Джордж Паттон - Война, какой я ее знал Страница 30

Ходили слухи, которые, как я надеюсь, не могли иметь подтверждения, о том, что некоторые господа из управления артиллерийско—технического и вещевого снабжения Третьей армии ухитрились, представившись офицерами Первой армии, получить часть причитавшегося ее подразделениям горючего. Перефразируя высказывание, сделанное в отношении летучих эскадронов, можно сказать так: какая война, когда вокруг столько интересного?

За четыре недели боев потери Третьей армии составили:

Убитыми — 2678

Ранеными — 12 756

Пропавшими без вести — 2474

Общие боевые потери — 17 908

Небоевые потери — 6912

Общая численность потерь — 24 820

Численность пополнений заданный период составила 19506 человек, что означало уменьшение личного состава на 5000 человек.

По нашим оценкам, противник понес следующие потери в живой силе:

Убитыми — 19 000

Ранеными — 62 000

Пленными — 73 000

Итого — 154 000

Материальные потери:

Третья армия

Легкие танки — 94

Средние танки — 223

Артиллерийские орудия — 83

Противник

Средние танки — 402

Танки «Пантера» и «Тигр» — 247

Артиллерийские орудия — 1236

Когда мы перенесли наш командный пункт к юго—востоку от Шалона, нас посетила миссис Анна Розенберг из управления военной мобилизации и демобилизации. Вилли, похоже, принял слишком близко к сердцу появление дамы в нашем мужском обществе и легонько прихватил ее зубами за ногу. Она не испугалась и не рассердилась.

4 сентября мы узнали от Брэдли, что ситуация на севере более или менее стабилизировалась, а значит, вот—вот мы получим половину причитающегося горючего и боеприпасов и сможем, форсировав Мозель, штурмовать линию Зигфрида. Также нам обещали 2–ю французскую танковую и 79–ю пехотную дивизии сразу, а кроме того, 6–ю танковую и 83–ю пехотную позднее, когда их заменят части Девятой армии. Возвращение 2–й французской и 79–й означало возвращение Третьей армии 15–го корпуса, который она, к моему большому сожалению, утратила после перехода Сены. Прибыл и командир корпуса генерал Хэслип; мы были настолько же рады видеть его, насколько и он нас.

Ожидая появление 15–го корпуса к востоку от Труа, мне приходилось удерживать участок от Нёфшато до Нанси силами 12–го корпуса и одновременно контролировать переправу через Мозель в районе Туля и Понт—а—Муссон. Как только 15–й корпус прибудет и сможет включиться в дело, 12–й корпус должен будет выступить вдоль линии: Нанси — Шато—Сален, 15–й корпус — атаковать вторым эшелоном, одновременно прикрывая тыл 12–го с правого фланга, а затем переправиться через реку Мозель, по всей видимости, в окрестностях Шарма. 20–му корпусу надлежало форсировать Мозель в окрестностях Меца.

Я отправился на передовую через Верден и Этен, где мы повернули на север и прибыли в штаб—квартиру 90–й дивизии. Так уж вышло, что мы оказались там прежде, чем пришла дивизия. Затем мы вернулись в Этен и взяли курс на Конфлан, знаменитый как место рождения гусар легендарного генерала Жерара.[128] Теперь Конфлан находился на линии фронта, и мы удерживали его частями 2–й и 5–й пехотных дивизий. На восточном конце города я обнаружил штурмовую бригаду 7–й танковой дивизии, более часа сдерживаемую огнем минометов и пулеметов противника. Разумеется, подобные заявления в устах танкистов по меньшей мере абсурдны. Я приказал им немедленно наступать, а затем отправился к командиру дивизии, чтобы поделиться впечатлениями от встречи с его людьми. Это был уже второй случай, когда мне лично приходилось подталкивать командира 7–й, заставляя его более активно вести боевые действия. Впервые на недостаток у него бойцовских качеств мое внимание обратил генерал Уокер, когда мы находились еще в Шартре. Он рекомендовал немедленно освободить командира этой дивизии от занимаемой должности. Так что, несмотря на мою репутацию этакого безжалостно ломающего людские судьбы танка, в действительности я очень терпелив.

Прибыв в штаб, я узнал, что у нас неприятности с Первой армией из—за снабжения горючим. Также нам сообщили, что 12–й корпус получил по носу в Понт—а—Муссон, где атака одного из батальонов 5–й дивизии была отбита неприятелем с большим уроном для наших.

