Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит Страница 30

Астманов опустил руки на колени, внимательно посмотрел на Наташку. Та на удивление стойко выдерживала немигающий взгляд. «Ну, коль так, читай, сучка, – внезапно полыхнула в нем беспричинная злоба. – Читай, если можешь. Родилась в пьяной провинции, плохо училась. Трахнули тебя еще в седьмом классе, на проводах соседа в армию. Все твое счастье было – танцплощадка да кино… И я бы об тебя потерся с превеликим удовольствием, но здесь другие – герои… Дошло? А теперь поехали. Главное – верь…» Кончились гляделки тем, что Астманов отвел глаза и сплел пальцы, будто разминая, а на деле снимая дрожь.

– Наташа, я буду тихо говорить, там, за ширмой, гость мой отдыхает. Вот, смотри, шестерки сплошные в левом углу. Это злоба, зависть, дурные мысли. То, что не сбудется. Может быть, ты и желаешь сильно чего-то сейчас, но остановись… Не разменивай счастья по пустякам… А вот тебе расклад на будущее: пересилишь себя – дождешься от крестового туза решения всех забот и будет с тобой пиковый король навсегда. Но только через дальнюю дорогу… А свяжется твоя судьба с ним здесь. И будет он тебя ждать в родном доме… Ну, или рядом, в Союзе, черт возьми!

– А какой он, король, – прошелестела Наташка. – Большой? Темный? Офицер? Откуда он?

– Ты мне Иволина не рисуй, – пошел в атаку Астманов. – Нет тебе с ним пути. Вот, бери, на него карта заложена. Хочешь посмотреть? Вскрывай, ну? Боишься? У него два счастья на роду и несчастье великое. Не с тобой только. Давай, переворачивай. Там или семерки сплошь пойдут, или червы… Вот, смотри, – не глядя, Алешка поднес карты к симпатичному мокрому носику. – Что?

– Семерки, – всхлипнула Наташка, – но я же лю…

– Лю…глю… Ты его просто захотела. А он тебя. Любовь! Да здесь через месяц Баба-яга Василисой покажется. Гормоны из глаз брызжут… Слышала такое – «сперматоксикоз»? А как у вас называется – не знаю… Давай скажу, что ждет тебя, и карты в окно буду по одной бросать. Говорить? Смотри, как приговор, если услышишь. Не знаешь – не болит.

Астманов закатил глаза, напрягся так, что жилы выскочили на руках. Наташка боязливо отодвинулась, кивнула.

– Тебе предложат новую работу. Долой туза крестового. Будь осторожна, береги себя для короля пик. В окно его! Высматривай большого, темноволосого. Примета такая: у него беда будет в жизни – жена в Союзе бросит, ничего, детей у него нет. – Астманов вещал до такой степени самозабвенно, что самому же и становилось страшновато. – А он к тебе прикипит. С собой позовет. И свадьба у тебя в городе будет, с белым платьем, – тут отчего-то в сознании Алексея возникли серые массивные сталинские здания, широкая улица, пасмурный теплый день. Свадебная «Чайка»… Вот это был глюк! Пора закругляться.

– Все. Летите, голуби! – Астманов швырнул колоду в окно. Листочки запорхали, закрутились, один порывом ветра отбросило назад, на колени к Наташке.

– Храни. Ему и отдашь. И расскажешь, что ждала. Вот тебе и талисман. Но никому, слышишь, сглазят. Никому…

– Я не… Никогда… Спасибо. – Наташка попятилась, не сводя испуганных глаз с Астманова.

– Какая хоть карта?

– Десятка. Черви.

– Ну, это на любовь до гроба.

Астманов упал на смятую простыню, пересиливая сосущую пустоту. «Надо бросать это чревовещание и водку заодно», – вяло шевельнулось в мозгу. Некстати вспомнилось, что проснулся он, держа руку на причинном месте.

Поваляться еще часик… Суббота… шаббат… шабаш. Черт, высосала всего пекарня. Да… Повторяется история. Туляков тогда провел девчат через казарму… Дрема наплывала, листая приятные картинки. Командир роты АСУ капитан Туляков ведет через казарму в штаб новеньких планшетисток. «Девушки, не стесняйтесь, это ваши будущие сослуживцы». А в казарме – плюс сорок, и на двухэтажных койках раскинулась в свинцово-сладком сне четвертая, ночная смена. И не преграда «вечному зову» ни синий сатин трусов, ни скудная кормежка, ни высокочастотное излучение. «Старики» говорили, что наоборот – «столбняк» от него одолевает. А шли девочки, не опуская глаз. Некуда было опускать… Вот Алексей, в то утро дежурный по роте, за чужие переживания краской залился. Туляков заметил, засмеялся: «Астманов, ты…»

– Алишер… Ты ей правду сказал? Ты видишь это все, будущее ее, да? Мне тоже нужно, Алишер.

