Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо Страница 32

— Вы все еще нуждаетесь в помощи президента? — спросила она, когда под ногами потекла спокойная и неторопливая лесная тропа.

— У меня нет другой двери, куда бы я мог постучаться, — объяснил унтерштурмфюрер.

— Да, я помню… — намекнула она на последний визит легионера. — Что ж, кто стучится, тому и открывают. Президент знает уже о вашем несчастье…

— Несчастье?! — удивился унтерштурмфюрер.

— Или я вас неправильно поняла?

— Нет, нет, конечно, это несчастье… И если, бы «отец» помог…

— «Отец» добр… — неопределенно ответила Рут.

Неопределенно, а он ждал четкого и ясного слова. Ради него бежал тогда через омытый дождем Берлин, через завалы от только что прошедшей бомбежки, пробивался сквозь цепи заградительных команд — к дому президента, из-за этого слова спешил сейчас по лесной дороге. Оно должно прозвучать. Не могла же эта красивая женщина с чистыми, как небо, глазами обмануть бедного туркестанца. И не просто туркестанца. Близкого человека, такого же близкого, как президент… Или он ничего, ничего не понял в этой фрау!

Она шла рядом и была далекая и непонятная. Шла и молчала, так долго молчала, что он смог услышать несколько раз шум приближающихся и удаляющихся машин на шоссе, крики ворона, деловитые и тревожные, далекий заливистый лай собаки…

— Вы были в комитете? — вдруг спросила «шахиня».

Он вздрогнул.

— Да… Там у меня друг.

— Он тоже пытается помочь вам?

— Что вы! Это простой эсэсман… из Роменского батальона. Сам примет помощь от кого угодно, лишь бы только остаться на Ноенбургерштрассе. Здесь все-таки не фронт…

— Разве легион на линии фронта? — усомнилась Рут.

Он догадался на что намекает «шахиня» — Туркестанский легион из-за неблагонадежности солдат и офицеров давно отведен от линии соприкосновения с противником. В тылах легионеры несли вспомогательную службу при гарнизонах СС.

— Лес тот же фронт, — пояснил унтерштурмфюрер. — Если не хуже, там партизаны…

Пояснение задело Рут, и не смыслом сказанного, а тоном, который избрал для ответа унтерштурмфюрер: он вроде бы возмущался недоверием, проявленным к туркестанцам. И потом, это желание остаться в Берлине, когда идут страшные бои на подступах к Германии. Киев сдан. Немецкие войска отходят от Днепра… Раненые! Сколько раненых ежедневно прибывает в Берлин… Говорят, что еще больше минует его. Эшелон за эшелоном…

— А где спокойнее? — холодно спросила Рут, — на Ноенбургерштрассе или на втором километре Берлинер ринга? В этом безмолвном лесу…

Злой вопрос. Он больно кольнул унтерштурмфюрера. Неужели беловолосая фрау забыла как он целовал ей ладони! Целовал и, кажется, плакал…

— Вы не хотите мне помочь, госпожа? — с обидой произнес он.

— Я — хочу, но одного моего желания мало…

— Что же еще нужно?

— Желание президента. Он не понимает, почему вы здесь, вернее, зачем…

Унтерштурмфюрер остановился и так резко, будто ноги его обо что-то споткнулись.

— Госпожа!

Ей тоже пришлось задержать шаг, чтобы не прервать разговор, не удалиться от легионера, который, как показалось «шахине», хочет сейчас именно этого. Она взяла его под руку и попыталась опять повести по лесной тропе.

— Не могу… Не могу сказать вам! — прошептал он, защищаясь.

— Кто же вас просит об этом… Бедный мальчик! Я понимаю, я все понимаю… Идемте же!

Они прошли к полосе буков, уже отдавших осени свой наряд. Листья, недовольно шурша и позванивая, укладывались на тропе после неторопливых, но тяжелых человеческих ног. Листья хотели умереть спокойно.

— Это не моя тайна, — все же попытался что-то объяснить легионер. — Тайна других… Германии, может быть… Пять тысяч марок обещаны тому, кто найдет меня… живого или мертвого…

Рут поняла — быть постоянно на прицеле и ждать выстрела действительно страшно. За пять тысяч марок выстрел обязательно прозвучит. Не зря унтерштурмфюрер бежит с этою злополучного второго километра, бежит в город, на Ноенбургерштрассе. Там спокойнее и безопаснее, там стены, которые защитят от пули. В лесу человек подобен зайцу. След уже взят, и теперь надо ждать только появления охотника. Или охотников. Ей пришла в голову неожиданная мысль, что и она в сущности охотник. Не обычный, правда: шкура не интересует Рут, пять тысяч марок — тоже. Нужна тайна. Зачем, пока неизвестно. Жизнь, та, которую вела жена президента, научила ее ценить тайны. Ольшер как-то сказал: «Тайна в наше время — богатство!» Надо полагать, в преддверии катастрофы, закон этот не потерял своего значения, напротив, он стал всеобщим. Тайна превращается в золото, а с золотом дороги открыты и в ад и в рай!

