Иван Бородулин - Мы — разведка. Документальная повесть Страница 33

В одном из железнодорожных тоннелей стояло десятка полтора товарных вагонов. Осветив состав карманными фонариками, мы осмотрели его и без труда обнаружили ловушку: стоило только потянуть дверь вагона, как раздался бы взрыв. Потребовалось немало времени, терпения, и хладнокровия для того, чтобы обезвредить мины. В одном вагоне лежали боеприпасы, в другом — советские деньги в папиросных ящиках, в третьем — колбаса и много всякого добра.

Только мы собрались отдохнуть и попировать, меня срочно позвали к командиру полка. У него уже находились командиры батальонов и отдельных рот. Оказалось, поступил приказ — полку поручено совершить обходной маневр по труднопроходимой горной местности и выйти в тыл вражеской группировке, которая преграждала подступы к городу Киркенесу — важной военно-морской базе, откуда шла эвакуация войск противника.

Полк выступал немедленно, без артиллерии и обоза.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В СЕВЕРНОЙ НОРВЕГИИ

Первые пять-шесть километров полк шел легко и довольно быстро по хорошо заметной горной тропе, но потом тропа исчезла и дальнейшее продвижение без разведки стало невозможным. Теперь впереди пошли мы. Марш километра на три-четыре, затем обратно за полком и снова, уже в третий раз, той же дорогой. Потом снова. Эти челночные путешествия были изнурительными, выматывали все силы. Попадались на нашем пути и почти непроходимые места. Иногда полк в течение восьми-десяти часов спускался только с одной скалы, обойти которую было нельзя. Спустя некоторое время догадались, что возвращаться всем взводом вовсе не обязательно, достаточно послать одного-двух разведчиков. Самые большие неприятности нам доставляли горные речушки, через которые приходилось перебираться вброд. Остается удивляться, что ни один из нас не схватил даже легкого насморка.

Помнится, как на расстоянии пяти километров нам пришлось перебираться через десяток речушек, и каждый раз выше, чем по грудь. Настало время кому-то возвращаться за полком. И конечно, надо было назначить самого выносливого, физически крепкого парня. Смотрю поочередно на каждого из одиннадцати и задерживаю взгляд на Юрии Крылове. Он без всяких слов понимают, что надо идти ему, встает и, улыбнувшись, вдруг запевает:

Капитан, капитан, улыбнитесь!

Поет, а из глаз его помимо воли градом падают слезы. Потом он отворачивается и уходит. А мы, наверное, в сотый раз, раздеваемся и растираемся спиртом, пока тело не начинает гореть огнем.

Так мы движемся несколько суток. На исходе сухари и консервы, на одиннадцать ртов две банки шпротов, а самое страшное — кончается спирт. Кругом же по-прежнему безлюдные и голые скалы.

В одну из темных осенних ночей, поднявшись на большую сопку, мы увидели на западе бегущую цепочку огней. Это были фары немецких автомашин и мотоциклов.

Командир полка приказал двум стрелковым батальонам подойти вплотную к дороге и преградить путь отступающим немцам.

Нашему взводу подполковник поручил до утра охранять полковое знамя.

Устраиваясь на отдых, сооружаем из камней полукруглый заборчик, за которым можно укрыться от холодного ветра. Знамя в чехле кладем в изголовье. Двое остаются бодрствовать. Через час их сменят другие.

Утром — оно было хмурым, шел мокрый снег — мы узнаем, что ночные старания наших стрелков оседлать дорогу оказались пустым номером. Отступавшие гитлеровцы развернули три батареи и не давали приблизиться. Всю ночь наши вели ружейно-пулеметный огонь по дороге, и всю ночь не останавливаясь ни нас час, по ней шли вражеские части. Они, конечно, несли потери, но сравнительно небольшие — как-никак, до немцев было не менее семисот метров. На таком расстоянии и по крупной цели еще надо попасть. К тому же осколки вражеских снарядов рикошетили от камней и выводили из строя много наших солдат.

День не принес изменений. Мы стреляли, немцы отстреливались и колонна за колонной уходили по дороге на запад.

Между тем положение нашего полка становилось незавидным. Кончались боеприпасы. Даже у нас, у разведчиков, оставалось патронов на одну-две автоматные очереди. Правда, на каждого было еще по десятку гранат, но они не могли заменить патроны.

