Владимир Попов - Сталь и шлак Страница 29

Георгий Аполлонович, еще так недавно не знавший других забот, кроме редких заседаний правления акционерного общества и получения дивидендов, с большим трудом осваивал трудовую жизнь. Дома он непрестанно брюзжал и злился.

Славика родители не пустили в школу, и он занимался с отцом. Его старший брат, Дмитрий, учился в школе и, к ужасу родителей, с необыкновенной быстротой усваивал «плебейские» манеры и взгляды. Родители решили спасти от этого хоть младшего сына. Только в восемнадцать лет он сдал экстерном экзамены и поступил в последний класс девятилетки.

В классе Владислав держался особняком. Он был старше всех и обеспеченнее всех. Отец его работал уже главным инженером металлургического завода на Урале, и Славик кичился этим.

Чванство, унаследованное от отца, отталкивало от него товарищей. Он дружил только с маленькой Ириной.

Рано овдовев, мать Ирины нашла приют в семье Стоковских, выполняя роль не то экономки, не то приживалки. Она была согласна на любую роль, лишь бы ее Ирочка получила воспитание в хорошем доме. Злые языки поговаривали, что во время отъезда мадам Стоковской на курорты экономке приходилось значительно расширять круг своих обязанностей. Но чего только не говорят злые языки!

Владиславу всегда нравилась красивая, немного заносчивая девочка.

В доме царила атмосфера слезливых воспоминаний о прошлом и смутных надежд на будущее. Настоящего не существовало.

Девятнадцати лет, окончив, наконец, школу, Владислав уехал учиться в Томский технологический институт.

Довести учение до конца не удалось: Георгий Аполлонович, командированный в Германию закупать оборудование для металлургических заводов, остался там, прекратив всякие сношения с семьей. Через полгода Владислав бросил институт и уехал из Томска.

За несколько лет он переменил много мест и специальностей. Ему всегда казалось, что его используют на меньших должностях, чем он того заслуживает. Хотелось командовать, распоряжаться людьми.

С Ириной они встретились уже в Донбассе, когда Владислав возобновил учебу в металлургическом институте, где Ирина работала секретарем.

Он слегка изменил свою фамилию и отчество, но Ирина об этом молчала. Они сблизились.

Владислав защищал дипломный проект в один день с Крайневым, учившимся на вечернем факультете без отрыва от производства. Ирина присутствовала при защите. С Крайневым она была знакома, и он нравился ей. Владислав был обозлен, всегда насторожен, порой мрачен; Крайнев прост, жизнерадостен, приветлив. Ирине было легче с ним.

Смаковский докладывал блестяще. Зная немецкий и английский языки в совершенстве, он выступил с большим компилятивным трудом по малоизвестному вопросу. Своих немногочисленных оппонентов он разбивал с легкостью, умело подбирая материалы, ссылаясь на имена западноевропейских ученых, щеголяя своей эрудицией. Его защита произвела впечатление на комиссию и еще большее — на аудиторию.

После Смаковского вышел Крайнев. Спокойный, лаконичный, он защищал собственную конструкцию головки мартеновской печи, не прибегая к ссылкам на мировые имена. Его идея была нова и оригинальна, он вынашивал ее в течение последних лет, работая на заводе.

Оппонентов у Крайнева было множество, так как вопрос о головках был не нов, он только по-новому решался. И, как бы нарочно, желая подчеркнуть свое отличие от Смаковского, Сергей Петрович ни разу не сослался на иностранные источники.

Глубокое внутреннее убеждение, точный теплотехнический расчет, собственный опыт, помноженный на опыт рабочих завода, помогли ему убедить комиссию в целесообразности его идеи.

Когда он сошел с кафедры, все поняли, что Смаковский — это всего лишь инженер-переводчик, а Крайнев — инженер-творец.

Поняла это и Ирина. Ей стало ясно, что будущее за Крайневым, и ее потянуло к этому спокойному, уверенному в себе человеку.

Крайневу предложили остаться при институте, но он наотрез отказался и ушел работать на завод, потому что сжился с ним и полюбил свою кипучую работу сталеплавильщика.

Смаковский об аспирантуре не думал, работа преподавателя не утоляла его тщеславия. Он ушел на завод делать «металлургическую» карьеру.

Это время было началом расцвета советской металлургии, когда имена лучших доменщиков, сталеплавильщиков, прокатчиков, опрокидывавших установленные нормы, становились известными всей стране.

