина строителей. Если же строители все делали правильно, а в проекте были огрехи — то виноваты проектировщики. Проект плохой — плохой заказчик. А заказчик — орган флотилии. Значит, виновата флотилия и, естественно, руководство флотилии. Беда была большая, и спрос ожидался строгий. У строителей, хотя они и назывались Строительным отделом флотилии, было свое начальство — Дальвоенморстрой, а выше Главвоенстрой, которое отвечало за качество, с него и должен быть основной спрос. ЧВС предельно четко объяснил, что будет с руководством заказчика и проектной организации, если разрушения произошли по вине их организаций.