Сергей Андрианов - Пилоты грустят до старта Страница 3

Перед самым отъездом на встречу с ветеранами Орлова вызвал командир эскадрильи майор Зварыгин и без каких-либо предисловий спросил:

— Как посмотришь, если Пушкарева от тебя заберут?

— Кто заберет?! Куда?! — с беспечно-веселым настроением, невозмутимо отозвался Орлов, уверенный, что майор Зварыгин в обиду звено не даст. Ему доверили эскадрилью, и комэск сам распоряжается ее людьми. А уж это он может.

Орлова восхищало в новом командире буквально все. Покоряла страсть майора Зварыгина к полетам, гипнотизировала молва, задолго опередившая его появление в полку. Послушал его однажды и безоглядно потянулся за ним, потому что в его высказываниях было много оригинального. Каждый полет — творчество, летчик должен быть художником своего дела. У настоящего художника на холсте нет ни лишнего, ни фальшивого мазка. Так и почерк летчика в небе должен быть четким и предельно точным. Вот молния. Она всегда неожиданна, гадай: куда направит свой могучий разряд? Когда же ударит гром, след ее уже не найдешь, пропал. Такой должна быть и атака летчика-истребителя. Атака-молния! Не задумываясь, на память, Зварыгин цитирует Достоевского: «В тесной квартире даже и мыслить тесно». А какой вывод? Надо выходить на простор, открывать новые горизонты, стремиться к новым высотам. «Новый взгляд, новые мысли…» Или скажет; «Летчик не тот, которого подталкивают: лети, а тот, который сам рвется в небо!»

Зварыгин, словно руку держал на пульсе у Орлова, сразу распознал, чем он живет и дышит. Ему только давай летать. Для него сама жизнь — полет. И будет она долгой-предолгой, потому что он сильно верил в мудрое пилотское изречение: «Больше летаешь — дольше живешь». Орлов никогда не задумывался, сколько будет продолжаться эта его неистребимая жажда скорости и высоты, когда и на каком рубеже закончится упоительная пора летной молодости. Уступит ли она место профессиональному расчету, умению выполнить любое задание, как самую обычную работу, или такое время никогда не наступит, и азартная увлеченность полетами пройдет через всю его жизнь нескончаемым медовым месяцем?

Когда поздней осенью небо долгими днями закрыто угрюмо-свинцовыми тучами, у Орлова начинается по нему тоска. Ходит по самолетной стоянке, а самому так и хочется одним взмахом, как «молнию» куртки, распороть надвое эти покрытые мглистой плесенью облака. Он знает: пробьет хляби небесные, а там — родниковая свежесть высот и безбрежный простор. Для него даже один новый росчерк в небе, один миг неизведанного полета как еще одна жизнь, в которой только и могут родиться новые Чкаловы и Гагарины.

Орлов был рад, что судьба свела его с майором Зварыгиным. В душе он гордился, что с ним, с одним из первых летчиков в полку, комэск поделился своими захватывающими планами. Зварыгин принес с собой идею: в эскадрилье каждый летчик должен стать снайпером. И не в какие-то там отдаленные сроки, а в самое ближайшее время, когда начнут готовиться к авиационным учениям под кодовым названием «Зенит». Идею Зварыгина Орлов подхватил, как песню, слова комэска стали его словами: «атака-молния», «снайперские рубежи», «рывок на простор, к новым высотам». Дух захватывало!

Издавна конструкторов и пилотов влекла тайна полета птиц, полета свободного и красивого. И Орлову казалось, что именно Зварыгин разгадал эту извечную тайну. Приходило настоящее второе дыхание. Значит, быть эскадрилье снайперской! Орлов представлял летчиков своего звена в новом качестве. Боевая четверка асов! Он видел, как загорелись Костиков и Пушкарев, а на хитроватый взгляд Широбокова шутливо грозился: «Ну, скептик, подожди, мы тебя раскачаем».

И вдруг — заберут Пушкарева. Но летчика нельзя трогать: он сейчас на подъеме, и перерыв в полетах, неизбежный при изменении места службы, может ему только повредить. Пусть сперва замалюет красным цветом клеточки своего графика учета полетов, а уж потом можно и переводить и назначать, если, конечно, в интересах службы.

— Ну так как, Орлов? — уже настойчивее спрашивал Зварыгин, не ответив командиру звена, кто и куда собирается забрать его летчика.

Орлов недоуменно пожал плечами: все так неожиданно, непонятно, нескладно.

— На снайперский рубеж замахнулись, а Пушкарева за борт?!

Зварыгин сдержанно улыбнулся, выразив на лице удивление.

— Не за борт, не за борт, — тихо проговорил он и вдруг спросил приподнято-молодым, сильным голосом: — В шахматы играешь?