— Вам не следует появляться в Берлине, чтобы не быть опознанным, — посоветовала Рут и одновременно высказала свое сокровенное желание оборвать связь унтерштурмфюрера с сотрудниками Туркестанского комитета. Именно оттуда, с Ноенбургерштрассе, грозила опасность легионеру и ей, Рут Хенкель. Там слишком много хищных глаз, способных приметить жертву.

— Берлин не страшен, — отверг опасения «шахини» легионер. — Розыск Исламбека объявлен не для немцев.

— Не для немцев?! — не приняла сразу возражение унтерштурмфюрера Рут. Оно показалось ей абсурдным.

— Не для немцев, — повторил легионер.

«Для кого же?» — хотела спросить она, но тут пытливая мысль сама натолкнула на ответ: «Для тех! Для других…» Знобкий холодок обдал сердце, и оно на мгновение сжалось в предчувствии чего-то поражающе страшного и в то же время радостного. Страх был обычным, а вот радость незнакомая, повергающая в трепет.

Рут захотелось сейчас же обрушить на своего спутника тысячу вопросов, все разузнать, укрепиться в собственной догадке, но она сдержала себя. Произнесла успокоительное:

— Ну, если не для немцев, тогда можно чувствовать себя в безопасности.

Теперь пришел черед унтерштурмфюрера удивляться:

— Вы так считаете?

— Да. И президенту будет легче вызволить вас отсюда. Хорошо, что вы объяснили мне…

Ничего не значащая фраза выдавалась взамен приобретенной тайны. Пусть не полной, но все же тайны.

— Я могу надеяться?

— Конечно, друг мой… «Отец» не оставит вас…

Он повеселел, этот загнанный в лес и обреченный на постоянный страх туркестанец. Снова поверил в благосклонность и отзывчивость светловолосой фрау и готов был на новые признания. Но они не потребовались. «Шахиня» перестала интересоваться секретами легионера. Глаза ее отрешенно смотрели вдаль, горели каким-то возвышенным пламенем, чуждым всему земному…

Дорожка все петляла и петляла, огибая деревья, выбираясь на поляны и снова уходя в чащу. Иногда она сворачивала к шоссе, как бы желая вывести людей из леса, избавиться от них и отдохнуть, но люди упорно возвращались назад, опять топтали траву и листья. Так в борьбе покоя и движения миновал час, а может, и два. День угас и пришла темнота серой осенней ночи…

4

— Вас влекло к этому легионеру только чувство?

Фрау Найгоф неловко пожала плечами. В ее возрасте признание звучит смешно. Но оно сделано и как бы ни отговаривалась теперь баронесса, ощущение неловкости не исчезнет и полковник не отстанет от нее, пока не получит ясного и элементарного подтверждения.

— Только чувство…

— А вы не находите, что увлечение случайным, ничего не значащим для вас человеком, к тому же стоящим на самой первой ступени лестницы, которая уже вознесла женщину очень высоко, кажется неестественным?

— Я была одинока.

— Допустим…

— Одинока и разочарована. Это граничило с отчаянием…

— Отчаяние требовало выхода, — согласился полковник. — Но какой выход давал вам роман с мнимым унтерштурмфюрером?

«Он мстит за этот шрам на виске… Мстит за прошлое, — подумала Найгоф. — Из прошлого я одна перед ним, и все удары будут нанесены мне…»

— Что давал отчаявшейся женщине роман с мнимым унтерштурмфюрером? Я хотела спастись…

— В каком смысле?

— Он входил в список легионеров, отправляемых во Францию… К испанской границе…

— Вас интересовала испанская граница?

Найгоф помолчала, оценивая возможное впечатление от ее ответа. Сказала, колеблясь:

— Да, испанская… Впрочем, если говорить точнее, португальская.

— Это почти одно и то же.

— Пожалуй…

— У вас сохранились связи с Лиссабоном? Связи отца?

— Там я могла бы найти приют у друзей. Ну и поддержку, естественно. В Лиссабоне нас помнили.

Полковник не мог не принять эту версию: в ней была логическая основа. Но ход с унтерштурмфюрером его смущал. Разве мог кто-либо воспрепятствовать желанию «шахини» поехать в союзную с Германией Испанию и оттуда в Португалию! Зачем связывать свою судьбу с легионером, положение которого не только неопределенно, но и просто двусмысленно. Неизвестно с какой целью направил его Ольшер на второй километр кольцевой трассы: только проверить Исламбека или осуществить операцию с расчетом на будущее.