Почему Алишер, товарищ капитан? Алексеем меня зовут. Что нужно? Да будь оно все проклято – это же Хайр-Мамад! Так. Глаза не открывать. Хватит кивка. И не пролететь с первым вопросом. Каким? Не о деньгах… Нет.

– Хайр, голова не болит? Чаю или водки, брат? – Не открывая глаз, Астманов нащупал под матрацем плоскую фляжку… Пропади оно все пропадом!

Станиславский не поверит!

– Они меня убьют, – жалобным тоном подвел итог Хайр-Мамад. Худая рука лейтенанта тряслась, расплескивая содержимое пиалы на грозную надпись «Орел пустыни».

– Савул. По-лезгински – на здоровье. – Астманов единым махом влил в себя водку и запил из носика заварного чайника. – Говори в ответ: «Чох савул» и пей. Потом станет хорошо.

Хайр последовал совету, но, запрокидывая голову, сделал это так резко, что едва не слетел с табуретки. Астманов подошел к двери, плотно задвинул старинный медный засов.

– Хайр, если бы я шлялся по Кабулу с такими деньгами, меня бы давно убили. А с тебя попросту сдерут шкуру. Это ваши любят. Знаешь, как проделывают? На спине сначала подрезают, у задницы, потом кулак суют грязный… Почти бескровный метод. Ну, ну, не буду… А теперь рассказывай дальше. Что после этого огненного джина было.

…Едва живого резервиста подобрали советские пограничники в пяти километрах от понтонной переправы Айвадж. Здесь на афганский берег «зеленые фуражки» вышли вместе с ограниченным контингентом, восточнее и намного раньше (официальная история об этом умалчивает и по сей день. Впрочем, как и о том, что регулярные вылазки российских пограничников в Афганистан продолжались до времени их вывода из суверенного Таджикистана, т. е. до 2006 года).

Хайра подлечили в ближайшем погранотряде, провели ряд обстоятельных бесед, и, убедившись, что бедный сарбоз стал жертвой случайного обстрела, передали установленным порядком афганскому погранкомиссару. Тот, в свою очередь сообразив, что с Хайр-Мамада снять нечего, приказал отконвоировать его в Мазари-Шариф, в родную пехотную дивизию. С учетом развивающихся событий, демобилизация откладывалась. Да и сам Хайр не порывался покидать ряды вооруженных защитников «инкилоби саур». Резко возросшее революционное сознание подсказывало ему – наступает время человека с ружьем, пардон, с автоматом Калашникова. И добраться до Кашгузара, к заветным ящикам из Омши-тепа, теперь может только человек, облеченный какой-никакой властью. Выбиться в офицеры помогла, казалось бы никчемная в лихое время, профессия корректора. Главное, что на службу новой власти неохотно шли образованные люди, а тут – почти интеллигент. Три месяца офицерских курсов в сказочно-спокойном и сытом Ташкенте, и вот уже Хайр-Мамад в оперативном отделении пехотной дивизии. Советский полковник – мушавер Кузякин им доволен, поскольку младший оператор сообразителен и сносно говорит на русском.

Благодаря советнику и его водителю Хайру удалось пробраться в Кашгузар. Выпал такой момент. Полковник готовился отметить с афганскими товарищами свой день рождения. Водитель советника, медвежьего вида прапорщик, и Хайр-Мамад были отправлены на рынок за продуктами, два ящика водки полковнику передали из Хайратона – там, на складах, все по своей цене!

Хайр-Мамад давно заметил, что рафик «Грыгорыч», так все звали водителя, нес при полковнике особую службу. Кто кому еще по жизни советовал – не сразу и поймешь…

Момент выдался, по мнению Хайра, когда Грыгорыч приценивался к золотой цепочке у индуса в ювелирном дукане, за мечетью Хазрата Али. Индийское золото – хуже даже арабского, чего только туда не мешают – оттого и дешевое! Но, главное, Хайра возмутила непомерно высокая цена и попытка нахального юного продавца всучить товар с изъяном, в хитросплетенном жгуте прощупывалось утолщение – признак обрыва. Ни слова не говоря, Хайр смело потянул цепочку из рук Грыгорыча и, выразительно глядя на дукандора, пропустил ее через пальцы, задержавшись на изъяне, а потом небрежно кинул на прилавок. Прапорщик был явно огорчен несостоявшейся покупкой, но в то же время и благодарен Хайру за бдительность. И тот решился окончательно.

– Это не золото. Настоящее – как огонь. И есть такое, что дороже своего веса в тысячу раз. Я знаю, где. Поверь мне…

– Спасибо. Далеко ехать? – усмехнулся Грыгорыч. – Бензина хватит?

– Была бы воля Аллаха… Недалеко. Золото старинное. Много. Только мы вдвоем не сможем. Вас ведь в «чиль орду» не пускают. А там – застава. Но не пограничники, а ваши.

Прапорщик повел плечом, ему неприятно было напоминание о том, что в 40-й армии установили жесточайший контроль за въездом машин советников на территорию частей. Таким решением намеревались пресечь утечку армейского бензина, продуктов, запчастей и околосекретной информации.