СЕРГЕЙ ЛОЙКО - АЭРОПОРТ Страница 34

В Аэропорту грязь отличается от всего остального, как черное от серого. Других цветов здесь нет. Хотя не так: еще бывает красный — кровь. Синий и желтый — флаг.

Небо серое, все остальное преимущественно черное с вкраплениями серого. Небо здесь бывает только серое — днем, и черное — ночью.

В небе не бывает ни облаков, ни звезд, ни солнца. Только дым, дождь и снег. Дым черный. Дождь и снег - серые.

На снегу кровь. Сначала красная. Потом черная. Снег тает. Кровь, смешанная с водой, становится серой.

Как и было сказано...

В холодильнике, как можно догадаться, нет ни кока-колы, ни тем более пива. А есть два неподвижных и неживых предмета. Два трупа. Во втором — один. Итого: три трупа сепаров.

Историю этих трупов еще раньше поведал Алексею тот же Панас.

— Это экипаж русского танка, который подбил парень с ПС[140]. Он был без броника, стрелял со второго этажа. И осколок от его же разрыва отлетел назад, прямо ему в сердце. Он умер, а экипаж горящего танка выскочил, но ребята их ликвидировали. Они пролежали на взлетке почти пять дней. Наши выходили на сепаров и просил и забрать трупы, но никто с той стороны за ними не пришел. Вонь и собаки, трупоеды, уже всех достали, и ребята положили трупы в два холодильника. Холодную воду и пиво в таких продают — на море, в кафешках, магазинах.

Бойцы скоро привыкли к этому зловещему антуражу и называли сепарские трупы «дневальными».

На крики ребят прибегает Доктор Айболит Сергеич. Дает Светику понюхать нашатыря. Тот потихоньку приходит в себя.

— Хлопцы, достали вы уже всех с этой вашей шуткой, — ворчит Сергеич, уложив голову Светика себе на колени и продолжая смазывать его виски нашатырем. — Вы скоро чучела из них будете делать и Хеллоуин здесь устроите.

— Хеллоуин в октябре, - вслух сам себе говорит Алексей.

— Да тут у нас каждый день Хеллоуин, - продолжает Сергеич. — Ну правда, шутка ваша с мертвецами воняет уже так же, как они, мать вашу. Вот в наше время в армии были шутки посмешней.

И доктор рассказывает окружившим его бойцам, как в советское время в их ракетной части на Дальнем Востоке, под Читой, одного туркмена или узбека из роты охраны с непроизносимыми именем и фамилией, «короче, Фарихулла какой‑то», послали к бабам на кухню с ведром за... менструацией.

— Он головой кивает, как додик, а произнести не может, — давясь от смеха, продолжает Сергеич. — Тогда ему на бумажке написали по складам заглавными буквами «МИН-СТРУ-АЦИЯ», чтобы он просто показал бабам ведро и записку вслух зачитал.

— И что? — спрашивает пришедший в себя Светик, отстранившись от доктора и прислонившись к сепарскому гробу спиной. - Показал и прочитал?

— И показал, и прочитал, — умирает со смеху Айболит. Из глаз его текут слезы.

— Не смешно, — серьезно говорит Светик.

Остальные тоже не особенно веселятся. Один только доктор вытирает грязное лицо еще более грязной рукой и уже в последних судорогах своего затихающего приступа смеха говорит:

— Я вам уже рассказывал, наверное. Ну, правда ж, умора? — И меняет тему незадавшегося разговора: — Вы слышали, кстати, последнюю новость? Наши захватили целый взвод русских десантников возле Дебальцева! На трех БТРах. Те сказали, что заблудились! Представляете, заблудились так, что под Дебальцевом оказались, ага!

«Заблудились, твою мать! — думал Алексей, пока ненавязчиво фотографировал Светика, прислонившегося спиной к холодильнику с «дневальными». — «Кто послал вас на смерть недрожащей рукой?»

Есть, есть, как ни крути, во всем этом необъяснимое, дьявольское обаяние зла. Журналисты западные, особенно американские, в этом случае мало чем отличаются от своих политиков. Ключевое слово у них при этом ЯКОБЫ. Якобы русские якобы вторглись. Задолбала уже эта ЯКОБЫ политкорректность. Ну, представьте себе на секунду всех этих репортажников в июне 1941 года. «Вот что бы они тогда писали и как, если бы немцы валяли ваньку, как Путин, и не признавали вторжения? — продолжил внутренний монолог Алексей. - Взять хотя бы мою коллегу Кэтлин, которая вообще мыслит не новостями, а газетными абзацами, пережевывая в сотый раз одну и ту же жвачку, вброшенную на рынок новостными агентствами еще утром».