8–го я поехал в Линьи—ан—Барруа, чтобы встретиться с Эдди, после чего вместе с ним проследовал дальше на линию к югу от Туля, где, по всей вероятности, скоро могло вспыхнуть сражение. Мы с Эдди прибыли в штаб—квартиру Вуда, размещавшуюся так близко к линии фронта, что мы могли наблюдать за ходом боя. Снаряды падали слева и справа от дороги, около которой мы находились. Признаюсь, приятно было иметь дело с командиром, не боящимся передовой.

9–го числа генерал Брэдли согласился на то, чтобы 83–я пехотная и 6–я бронетанковая начали наступление, после чего мы завели разговор о Брестской операции. Наши мнения снова совпадали в главном — в том, что брать Брест теперь абсолютно бесполезное занятие. Во—первых, потому, что он находится очень далеко от линии фронта, а во—вторых, потому, что порт практически разрушен и ни нам, ни противнику не будет от него никакой пользы. С другой стороны, мы сошлись и на том, что раз уж американский солдат взялся за плуг, негоже ему уходить, пока не поднимет пашни. Поэтому взять Брест было все же необходимо.

В тот же самый день я впервые за все время кампании посетил Париж, где встретился с мадам Во и ее сыном, которых знавал в Бурге[129] двадцать семь лет назад. После обеда мы с мадам Во отправились навестить генерала Сериньи, бывшего начальника штаба генерала Петэна,[130] с которым Сериньи порвал из—за позиции, которую Петэн занял во время последней войны. Сериньи — мой старый знакомый еще по той, «старой» войне, расчувствовался и сказал, что он — большой поклонник генерала Першинга,[131] но моя тактика в тысячу раз лучше. Ох уж эта французская куртуазность. Хотя, конечно, современная техника дает возможность армиям перемещаться так быстро, как во времена Першинга никому и не снилось. Будь у него такие возможности, я уверен, он бы действовал стремительно.

В ночь на 9 сентября командный пункт 90–й дивизии подвергся атаке немцев, так что генерала Маклейна разбудил вражеский танк, ведший огонь на расстоянии нескольких метров. К счастью для Маклейна, танкисты целились не в него; танк вообще, как видно, принадлежал к какой—то отбившейся от своих группе. Они отступили, соединились с остальными частями и на рассвете атаковали вновь. Как бы там ни было, добрый вояка Маклейн тоже даром времени не терял, и во время второй попытки немцы оставили на поле сорок танков и девятьсот человек убитыми. Одним из немногих танков, которым удалось улизнуть, оказалась «пантера». Я видел следы от гусениц. Машина шла прямо на наших ребят, несмотря на то, что сидевшие в ней прекрасно осознавали, чем все может закончиться. В какой—то момент они резко развернули танк влево, выскочили на дорогу, ведущую в Германию, и, осыпаемые нашими трассерами, скрылись в клубах пыли.

Мы узнали, что командир 15–го корпуса будет наступать по линии Шомон — Нёфшато — Люневилль в 08.00 11 —го числа. Ведя тяжелые бои к востоку от реки и к югу от Нанси, 12–й корпус все равно продолжал наступать. Странной особенностью этой переправы стал тот факт, что в то время, как один полк встречал сильное сопротивление и нес тяжелые потери, другой, находящийся справа от него, не встречал никакого сопротивления и не нес никаких потерь. Если бы мы воевали по учебнику, то в соответствии с рекомендациями авторов должны были бы отвести войска с участка, на котором противник оказывает упорное сопротивление, на тот, где оно незначительно. Но ни один учебник никогда не сможет учесть того, как трудно перегруппировывать силы во время ночной атаки, более того, как опасно останавливать ее после того, как она началась.

Часть пехоты 20–го корпуса переправлялась южнее Меца, а 90–я дивизия прорывалась в направлении реки от Меца к Тионвиллю. 10–го числа части 2–й французской бронетанковой дивизии 15–го корпуса вошли в соприкосновение с частями 1–й французской пехотной дивизии Седьмой армии в окрестностях Сомбернона.

Летая над территорией Франции, я не переставал удивляться тому, сколько сил ушло на возведение различных оборонительных сооружений и рытье траншей как во время той, так и этой войны. Пацифиста вид из иллюминатора моего самолета натолкнул бы на блестящую мысль выдать гневную обличительную речь, направленную против пороков общества и ужасов войны. Однако он не смог бы найти лучшего аргумента против самого себя, бросив взгляд на кладбища, где каждый маленький белый крест говорит о людской глупости, которая неизбежно выльется в новые и новые войны.