Иван Бородулин - Мы — разведка. Документальная повесть Страница 32

Рассветает, и неожиданно в двух километрах перед собой видим знакомую вершину сопки Генеральской, той самой, где когда-то мы лежали рядом с домиком немецких синоптиков и наблюдали за аэродромом. Теперь ясно — мы в тылу врага.

Осторожно, укрываясь в мелколесье, идем в сторону наших войск, но вскоре останавливаемся в некоторой растерянности. Перед нами — обширное болото, пройти по которому невозможно. С еще большей осторожностью пробираемся к дороге, изучая каждый пригорок, каждый кустик.

— Хлопцы, стоп! — вдруг настороженно произносит Петр Гришкин. — Кажись, впереди засада. Фриц голову высунул и спрятался.

Мы залегли возле дороги, направив ручной пулемет на бугорок, за которым Гришкину почудились немцы. Сколько их там? прорываться или ждать? или, может, обойти засаду? — все эти вопросы требовали немедленного ответа. Эх, была не была! Оставляем у дороги пулемет так, чтоб ствол его видели немцы, отползаем назад в кусты, а затем перебираемся на другую сторону дороги. Делаем изрядный крюк и неожиданно для немцев оказываемся у них за спинами. Гитлеровцы все оружие направили в сторону оставленного нами пулемета. Огонь одиннадцати гвардейских автоматов с расстояния в пятнадцать-двадцать метров сделал свое дело. Только офицер успевает сделать выстрел из парабеллума. Несколько немцев поднимают руки, и мы прекращаем стрелять. Пленных семеро. А по дороге навстречу идут наши танки. Их много. Гул стоит неимоверный. Высунувшиеся из люков танкисты что-то кричат нам, но ничего не слышно.

Вскоре находим штаб полка, сдаем пленных и, плотно закусив, ложимся спать.

К вечеру наши танки, обогнув сопку Генеральскую, вышли к реке Петсамойоки, но форсировать ее не смогли: мост немцы уничтожили, а разведанного брода для переправы не было. Его-то с наступлением темноты и нашел наш взвод в километре выше по течению. Всю мочь полк переправлялся в район Луостарского аэродрома, а мы не смогли удержаться от соблазна посетить высоту, на которой побывали два года назад.

Заночевали в домике синоптиков. Утром позавтракали консервами, оставленными бежавшими немцами, и, переправившись через реку, догнали свой полк.

Весь день занимались тем, что вылавливали немцев, пытавшихся мелкими группами и поодиночке выбраться из окружения. Началась эта охота с курьезного случая. К берегу реки, где мы расположились, прибило большую копну сена. И вдруг совершенно неожиданно копна зашевелилась. В одно мгновение подскочили двое самых догадливых разведчиков с автоматами и выковыряли из сена здоровенного немца в офицерском кителе без погон. Он покорно поднял руки и, по всему было видно, приготовился к смерти.

Фрица подвели к нашему костру, предложили четверть кружки спирта и закуску — бутерброд с американским лярдом. Немец обреченно махнул рукой и выпил! Видя, что пока его расстреливать не собираются, повеселел и разговорился. Он сказал, что часть его разбита, солдаты перестали повиноваться и разбежались. К сожалению, и он, обер-лейтенант германской армии, тоже оказался плохим солдатом, струсил, снял погоны. Он понимает, что война проиграна, и вообще, на месте Гитлера, он бы на Россию не пошел.

Мы отправили «перековавшегося» фашиста в штаб полка и послали патрули вдоль берега реки. Что интересно — ни один из фрицев, выловленных разведчиками, не вздумал сопротивляться, и лишь некоторые делали попытку убежать.

Вечером, когда мы, изрядно потрудившись, отдыхали, к нашему костру подошли двое офицеров. Одного из них мы узнали сразу. Это был начальник штаба майор Коротков, прозванный в полку Иваном Сусаниным за то, что на марше всегда шел впереди с огромной суковатой палкой в руках. Второй, невысокого роста, коренастый, с широкими плечами и светлым чубом лейтенант, был незнаком. Майор объявил, что лейтенант Морозов назначен командиром нашего взвода. Прежнего лейтенанта-задаваку, пока я был в госпитале, куда-то перевели. Вскоре начальник штаба ушел, а Морозов расположился у костра. Разговор у нас был длинным, неторопливым и сердечным.

Выросший в семье лесника, Николай Морозов с детства привык к природе, любил лес, знал повадки зверя, был хорошим охотником. Но самым замечательным у лейтенанта, как оказалось после, был его спокойный характер. Он никогда не кричал на разведчиков, никогда не высказывал своего недовольства в грубой форме и умел, не обижая человека, так высмеять перед всеми тот или иной проступок, что провинившийся долго помнил об этом и старался изо всех сил не попасть в подобное положение.

