Тамара Сычева - По зову сердца Страница 29

С трудом поднялась, умылась холодной водой и вышла из дому.

Крымская зима — недолгая. Вчера выпал снег, а сегодня светит яркое теплое солнце. Мороз, сковавший ночью все лужи, смягчился, и с крыш стало капать.

Несмотря на солнечный день, в городе прохожих было мало, а те, что показывались, ходили как-то настороженно, беспокойно озираясь. Лица их были хмуры.

Я свернула за угол и пошла по направлению к Феодосийскому шоссе.

По дороге встречались офицеры со свастикой на рукаве, солдаты. Казалось, что вот кто-нибудь из немцев подойдет и предложит мне идти за ним.

Наконец город остался позади. Шагала по шоссе и думала, что же делать дальше: сидеть и ждать здесь целый день и ночь? Это невозможно. Как же быть, как вести наблюдение?..

И вдруг вспомнила о Пашиной сестре, которая живет над дорогой в Зуе. Решила идти туда. Сонливость и усталость сразу исчезли, и я быстро зашагала по шоссе.

«У нее узнаю о Паше. Это люди надежные. Из ее дома удобно наблюдать за дорогой…»

Пройдя несколько километров, решила отдохнуть и записать собранные по дороге сведения. Достала из сумки заготовленное письмо. Тонко очиненным карандашом стала между строчек сокращенно записывать все, что успела узнать, и так увлеклась, подсчитывая в уме технику и живую силу противника, что не заметила, как возле меня остановилась подвода. Услышала тяжелые шаги и машинально скомкала письмо. «Ну все, засыпалась!» Передо мной стояли два румына.

— Что делать? — опросил один.

— Читаю письмо от кавалера, — беспечно ответила я.

— Куда идешь?

— В деревню.

— Там кавалер есть, мадам?

— Есть, конечно! — И, улыбнувшись, подмигнула ему.

— Давай письмо, читаем, — сказал другой румын, — мой русский знает мало-мало…

Я обомлела, испуганно сказала:

— Нет, не дам!..

— Давай! — закричали оба и потянули меня за рукав.

Я продолжала сопротивляться, а потом подумала: наверно, не умеют читать по-русски. Встала, протянула письмо:

— На, читай! — А у самой сердце трепещет: вдруг увидят между строчек карандаш.

К моему счастью, румыны, видимо, читать не умели и не взяли письма.

— Садись, поедем, мадам, — сказал один из них, усаживаясь на подводу.

«Только этого мне и не хватает!» — подумала я.

— Ничего, я пешком пойду, мне близко.

— Садись, мадам, — настаивал румын и подвинулся, уступая место.

Было видно, что он не отвяжется. Подкрасила губы, напудрилась и села.

За спиной послышались сигналы машин. Мимо промчались один за другим двадцать четыре грузовика. В них сидели немецкие солдаты, сзади были прицеплены орудия. На нескольких машинах лежали ящики с боеприпасами.

— Артиллерия на фронт, — сказал один румын, когда проехали пушки.

— Нет, не на фронт. Этого мало на фронт, — возразила я, покачав головой.

— Нет, много на фронт уже пошел. Один полк на фронт, это другой полк, — объяснил мне румын, не сводя с меня черных глаз.

Но я заговорила о другом, будто пушки меня не интересовали.

Подъехали к Зуе. Румыны настаивали, чтобы я указала дом, в котором остановлюсь. Обмануть их не составляло большого труда: показала им маленький белый домик на пригорке, пообещала, что останусь в деревне недолго и завтра буду ждать их в городе. Вспомнила о железке дворового фонаря с номером полуразрушенного домика на окраине и назвала его румынам. Когда они отъехали, крикнула вдогонку:

— Завтра буду ждать, обязательно приходите!

Не сразу нашла дом Пашиной сестры. Помнилось, он стоял у дороги — беленький, чистенький. Теперь все дома были серые, до самой крыши вымазанные глиной. Один двор показался мне знакомым. Я несмело вошла; в дверях меня встретила хозяйка. Я не узнала ее сначала. Она очень изменилась, сгорбилась и постарела.

Она меня тоже узнала не сразу, но когда я сказала, что до войны ночевала у нее вместе с Пашей, вспомнила.

— Я видела Пашу перед приходом немцев. Она говорила, что оставила своего малыша у вас, а сама идет в партизаны.

Хозяйка испугалась.

— Да что вы, дорогая! Паша в партизаны?! — бледнея, проговорила она. — И ребенка мне не оставляла, что вы! Нет, нет, — и она замахала руками.

Через минуту, усаживая меня у стола и недоверчиво оглядывая, хозяйка спросила:

— А вы откуда приехали?

— Я не успела эвакуироваться. Когда доехали до Керчи, было уже поздно, переправу закрыли.