Но карьеры Смаковскому сделать не удалось: знания у него были, но умение работать отсутствовало, учиться у других мешало самолюбие. Срабатываться с коллективом он так и не научился.

Почувствовав свое одиночество, он вспомнил об Ирине, попытался разыскать ее, но узнал, что она вышла замуж и уехала с мужем на завод.

Когда Крайнева назначили начальником цеха, где Смаковский до сих пор работал сменным инженером, Владислав, сославшись на состояние здоровья, перевелся в технический отдел.

С Ириной они встретились как старые друзья, у них было о чем поговорить и что вспомнить.

Сергей Петрович много работал, стремясь как можно скорее освоить цех и добиться выполнения плана. Во время войны работа поглотила его целиком. Смаковский после занятий был совершенно свободен. Даже освоение новой марки стали не заставило его и Вальского изменить распорядок рабочего дня. «Гудошники, поденщики! У вас не техотдел, а отдел тех!» — кричал на них Дубенко, но они, отработав служебное время, не задерживались ни на минуту, Вальский шел к себе домой, а Смаковский — к Крайневым.

Ирина всегда радовалась его приходу, тем более что друзей у нее не было. С Еленой Макаровой она не сдружилась. Та всегда была занята либо сыном, либо учебой, а во время войны регулярно дежурила в госпитале. К тому же Елена пользовалась общей любовью, а Ирина не выносила чьего-либо превосходства над собой.

Дружить со Смаковским было приятно: он ничего не порицал в Ирине. Уже одно это являлось крупным достоинством в ее глазах.

К тому времени Ирина успела разочароваться в браке. Любовь представлялась ей вечным медовым месяцем, и она не мирилась с тем, что называла «прозой будней».

Теперь Ирине казалось, что Смаковский мог сделать ее более счастливой. Она верила ему во всем. Убедить ее в том, что Советский Союз проиграет войну Германии, было для него нетрудным делом. К тому же события последних месяцев, казалось, полностью подтверждали выводы Владислава.

И когда Смаковский поставил перед ней вопрос: что же лучше — двигаться на восток, чтобы в конце концов оказаться пленницей, или остаться с ним и начать новую жизнь, — она выбрала последнее. Немцы ее не пугали. Она верила, что при них Владислав сделает себе карьеру. У него были для этого все данные.

8

Покушение на Смаковского и ранение одного из сопровождавших его солдат не на шутку взбесили немцев. Это показывало, что в городе есть подпольная организация, действующая оперативно и смело. Начались повальные обыски и аресты среди мирного населения.

На несколько дней Крайнев был забыт. Он сидел дома, ел консервы, жевал ванильные сухари, в изобилии припасенные еще его бывшей супругой, и изнывал от безделья и неопределенности положения.

Кабельный канал с замурованным зарядом аммонита грезился ему во сне и наяву. Иногда он думал, что, может быть, ему все-таки следовало выступить по радио. Это приблизило бы выполнение главной задачи — взрыв электростанции. Теперь же немцы, естественно, охладели к его особе, и это расстраивало все планы. К тому же Пивоваров был на свободе и в любую минуту мог разоблачить его. Крайнев с горечью ощущал свою полную беспомощность.

Только на четвертый день после выступления Смаковского по радио Крайнева вызвали в комендатуру. Шагая по улицам рядом с вестовым, он никак не мог понять: охраняют его или конвоируют? За дни вынужденного безделья он окончательно решил сделать все, что только возможно, для взрыва электростанции. В этом решении его укрепляло и то, что в городе уже зажегся свет и что немцы передавали по радио хвастливые посулы — в кратчайший срок восстановить завод. Полковник принял его холодно.

— Вы сегодня не пьян? — спросил он, и его толстые губы сложились в презрительную усмешку.

Комендант был не один. У стола сидел стриженный ежиком немец, которого Крайнев видел впервые. В его лице с большим узким, как прорезь, ртом и тонким длинным носом было что-то щучье.

— Вы знаете, что сделалось после радиопередача? — спросил полковник, не дождавшись ответа на свой первый вопрос.

Крайнев утвердительно кивнул головой.

— Мы решили сразу покончить эти штучки. Сегодня на базарной площадь мы будем расстрелять десять арестованный. Потом будет расстрелять за каждый немецкий зольдат двадцать русски. Ви хорошо стреляет, и я хочу доставить вам удовольствие. Вас будут фотографировать на кинопленка. Эта будет ошень эффективный кино. Ви придете?