Лейтенант оказался храбрым человеком и уже на следующий день доказал это. Гитлеровские самолеты, появившись со стороны Киркенеса, нанесли массированный удар по нашим наступающим частям. Особенно жестокой бомбежке подвергся 24-й стрелковый полк, следовавший по дороге со всеми обозами и артиллерией. Вражеские пикировщики появились неожиданно, полк не успел рассредоточиться и понес большие потери. Досталось немного и нашему полку. Несколько бомб разорвалось на берегу Петсамойоки, неподалеку от нас. Разведчики попрятались, кто где мог. Только лейтенант Морозов никуда не побежал. Он спокойно затоптал костер и, поглядывая в небо, на самолеты, продолжал сидеть на прежнем месте. Когда налет кончился и пристыженные разведчики стали возвращаться к костру, лейтенант, как бы между прочим, пояснил, что он не раз был под бомбежками, понимает, куда должны упасть «гостинцы» с пикирующего самолета, а потому знал, что опасности большой нет.

Вскоре наш полк вышел в район, где сходились дороги из Луостари, Петсамо и Киркенеса. Эта развилка стала самым главным местом сражений, так как здесь был единственный путь для отступления вражеских частей. Из Петсамо их гнали десантники Северного флота. Сюда же отходила вторая горноегерская дивизия гитлеровцев с центрального участка фронта. Немцам грозило полное окружение, и они спешили любой ценой прорваться через перекресток дорог.

Наступившая ночь не дала возможности нашим частям занять сплошную оборону у перекрестка и перерезать пути отступления. Да и немцы всеми силами старались удержать за собой развилку. Они сосредоточили в этом месте несколько батарей шестиствольных минометов, которые плотным огнем держали нашу пехоту на почтительном расстоянии.

Командный пункт нашего полка расположился в брошенном немцами передвижном домике. Увидев нас, подполковник Пасько заметил:

— Ага, на ловца и зверь бежит.

И тут же объяснил задание — найти дорогу, чтобы вывести с тыла в район перекрестка стрелковый батальон.

Наскоро перекусив, вшестером мы отправились в ночь и долго бродили по склонам сопок, пытаясь скрытно приблизиться к району перекрестка, но сделать этого не смогли из-за сильного минометного огня. Зато мы нашли очень удобную позицию для танков, о чем и доложили командиру полка.

Пасько принял решение выдвинуть приданные полку три танка Т-34 на огневой рубеж и взять под обстрел перекресток. Молоденький командир головного танка, в который сел я, глядел недовольно, сердито приговаривая:

— Дурацкое дело — нехитрое. Перещелкает нас немец в темноте, а танки еще пригодятся.

— Что ж, перещелкает — пойдете к нам в пехоту, — сказал я, — а пока давай двигай в стык вот тех высоток.

Через полчаса танки стояли под прикрытием отвесной скалы и вели огонь по перекрестку, по немецким машинам и колоннам солдат. Прощаясь, танкист, уже улыбаясь, сказал, что работы у них хватит до самого утра.

Поработали наши танкисты на славу.

На рассвете, когда мы подошли к ним, из всех трех машин раздавался храп, а на перекрестке валялись искореженные орудия, повозки, автомобили.

Путь на Петсамо был свободен. Наш полк маршем двинулся по дороге. К полудню мы уже встретились с десантниками Северного флота.

Всего два часа отдыха — и нам новое задание. Две роты первого стрелкового батальона и наш взвод разведчиков сели на танки, автомобили-амфибии и понеслись к никелевым рудникам вслед за отступающими фашистами. У небольшой речки головной танк настиг немцев, и не дав им снять понтонный мост, выскочил на противоположный берег. Идущие следом танки подавили несколько пулеметных гнезд и минометную батарею противника. К ночи мы остановились, а спустя несколько часов подошли другие роты нашего полка. Они принесли печальную весть — убит командир первого батальона майор Кузоваткин, наш большой друг и отличный офицер. Батальоном стал командовать капитан Воробьев.

Оставляя никелевые рудники, немцы всюду понатыкали огромное число мин. Пока мы возились с ними, противник откатывался все дальше и дальше. Наш полк вошел в поселок Никель. Все, что фашисты не успели взорвать, было заминировано — склады, здания, тоннели, вагоны. Разведчикам пришлось принять участие в разминировании, так как саперов не хватало, а мы понимали толк в немецких «сюрпризах».