Вениамин Тихомиров - Подвиг «Тумана» Страница 3

Да, дорога в море кораблю знакома, но цель похода теперь другая. И люди, что стоят на мостике и в машинном отделении, не те. Мастеров высоких уловов сменили военные моряки. Вместо сетей и рыбной тары на палубе ящики со снарядами и дымовые шашки. Мирный корабль-труженик стал кораблем-воином.

Экипаж «Тумана» укомплектовали за несколько дней. Время горячее — дорога каждая минута. Это хорошо понимали моряки. День и ночь шли тренировки на боевых постах. Урывками, по три-четыре часа в сутки, выкраивали время для сна. Нужно было как можно скорее и лучше изучить свои заведывания, подготовиться к работе в сложных условиях боевых походов. Люди пришли сюда с разных кораблей. Требовалось добиться слаженности расчетов и команд, четкой и дружной работы всего экипажа.

И вот — первый поход.

Красивы полярным летом берега Кольского залива. Крутые склоны, поросшие мелким ярко-зеленым кустарником и густыми зарослями черники, перемежаются с серо-стальными громадами голого камня. Островерхие сопки отчетливо выделяются на фоне синего северного неба. В тихий солнечный день сочетание этих цветов радует глаз. Суровая природа, этот взыскательный самобытный художник, не пожалела красок, чтобы создать строгие живописные картины. Сколько в них простоты и величия! Не за это ли так любят моряки-североморцы свой родной Заполярный край, который им поручено защищать.

Залив спокоен. В голубовато-бледный цвет окрашена вода. Это, видимо, небо, отражаясь в заливе, отдает ему свою голубизну. Лучи солнца, падающие под косым углом на зеркальную поверхность воды, заливают все вокруг ослепительно ярким светом.

Мерно отстукивая такты, ритмично работают машины. С легким шумом разбегаются от винта буруны волн. Разрезая острым форштевнем застывшую водяную гладь, корабль выходит на широкий плес залива.

— Сигнальный пост запрашивает позывные! — слышится доклад вахтенного сигнальщика Сергея Жиленко. Он то и дело поправляет каску, низко сползающую на лоб. Широкое, скуластое лицо матроса кажется совсем круглым. «После вахты обязательно заменю», — сердито думает Жиленко и снова, в который уж раз, поднимает козырек каски.

— Поднять позывные! — тихим голосом приказывает лейтенант Леонид Александрович Рыбаков, старший помощник командира корабля.

Молодому офицеру досталась первая вахта. Первая на корабле и первая в его лейтенантской жизни. Леонид Рыбаков недавно из училища. Он только что прибыл на Север. Окончив учебу с отличием, Рыбаков имел право выбрать для прохождения службы любой флот, но решил начать свой морской путь на самом молодом — на Северном.

— Так завещал мне отец, — заявил училищной комиссии Леонид Рыбаков.

Родился он в Сормове в семье потомственных капитанов-волгарей. Отец Рыбакова в годы гражданской войны был командиром вооруженного парохода «Ольга», входившего в состав Волжской военной флотилии, и участвовал в боях против колчаковских банд. В двадцатых годах отцу Рыбакова довелось вместе с другими красными военными моряками прокладывать первые пути в ледовые просторы Карского и Баренцева морей. И то, что не успел сделать отец, осталось в наследство сыну.

Леонид Рыбаков был верен заветам отца. В 1936 году по комсомольской путевке молодой токарь завода «Красное Сормово» ушел добровольцем на флот и стал курсантом Военно-морского Краснознаменного училища имени М. В. Фрунзе.

Незаметно прошли годы учебы. Влюбленный в море, Рыбаков весь отдался флотской службе. Грезил походами, мечтал о далеких плаваниях.

И вот он на мостике боевого корабля.

Слева, над самым берегом, вспыхнули белые дымки разрывов зенитных снарядов. Они хорошо видны на подсиненной парусине неба. Стрельбы не слышно. Батарея находится где-то за сопками. Ее залпы заглушает шум корабельных машин.

— Это над аэродромом, — рассуждает про себя Рыбаков, наводя бинокль в сторону порябевшего небосклона. — Опять, наверное, разведчик.

— Усилить наблюдение! — приказывает он вахтенному сигнальщику.

А в это время в каюте командира Шестаков и Стрельник обмениваются первыми впечатлениями о походе.

— Ну что ж, как говорят, лиха беда начало, — весело говорит комиссар.

— Да, первые мили пройдены, — оживленно вторит ему командир. — Люди наши мне нравятся. Крепкие парни, знающие.

— Да, такие не подведут, — соглашается Стрельник и озабоченно предлагает:

— Я думаю, Лев Александрович, партийно-комсомольское собрание надо провести поскорее. Что, если послезавтра?

— Послезавтра, говоришь? — командир задумался. — Принимаем боезапас… Полную норму. Боюсь, не управимся. Может, завтра?

— Что ж, еще лучше. Собрание проведем минут за двадцать, по-боевому. — Стрельник встал, но каюта была слишком мала, и он снова сел на диван.

Сквозь открытый иллюминатор донесся нарастающий гул самолетов.