Орлов знал способность комэска неожиданно и резко переводить разговор с одной темы на другую. Это его манера ставить точку над решенным вопросом. Возможно, так было и на этот раз. Орлов свое мнение высказал, комэск, разумеется, понял его — к чему вести дальше бесплодный разговор… Не проще ли переметнуться на шахматы? И Орлов, как всегда, с удовольствием ответил Зварыгину:

— Слишком не увлекаюсь, а вообще-то сразиться можно…

— Не спеши, сперва теорию постигни. Что в шахматах главное, знаешь? — азартно спросил Зварыгин и начал энергично ходить взад и вперед.

Орлов задумался.

— Не ломай голову. Все очень просто. Главное — сделать выигрышный ход.

— Это, пожалуй, так, — согласился Орлов, видя, как у Зварыгина загорелись глаза и занялось решимостью лицо.

Комэск, будто перед ним была шахматная доска, коротким, уверенным жестом продемонстрировал какой-то игровой ход.

— Вся премудрость — в движении фигур. Надо только уметь их переставлять, — наставительно продолжал Зварыгин, остановись и глядя в упор на Орлова. Он словно бы раскрывал ему тайну древнейшей игры. — Нервы в кулак — и задавай работу мозгу: анализируй промахи, ошибки, ищи слабину в обороне противника, разрабатывай свою стратегию. В тактике избавляйся от шаблона: укрепляй фланги, не забывай про тылы. И вперед, вперед, на выгодные позиции…

Орлов раньше не замечал у комэска такой горячей страсти к шахматам, даже ни разу не видел его за шахматной доской, но он безоглядно верил ему. Его покоряла теперь эрудиция Зварыгина.

— Товарищ командир, честно скажу: за доской я слабак, — признался Орлов и, показывая рукой на сгущавшиеся в небе тучи, с настроением продолжил: — Для нас все там — и ходы, и тылы, и фланги, тактика и стратегия. Все там, в небесах!

Зварыгин просиял:

— Вот, вот, вот… К этому-то я тебя и подводил. Только знай: сперва земля, а уж потом небо. Потом!

Орлову казалось, что понимал комэска, как самого себя. Конечно же все мысли Зварыгина — о делах эскадрильи. Впереди учения, перелет на дальний аэродром, работа на «чужих» полигонах в краю, где горы подпирают небо, а море бьется о скалы. Потом новые учения. Да еще какие!.. «Зенит»!

Орлов хотел сказать Зварыгину, чтобы он не сомневался в подготовке его звена. Летают ребята! Костиков заметно подтянулся, Пушкарева он подвел уже к первому классу, сам далеко продвинулся вперед, а о Широбокове говорить нечего — ас! Теперь только совершенствуйся! И Орлов со своими летчиками теперь будет особенно скрупулезно проигрывать каждый «ход», отрабатывать каждый элемент полета. Само собой разумеется, сперва на земле, а уж потом в небе. Тут они едины с комэском.

Но Орлов не успел сказать это Зварыгину. Комэск неожиданно вернулся к началу разговора:

— Вот сейчас самое время Пушкареву дорогу открыть. Не держи ты его…

«Нет, на этот раз Зварыгин точку не поставил», — подумал Орлов и как-то сразу сник.

— Не понимаю… Зачем это?

— Сейчас вразумлю, поймешь, все поймешь, только дальше смотри, за горизонт, а не под ноги. Первого класса у Пушкарева нет, ясно тебе?!

Орлов облегченно вздохнул:

— Думал, серьезней причина. А до класса ему несколько полетов осталось. Скоро получит.

— Вот видишь — получит, а другой с этим классом уже профессор, зубр, как твой Широбоков. Соображать надо!

Орлов озадаченно посмотрел на комэска. Он думал уже не об одном Пушкареве, почувствовал реальную опасность для всего эвена.

— Зачем ломать слетанное звено?

— Ты командир и учись выбирать точные выражения: не ломать, а укреплять! — резко, как вбивал гвоздь, произносил Зварыгин каждое слово. — Кстати, это твоя святая обязанность.

Орлов стушевался. Разве он этим не занимается?.. Совсем было смолк, как вдруг нашелся:

— Товарищ майор, но из цепи стоит только одно звенышко выбить…

Зварыгин небрежно махнул рукой:

— Не осложняй, Орлов. Не осложняй! Вперед, говорю, смотри. Все течет, все изменяется, — сказал Зварыгин и, сощурив глаза, скошенным взглядом посмотрел куда-то вдаль. — Не будет твой Пушкарев в обиде. Еще и обрадуется. Вот посмотришь…

Орлов слушал комэска, а сам лихорадочно искал доводы в защиту летчика.

— Пушкарев сам зубром станет! Я же знаю его. Зварыгин наклонил слегка голову и, покачивая ею, перевел нарочито доверчивый взгляд на Орлова.

— Со временем ты бы мог стать достойной мне заменой, а ты ориентир начинаешь терять… Выигрышного хода не видишь…