Владимир Коротких - Броневержец Страница 29

Слева от дороги в низине показался большой кишлак, до последнего момента, как и все вокруг, прятавшийся в рыже-сером туманном одеянии. Он ютился вплотную к скале, представая перед глазами нагромождением множества беспорядочно расположенных глинобитных домов с куполообразными каменными крышами, торчащими из-за высоких обмазанных глиной заборов — дувалов. Редкие скудные стволы кривых деревьев, напоминающие скорее воткнутые в почву коряги, чем ранее обещанные Рахимовым сады, походили на плохо опаленную поросячью щетину на шматке сала. Одни купола и дувалы, ни улиц, ни фонарных столбов, ни людей. Ничего, кроме уныния, эти первые диковинные проявления местного быта не вызывали.

Леха удивленно таращился на медленно проплывающее мимо селение. Сложно ему было сразу поверить в то, что рядом с развитым Советским Союзом существует совершенно другая, средневековая жизнь, какая, по его представлениям, могла сохраниться на худой конец где-нибудь в Африке, но уж никак не в самом центре Евразии.

Вращая руль, он плавно закладывал бэтээр в поворот и рассуждал, покачивая головой:

— Во-о-от, епрст, как от советской власти несознательно в Антанту было драпать! Ты глянь, Шурик, до чего твою родню мировой капитал здесь довел! Народу — никого! Где райские сады Семирамиды, про которые ты мне у переправы пел? У тебя на родине такое же безобразие?! И опять же, ни одной бабы нету! Действительно передохли, что ли?!

Рахимов, как единственный представитель азиатских народов внутри бронированной частички Советской страны, медленно, но упорно едущей на восьми лысых колесах по чужой, жаждущей братской помощи территории, со знанием обычаев предков объяснял, хоть и доброму, но, как он считал, немного бестолковому прапорщику:

— Их женщина один по улица ходить не может, не положено. Дома сидит, за детьми смотрит. Зачем ей один ходить? Моя жена без меня тоже просто так не ходит. Зачем?

— Значит, говоришь, у тебя дома тоже дисциплина строго поставлена? Стало быть, не подкаблучник ты? По струнке бабу свою держишь? Молодец! Узурпатор ты!

— Почему?

— Как это почему? А воздухом дыхнуть твоей бабе не надо, что ли? А с другими девками погуторить? А нарядами похвалиться? Они ж без этого жить не могут! Чего взаперти сидеть? — Леха продолжал всматриваться в безлюдную хаотичную архитектуру кишлачных построек. — С бабами мне все ясно! А мужики ихние тогда где?! Да-а-а, видать, не успеваем мы, брат Рахимов, с нашей неоценимой помощью. Не успеваем — факт. Дохнет народец прямо на глазах! Или, может, их тут капиталисты потравили, побрызгали чем? Может, тут ящур с рахитизмом народ выкосили? Чего молчишь, восточная мудрость?! Где прячется их революционный сознательный элемент?! — Леха шутя толкнул Рахимова локтем.

— Тама, — указал Рахимов на обочину.

За поворотом на земляной террасе стояло несколько грузовых машин. Все они были иностранного производства. Их кабины и высоко наращенные борта хозяева разрисовали на манер того микроавтобуса и украсили множеством побрякушек. Возле машин стояли бородатые мужики в чалмах и смотрели на проходящую мимо них технику. Чуть дальше вдоль дороги расположились строения, похожие на сараи с навесами у входов. Под навесами стояли кособокие прилавки с товарами.

— Дуканы — магазины, — объяснял по ходу Рахимов.

У прилавков стояли такие же бородачи, а вдоль движущейся техники бегали мальчишки и кричали, потрясая упакованными в прозрачный целлофан джинсами, предлагали свой товар. Под навесами на прилавках и за ними рядами стояла радиотехника и висела одежда, то есть все то, чего так не хватало советской молодежи по пути следования к светлому будущему.

Колонна шла медленно. Леха с Рахимовым хорошо успели рассмотреть этот островок изобилия на раздольях феодальной нищеты.

В памяти Лехи сразу всплыл эпизод из его юности.

Ближе к зиме, когда он учился в райцентре на механизатора широкого профиля, его навестил отец. Лехина шапка из кроличьего меха к тому времени уже хорошо поизносилась, и отец решил купить ему новую. В магазинах райцентра шапок было навалом, но все черного цвета из коротко стриженного искусственного меха. Точно в таких же за казенный счет щеголяли «химики», отбывавшие принудительные работы на комбинате железобетонных конструкций, который находился на окраине райцентра. Отец, лично примерив одну из шапок, посмотрел на себя в зеркало, потом на Леху, без особенного энтузиазма взиравшего на это чудо отечественного ширпотреба, и обратился к толстой продавщице:

— А пофасонистей ничего нет?

Та отрицательно покачала головой и тихо ответила:

— На барахолке можно купить. Вам для себя?

— Для сына.