— А Паша куда-то эвакуировалась, а куда — не знаю, — уверяла женщина.

— Не может этого быть, — ответила я. — Вы не бойтесь, говорите правду.

— Не знаю я, где Паша…

В это время в комнату вбежал мальчик. Он очень походил на Пашу.

— Пашин мальчик! — крикнула я радостно.

— Нет, это мой сын, — настаивала хозяйка.

— Нет, я не твой, а мамин! — со слезами закричал пятилетний малыш, надув губы и сердито посмотрев на тетку.

Я засмеялась, а женщина совсем перепугалась, видно опасаясь провокации.

— Не волнуйтесь, — стала я успокаивать ее. — Лучше скажите, где я могу видеть Пашу. Она бывает здесь?

С большим трудом мне удалось узнать от нее, что Паша живет в городе.

— Два дня тому назад она была у меня и сказала, что придет сегодня, — неохотно, сообщила женщина.

— Буду ее ждать.

Я села у окна и стала наблюдать за движением на шоссе. В восемь часов вечера в окно постучали два раза. Хозяйка засуетилась и побежала открывать дверь.

Паша задержалась в сенцах, заметив в доме постороннего человека.

— Заходи, чего боишься, — сказала я.

Она нерешительно вошла и остановилась на пороге. Смотрела на меня и не двигалась с места. Я не вытерпела, бросилась к ней, крепко расцеловала ее.

— Паша, дорогая!

— Тамара! — поразилась она. — Откуда? Ты же уехала!

— Уехала и приехала, — ответила я, смеясь.

— Ты оттуда, Тамара?

— Да, Паша, да!

Я вкратце рассказала, зачем пришла в Зую.

— Мы можем помочь тебе, — сказала Паша. — Моя сестра ведет точный подсчет всего, что идет на фронт. Ночи теперь светлые, она и ночью считает. Дай, пожалуйста, сюда все, что у тебя есть, — обратилась Паша к сестре.

Та принесла клочок бумаги.

— Вот все, что прошло на этой неделе.

На бумаге были подсчитаны какие-то продукты. Паша объяснила, что хлеб — это танки, картошка — артиллерия, мука — пехота, мука в мешках — пехота на машинах. В конце списка увидела: 24 килограмма картошки. Точные данные — это та «картошка» с длинными стволами, которая сегодня проехала мимо меня по шоссе!

До полуночи мы с Пашей не смыкали глаз. Маленькая коптилочка тускло освещала нетопленную грязную комнату, специально запущенную, чтобы не вызвать у оккупантов желания поселиться здесь. Тут же, в сенях, стояла корова. На деревянной кровати спал сынишка Паши. Она временами подходила к нему, целовала, и он во сне вздрагивал.

Паша рассказала о борьбе партизан, о наших общих знакомых, которые воевали в лесу, о секретаре райкома партии. Он командовал отрядом.

Под окном послышался топот. Паша потушила коптилку. В дверь забарабанили. Мы молчали. Стук повторился.

— Ложитесь в кровать, — прошептала Пашина сестра и пошла открывать.

— Офицер… Надо спать, пусти… — услышали мы.

Осветив фонариком сени, один из немцев брезгливо сказал:

— Нет, здесь русский швайн живет, никарош, — и солдаты ушли.

Утром мы расстались.

Измученная морально и физически, с трудом передвигая отяжелевшие ноги и спотыкаясь о подмерзшие к вечеру кочки, вернулась я в город. Улицы были мрачны и пустынны. Изредка мелькали тени пугливо озиравшихся запоздалых прохожих. Зловещим эхом звучали строгие окрики полицейских патрулей. Проносились военные машины.

Взглянула на часы. Оставалось пятнадцать минут, и я решила зайти проверить подпольную почту. Там было донесение. Поспешно сунув его в сумку, я направилась к дому.

На углу мне пересекла дорогу большая черная, с маленьким решетчатым окном, закрытая машина. Даже громкий шум ее мотора не мог заглушить криков и рыданий находившихся в ней женщин и детей. Больно сжалось сердце. Стиснув зубы, я пропустила машину и пошла дальше.

Чтобы избежать встречи с патрулями у бывшей гостиницы «Ленинград», где находился теперь немецкий штаб, пошла по улице Кирова и, свернув на улицу Карла Маркса, уже приближалась к дому. Вдруг впереди заметила спокойно идущую пару. Высокий немецкий офицер, вежливо поддерживая опиравшуюся на его руку даму, о чем-то громко говорил, а дама сдержанно смеялась, уткнув лицо в воротник котиковой шубки. Я узнала Луизу.

У ворот они остановились. Я окаменела. Патрулей здесь не видно, но этот офицер может меня задержать. Входить во двор было опасно.

Услышав позади себя шаги, офицер взглянул на часы и пристально уставился на меня. Не убавляя шага, я решительно направилась к воротам.