— Юнкерсы! — Шестаков первым бросился к выходу.

Когда командир и комиссар выскочили на верхнюю палубу, пулеметчики уже вели огонь по самолету, внезапно появившемуся из-за скал.

— Правее! Правее! — кричал лейтенант Рыбаков, не отрывая глаз от бинокля. — Еще правее! — и он поспешил на левое крыло мостика к пулеметчикам. Но было уже поздно. Промчавшись почти над самыми мачтами, самолет скрылся за многогорбыми сопками. С «Тумана» он наблюдался всего лишь несколько секунд.

— Эх, упустили фашиста! — сказал, обращаясь к пулеметчикам, Рыбаков. — А как низко шел, — и он огорченно махнул рукой.

Артиллеристы «Тумана» даже не успели открыть огонь. На кормовом орудии снаряд так и остался в руках у заряжающего Тимофея Мироненко. Досылать его в ствол было уже поздно. Цель скрылась.

— Разве так подают снаряды! — выговаривал командир кормового орудия старшина 2-й статьи Дмитрий Егунов подносчику Петру Ефанову. Его светло-серые глаза блестели холодной сталью. — Тут, Ефанов, некогда прохлаждаться, каждая секунда на вес золота. Быстрота и разворотливость! Одна нога здесь, другая — там. Вот так! — И старшина, ловко схватив из ящика снаряд, быстро подбежал к пушке. — Заряжай! — крикнул он и снова обратился к Ефанову: — А ты? Будто не завтракал сегодня. Медленнее черепахи двигаешься. Так воевать нельзя!

К артиллеристам подошел комиссар Стрельник.

— Правильно, Егунов, так воевать нельзя. Фашисты ждать не будут, пока мы в них стрелять соберемся. Скорость самолета вон какая. Опоздать на секунду — значит упустить врага. А он за это время по кораблю бомбами ударит.

— Уж очень мала она, эта самая секунда, товарищ комиссар, — сказал Мироненко, щурясь от яркого солнечного света. — Никак ее и не поймаешь. Моргнул глазом — вот тебе и секунда!

Заряжающий говорил тихо, не спеша, мешая русские слова с украинскими. Стараясь, чтобы его лучше поняли, сопровождал свою речь жестикуляцией. Руки у него были подвижные, как у дирижера.

— Это верно, Мироненко, — улыбнулся комиссар. — Давайте посчитаем, займемся немного бухгалтерией.

Матросы недоуменно переглянулись. Но старшина Егунов, видимо, догадался, о чем пойдет речь. Его румяное лицо расплылось в широкой улыбке.

— Какова средняя скорость современных самолетов? Ну, вот хотя бы того, что сейчас пролетел? — начал комиссар.

— Около шестисот километров, — ответил раньше других старшина Егунов.

— Значит, шестьсот километров в час? — повторил Стрельник. — А если перевести в минуты?.. Ну, кто быстрее подсчитает?

— Десять километров в минуту! — выкрикнули одновременно несколько голосов.

— А в секунду?

Наступило короткое молчание.

— Около ста семидесяти метров, — подсказал комиссар. — А теперь посмотрим, какова ширина залива в том месте, где мы сейчас идем.

— Не больше двух километров, — робко произнес молчавший до сих пор Ефанов.

— И сколько же времени потребуется самолету для того, чтобы пролететь над заливом, обстрелять нас и сбросить бомбы? Оказывается, всего лишь около десяти секунд. Представляете себе, что это такое? Не успеешь до двадцати сосчитать — и десять секунд пролетели. Понятно?

Никто не проронил ни слова.

— Вот, товарищи, что такое для нас с вами секунда. Ну как, Мироненко?

— Вроде бы ясно теперь, что она за птичка-невеличка, эта секунда.

— Запомните это, товарищи. Мы обязаны научиться действовать так, чтобы с толком использовать каждую секунду. От этого будут зависеть наши победы в боях, — комиссар оглядел обступивших его моряков и укоризненно покачал головой: — А что получилось сейчас? На секунду опоздал наблюдатель, на две — подносчик, на три — заряжающий… А самолет за это время успел пролететь над кораблем. А как низко шел! Чуть за мачту не зацепился. Влепить бы ему как следует, чтоб другим неповадно было. А мы упустили… Так воевать нельзя, моряки!..

В полдень «Туман» вошел в главную базу флота — город Полярный. Екатерининская бухта, на берегу которой в тридцатые годы вырос этот новый заполярный город, похожа на огромную, сделанную из серого гранита чашу, заполненную водой. Высокие, почти отвесные берега с трех сторон окружают бухту, защищая ее от северных и северо-западных холодных ветров, дующих из арктических ледяных пустынь, и крутых волн, приходящих с широких просторов штормового Баренцева моря. С юга отроги скал не так высоки. Большими лестничными уступами они опускаются к воде. На них и построен город Полярный. Суровая северная природа отступила перед волей и силой советского человека. На голом камне среди скал выросли многоэтажные дома. Над бухтой засияли огни жизни. Город был полон детских голосов, музыки, песен, простого человеческого счастья. Был… А сейчас он тих, суров, насторожен, как и все наши прифронтовые города.