Анатолий Маркуша - Нет Страница 30

— Сам не знаю чьи.

Рита налила коньяк в большой винный фужер и тихонько выпила. Этого никто не заметил.

Мужчины разговаривали. Они были в другом мире, в других заботах…

Медленно покачиваясь, плыл ресторанный зал-аквариум перед глазами Риты. То укрупнялось, то почти исчезало загорелое, коричнево-красное лицо Хабарова; кивал, словно собираясь кого-то клюнуть, длинный нос Канаки. До девушки долетали отдельные слова чужого разговора, но смысл слов не улавливался.

Ленчик сказал: «относительная высота». Чудно! Почему — относительная? Относительно чего?

Канаки сказал: «Доплер — это голова!» Какой Доплер? Никакого Доплера тут не было…

Заиграла музыка. Очень грустная, с перезвоном колокольчиков. Рите захотелось плакать. Но она не заплакала, а тихо сказала:

— Я хочу домой.

Когда исчез Канаки, Рита не заметила. Когда Хабаров рассчитался с метрдотелем, она тоже не заметила. Как они вышли на улицу, Рита не запомнила.

Потом было шоссе. Прохладное, черное. В бархатно-густом небе бесшумно кружились малюсенькие огоньки. Голубоватые крошечные огоньки мерцали и долго-долго кружились перед глазами.

— Светлячки? — спросила Рита. — Куда они летят?

— Спать, — сказал Хабаров и усмехнулся.

Утром Виктор Михайлович услыхал стук в номер и сразу же поднялся. Накинув купальный халат на плечи, он приоткрыл дверь. Коридорная, пожилая толстая тетя, подала телеграмму.

— Ох и любят же вас, — сказала женщина. — Это ж надо такие телеграммы слать! — и подала пухлую тетрадочку, склеенную из телеграфных бланков.

ПРИСТУПИЛИ ДОВОДКЕ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ТЧК БЛАГОДАРЮ ПРИСЛАННУЮ СХЕМУ ДУБЛИРОВАНИЯ ТЧК РЕШЕНИЕ НЕОЖИДАННОЕ ЗПТ ТАЛАНТЛИВОЕ ЗПТ ДОСТОЙНО АВТОРА ТЧК ПОЛУЧИЛИ НАШЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ БОЛЬШУЮ ЛОШАДЬ ПРОВЕДЕНИЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ИСПЫТАНИЙ НАТУРНЫХ УСЛОВИЯХ ТЧК ЛОШАДЬ ЛЛ ПОСТАВЛЕНА ОБОРУДОВАНИЕ ЗПТ КРАЙНЕ ЖЕЛАТЕЛЬНО ВАШЕ ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ…

Хабаров усмехнулся, пробегая телеграфные строчки. Подумал: «Пока все идет что-то уж слишком гладко. Даже не похоже на Генерального. Ага, вот оно! Вот!»

…ОТНОСИТЕЛЬНО АСНЕРА ПРОШУ НАВЕКИ И ПРИСНО НЕ СОВАТЬ НОС ЧУЖИЕ ДЕЛА ТЧК Я УЖЕ ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ЛЕТ СИРОТА ПРИВЫК ОБХОДИТЬСЯ СВОИМИ СИЛАМИ ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ ПРИЕМЛЕМЫЙ СРОК ВЫЛЕТА ЗПТ ЕСЛИ ТРУДНО БИЛЕТАМИ ПРИШЛЮ САМОЛЕТ…

Глава четырнадцатая

Бесконечно разные голоса неба постоянно звучат над землей. Утренний, едва проснувшийся ветерок баюкает сам себя, шелестит листьями, морщит озерную гладь, пробегает легким ознобом по спине хлебного поля. Ветер посильней, набрав скорость, превращает телеграфные провода в струны гигантской арфы, заставляет гудеть, стонать, плакать невиданный инструмент, вселяя в людей тревогу и беспокойство. Сильный ветер бьет волной в каменные берега, надрывается в такелаже судов, гнет деревья, рождая и стон, и скрип, и тяжкие вздохи могучих вершин. Симфонию урагана не передать словами — это варварская, отчаянная музыка гибели, не укладывающаяся ни в какие каноны…

Слушай голоса неба, слушай прежде, чем оторвешься от земли. В полете ни мелодично-ласковых, ни предупреждающе-тревожных, ни откровенно-грозных голосов неба не будет. Громом двигателей ты подавишь все звуки неба, даже стон, рев и безумство урагана.

Слушай голоса неба и привыкай узнавать в них добрый привет антициклона, приближение наступающей грозы, откровенную ненависть свирепствующего шторма.

Теперь, когда телеграмма от Севса пришла и все точки над «и» расставлены, надо было действовать. Хабаров любил это состояние, приходящее к нему всякий раз перед атакой решительным шагом, направленным действием. Виктор Михайлович позвонил в аэропорт, связался с диспетчером.

— Здравствуйте, говорит Хабаров. Когда планируете Канаки?

— Заявка на восемь пятнадцать, но, кажется, они перенесут вылет, что-то еще делают на машине?..