Продавщица недоуменно посмотрела на отца и, слегка хмыкнув, сказала:

— Ему и такая сойдет. Пацан еще.

— Он уже студент, ему хорошую надо.

Продавщица объяснила, как дойти до барахолки и найти там человека — скорняка, торгующего хорошими самодельными шапками.

Барахолка была обычным базаром, с мясом, салом, солеными огурцами, парным молоком, деревенской сметаной и другой снедью, где Леха с друзьями обычно покупали жареные семечки. Но оказывается, там можно было разжиться в случае надобности и кое-чем другим. Отец, как учила продавщица, высмотрел и опознал в толпе не спеша прохаживающегося невысокого полного мужичка в вязаной шапочке. Он подошел к нему и о чем-то поговорил, указав на стоявшего поодаль сына. Мужичок внимательно поглядел на Леху и ушел. Минут через пять они с отцом зашли за сараи на краю базара и стали ждать. Скоро подошел и мужичок. На его голове красовалась новенькая шапка из стриженой нутрии. Такая была в деревне разве только у председателя колхоза. Мечта! Шапка была мужичку явно мала, но впору Лехе. Тот еще на базаре с лету определил Лехин размер своим наметанным глазом.

— Нравится? — спросил мужичок.

— Ага! — ответил Леха.

— Берем! — сказал отец, отдавая деньги.

Мужичок сразу, даже не пересчитывая, сунул деньги в карман. Он глянул по сторонам, очень быстро снял с головы Лехи его старую шапку и со словами «Спрячь!» отдал ее отцу, надев на Лехину голову новую меховую, а на себя — вязаную, лежавшую за пазухой.

Уходя, он бросил:

— Я вас не знаю, вы меня тоже.

— Ясно, — понимающе сказал отец.

На базаре отец принял в бакалее по случаю удачной покупки сто граммов водки, и они, довольные обновкой, пошагали по улице райцентра. Но не успели отойти от базара и полусотни шагов, как были остановлены будто выросшими из-под земли двумя хорошо одетыми мужчинами. Один из них достал из кармана красную книжечку и очень близко поднес ее к глазам отца.

— Мы из ОБХСС! — сказал он, пряча удостоверение во внутренний нагрудный карман пальто.

Леха опешил. Для него власть сама по себе — высокий авторитет, а при красных корочках вообще — смертельное дело!

— А мы из деревни! — не растерялся отец. — И че?!

— Видим, что из деревни! — сказал обэхаэсник. — Значит спекулянтов, папаша, поощряем? Шапки, пошитые на нетрудовые доходы, у них скупаем?

Отец внезапно озлобился:

— А ты мне свою трудовую — норковую, — он указал на шапку обэхаэсника, — продай! Тогда я у других покупать не буду! Ты ее небось сам-то не шил, а из-под полы в магазине надыбал! Я там таких шапок сегодня на прилавке не видал! А я тебе эту взамен отдам! — Он вынул из сумки старую Лехину шапку, слегка подбросил ее воздух и пнул ногой. Шапка отлетела метров на десять и плюхнулась в грязную лужу.

Леха оцепенел. Вокруг них стали собираться люди.

— Сейчас пройдем, куда следует! — сказал обэхаэсник. — Вас обоих допросим, протокол составим!

— А вот тебе х…й на весь протокол! Никуда мы не пойдем! А парня моего не трогай, он у меня глухонемой!

Народ, собравшийся вокруг, быстро проявил солидарность. Не любили тогда обэхаэсников, ох не любили! Женщины закричали:

— Сволочи! За что людей забираете?! Хари поганые поразъели, аж жир капает! Скоты!

Отец раздухарился и похоже, что под общий ажиотаж, как на бис, уже готов был треснуть обэхаэсника по ненавистной роже. Леха, видя порядком заведенного родителя, взял его за рукав и молча потянул в сторону, исполняя роль глухонемого отпрыска. Обэхаэсники отстали…

— Вон их женщины где! — вывел Леху из воспоминаний Рахимов.

У обочины дороги стояла телега с дровами, запряженная породистой вороной лошадью. Дрова были напилены из худых, кривых сучковатых стволов. Легко одетый подросток в тюбетейке переносил их под навес. Рядом с бричкой стояли три женщины в темных паранджах, скрывавших их до пяток. Одна из них держала лошадь под уздцы, а две другие стояли рядом с небольшими узелками.

Дальше вдоль обочины парковались большие разноцветные автобусы, легковые и грузовые машины. По лицам мужчин, топтавших рядом жирную глинистую грязь, было понятно, что они перебиваются здесь уже не первый час, не имея возможности следовать дальше из-за скопившейся на дороге военной техники. Беспрепятственно вдоль обочин дороги продвигался только гужевой транспорт, запряженный преимущественно ослами. Там же степенно проходили небольшие караваны длинношеих верблюдов, ведомых погонщиками. Вокруг караванов бегали рослые собаки, не обращавшие внимания на стоявших у дороги людей.