Ночь провели под прикрытием скалы, рядом с командным пунктом, а на другой день оказалось, что немцам надоело терпеть наше присутствие и за ночь они обложили полк со всех сторон. Такого нахальства от поспешно отступающих фрицев мы, конечно, не ждали, а потому и не позаботились о наблюдении за действиями врагов. Мы думали, что вот-вот подойдут, вися на плечах у немцев, основные силы нашей дивизии. Вышло не так, и теперь — ясное дело — гитлеровцы попытаются уничтожить полк. Это понимал и Пасько. Но больше всего командир тревожился за знамя. Если цело боевое знамя — полк жив и будет жить. Утрачено знамя — беда непоправима. Тогда позор всему личному составу без исключения, начиная от командира и кончая ездовым в обозе.

Подполковник говорил с нами сдержанно, твердо, но все же не так, как обычно давал приказ:

— Обстановка, товарищи, складывается неважно. Враг делает попытку окружить нас, ну а если быть откровенным — полк уже в кольце. Взводу разведки приказываю: вынести знамя. Любой ценой. Немедленно, пока не заняты стыки.

Не знаю, скорее всего, мы бы не выполнили этого приказа. Погибли бы все, но не выполнили. Ведь немцы заняли кругом все высотки и простреливали каждую лощину. Говорят, чудес не бывает. Нет, бывают чудеса! Для нас это было стадо норвежских овец, которое неторопливо двигалось по лощине, минуя высотки, занятые немцами. Решение пришло мгновенно. Быстро снимаем с древка алое полотнище. Наматываю его вокруг пояса под гимнастеркой и стягиваю бушлат ремнем. Потом, прячась за камнями, спускаемся в ущелье и забираемся в середину стада. Овцы спокойны и совершенно не реагируют на наше присутствие. Но нам приходится несладко. Гнемся в три погибели, а овцы больно наступают на ноги и трутся о наши головы и бедра, разукрашивая нас клочьями шерсти. Вместе со стадом мы удаляемся все дальше и дальше, а затем покидаем наших спасителей.

На другой день встречаем своих, наступающих солдат 35-го полка нашей дивизии. Вскоре находим начальника штаба майора Короткова и вручаем ему боевое знамя полка.

После короткого отдыха обгоняем 35-й полк и идем на хвосте отступающих немцев. Не дает покоя судьба товарищей, оставшихся в тылу. Мы стремимся скорее продвинуться вперед, привести подмогу, выручить. Нам все кажется, что роты 35-го полка наступают слишком, медленно.

Через несколько часов продвижение действительно застопорилось. Головная рота, встретив сильный огонь двух тяжелых пулеметов, залегла. Немецкий заслон занял очень удобную позицию и держал под огнем широкий участок дороги. Обойти пулеметы не было никакой возможности, так как справа лежало озеро, а слева отрезала путь река, вытекавшая из озера.

Несколько раз наши солдаты пытались подняться в атаку, но каждый раз несли потери и откатывались.

Так прошло несколько часов. Наше терпение лопнуло. Принимаем решение — помочь пехоте подняться, подав пример. Даю команду приготовиться. В руках Ерофеева баян, захваченный из штаба. Николай Серов пробует гитару. И вот неожиданно для залегшей пехоты вдруг раздаются звуки русской «Барыни». Мы, все одиннадцать ребят, встаем и неторопливо двигаемся по дороге прямо на пулеметы. Они застучали оба. Зашатался и лег Петр Гришкин, падают еще двое разведчиков. Иван Ромахин медленно, как бы раздумывая, опускается сначала на одно колено и еще медленнее ложится головой вперед. Но мы идем, не оглядываясь, только чуть ускоряем шаги. Наш психический марш не так уж подействовал на немцев, как на наших солдат. Они поднялись, обогнали нас, строча из автоматов. Умолк один пулемет, второй. Заслон был сбит.

Мы вернулись к своим. Двое оказались мертвыми. Ромахин и Гришкин живы. Отправив раненых с санитарами, мы похоронили на обочине дороги убитых товарищей, по традиции поставив на могиле автомат, накрытый каской.

Забегая вперед, скажу, что, когда про нашу атаку узнал подполковник Пасько, он немедленно приказал начальнику штаба заранее заготовить на всех нас записки об аресте каждого на десять суток и при первой возможности посадить. Добавлю, что эти десять суток гауптвахты мы отсидели, когда дивизия находилась в резерве Главного командования на Волге.

Наступающие роты 35-го полка ушли далеко вперед, и мы почти до самого вечера догоняли их. Когда подходили к Киркенесу, услышали вдалеке, на западе, артиллерийскую стрельбу. Это означало, что наш полк держался.

Последние немецкие подразделения, покидая город, уничтожили все, что могли. Особенно сильно пострадал порт. Там не оказалось ни одного целого причала. Войдя в город с 35-полком, мы не стали задерживаться и продолжали двигаться на запад, туда, где сражались в окружении наши товарищи.