Хабаров мельком взглянул на часы:

— Передайте Канаки, пусть без меня не вылетает, я сейчас еду. Понятно? — давать подобные указания Виктор Михайлович не имел никакого права, но нисколько не сомневался, что слова его будут переданы и распоряжение исполнено.

— Понятно! — сказал диспетчер. — Сейчас доложу.

Хабаров собрался, как по боевой тревоге, и уже через сорок минут был в аэропорту.

— Что случилось? — спросил Канаки, прежде чем поздороваться с Хабаровым.

— Вчера ты говорил, что будешь садиться по соседству с нами, хочу улететь с тобой. Возьмешь зайцем?

— А что случилось?

— Вот прочти, — и он протянул Хоботу полученную час назад телеграмму.

— Ну мастер! Умеешь давить, умеешь… Ладно, пошли на машину.

Первая треть маршрута тянулась над морем, Шли на малой высоте. Канаки работал: включал радиовысотомеры, записывал их показания, сличал с показаниями эталонных приборов. Повторял режим и снова фиксировал показания стрелок. Впереди в плотной дымке показался берег. Над дымкой виднелась неровная черта изрезанного далекими еще горами горизонта. Канаки перешел в набор высоты, включил автопилот и сказал второму:

— Посмотри, Дима, что там Хабаров делает. Дима вернулся очень скоро.

— Треплется с Лилькой, командир. И кажется, с большим успехом.

— Однако, — сказал Канаки, — этот своего не упустит! Посмотри тут… — И он вылез из своего кресла. Канаки прошел в салон и первым делом распорядился: — Давай к штурману, Лиля. Возьми бланки и перенеси точки. — И как только прибористка поднялась с малинового плюшевого кресла, плюхнулся на ее место.

— Ну? — спросил Канаки, пристально разглядывая Виктора Михайловича.

— Сорок восемь, — ответил летчик.

— Что сорок восемь?

— А что ну? — И сразу же переключил разговор: — Сколько ты уже ковыряешься с этими высотомерами?

— Месяца полтора. В принципе хорошая штука, но тарировка замучила.

— Тут барышня твоя очень лихо рассказывала, как вас на Севере прижало…

— Вот трепло… Не держится…

— Не ругай девочку. Это я виноват. Втерся в доверие.

— Это верно — втираться ты умеешь. А вообще нас тогда и правда прилично прихватило. Представляешь: выхожу на базовый аэродром, с подхода запрашиваю погоду, а они говорят, что не принимают никого и ни на чем. Спрашиваю, кто принимает? Отвечают в том, значит, смысле, что приблизительно до Полтавы никто не принимает. Туманы, низкая облачность, обледенение… Горючего у меня на два сорок, а до ближайшей приличной погоды лететь часов шесть. И началась торговля! Каждый норовит спихнуть меня на соседа. А время — тик-тик… Запрашиваю главный диспетчерский пункт и сразу бросаю им кость: прошу дать обстановку по Скандинавии… У меня же аварийная ситуация наклевывается. Но сам от базового никуда, хожу виражами и надеюсь — а вдруг разорвет, вдруг проклюнется полоска в тумане. Минут через двадцать получаю официальную инструкцию: ждать два часа в воздухе, если обстановка не улучшится, высыпать экипаж с парашютами (мы на те полеты брали парашюты), а дальнейшее решение принимать по собственному разумению. Все бы ничего, только на борту у меня пять баб: инженерши, техники из всяких там научно-исследовательских заведений. Бабы на каблучках и парашют видели только в кино…

Канаки делает паузу, неторопливо достает и раскуривает сигарету.

— Ну и…

— Сорок восемь, — говорит Канаки.

— Вот черт уел! — смеется Виктор Михайлович. — И все-таки, что же дальше было?

— Повезло. Ходил-ходил — выходил! Вроде розовые пятнышки на облаках появились. Думаю — разрывает туман. Ограждение просматривается. Хватанул аварийное снижение и быстренько присел. Присел, а куда рулить, не знаю. Снова прикрыло. К нам от диспетчерской «газик» послали для сопровождения, так шофер заблудился. Часа полтора сидели в машине…

В салон входит радист. Подает Канаки радиограмму. Тот быстро пробегает глазами текст и говорит:

— Хорошо. Передай: будем вовремя. Я сейчас иду.

— Ну и какой вывод? — спрашивает Хабаров.

— Научный или вообще?

— Вообще.

— Дуракам везет, — говорит Канаки и поднимается с малинового кресла. — Пошли?

Канаки занимает место командира корабля, молча взглядывает на второго, и тот сразу же поднимается, уступая правое кресло Виктору Михайловичу.

— Старикам всегда у нас почет? — спрашивает Виктор Михайлович.

— Дима, только не говори ему, что молодым везде у нас дорога. Пусть не набивается на комплименты.

Виктор Михайлович поглаживает холодный штурвал.

— У тебя такой вид, — говорит Канаки, — будто тебе до смерти охота выключить автопилот.

— Если не возражаешь, я бы его действительно выключил.

— Поработай, коли хочешь. Поработай.