Алексей мысленно развивает тему, то есть что и как написала бы Кэтлин в 1941 году.

«Los Angeles Herald.

20 июля 1941 года.

Репортаж штатного корреспондента Кэтлин Дж. Уотерс из Лондона. (Еще него, на войну ехать? Лондон тоже бомбят!)

Отряды так называемых сепаратистов, или, иначе говоря, пронемецких боевиков, продвинулись на сотни миль внутрь СССР, захватив Минск и окружая Киев. Они действуют по всему фронту, вооруженные современным оружием при поддержке тяжелых танков, артиллерии и авиации.

В районе населенных пунктов Иловайск и Дебальцево советские войска оказались в котлах окружения.

Министр иностранных дел СССР г-н Молотов упорно называет происходящее прямой агрессией фашистской Германии. «Целые дивизии регулярных войск Вермахта вторглись на нашу территорию, — заявил Молотов в интервью. — Мы несем огромные потери и нуждаемся в поддержке всего прогрессивного человечества».

Немецкие власти, однако, отрицают свое участие во внутреннем конфликте в западной части СССР. «Наших войск в СССР нет, — заявил в интервью министр иностранных дел Германии Риббентроп. — Нашу форму можно купить в любом хозяйственном магазине, и, кроме того, сепаратисты вооружены советскими танками Т-34 и «Клим Ворошилов», а также системами залпового огня «Катюша», отбитыми в боях у правительственных частей. Более того, плохо подготовленные советские летчики бомбят собственную территорию и собственную армию».

Берлин продолжает называть правительственные отряды СССР «карателями, которые объявили войну собственному народу» .

Армия СССР потеряла в первые недели конфликта сотни тысяч убитыми и ранеными, захватив при этом в плен двух якобы фашистов, которые под пытками НКВД признались, что они немецкие солдаты из дивизии СС «Мертвые души».

«Эти люди действительно служили в Вермахте до двадцатого июня, но после этого они уволились и поехали добровольцами помогать войскам самообороны (Украинской) УНР и (Белорусской) БНР», — заявил Риббентроп.

Супруга одного из задержанных, фрау Гутентаг, подтвердила позицию властей в радиоинтервью. «Этот козел уволился из СС еще в декабре прошлого года», — заявила она о своем любимом муже.

В настоящее время не представляется возможным независимо подтвердить или опровергнуть ЯКОБЫ участие немецких войск во внутреннем гражданском конфликте на западе СССР».

«Не забыть бы это в Фейсбуке опубликовать», — Алексей остался доволен своим мысленным эссе, хотя порой он мог быть не вполне справедлив к Кэтлин. По правде сказать, они друг друга давно терпеть не могли. Кэтлин вообще мало кого могла терпеть, за исключением разве что своего несчастного мужа и своего счастливого кота. Все остальные для нее были morons, или просто, по-русски, мудаки.

Себя она считала самой непревзойденной, самой опытной и самой политкорректной журналисткой. Хотя, о чем бы она ни писала, по твердому убеждению Алексея, ее статьи нельзя было прочесть, не погрузившись в глубокий здоровый сон после первых же двух абзацев.

Золотым же ее качеством была просто уникальная скорострельность, за что ее и ценили в газете все эти годы. Она могла написать любую, самую сложную статью за рекордно короткое время в любом состоянии, даже в крайней степени поддатости, что случалось с ней очень часто, особенно во время ее трехлетней «каторжной» работы в России в 90-х, среди всех этих morons.

Именно тогда Алексей и познакомился с ней. Кэтлин писала статьи так, как складывают лего. По заготовленным лекалам, из абзацев: вступление, обстановка (перефразированные новости из агентств), цитата с одной стороны конфликта из телевизора, цитата с другой стороны - из газетного интервью.

Иногда она могла великодушно побаловать читателя, героически дошедшего до этого места в статье, цитатой из ее собственного интервью с каким‑нибудь аналитиком.

Кэтлин очень гордилась своим знанием русского языка, о чем постоянно сама напоминала своим боссам, которые русского не знали вообще и верили ей на слово. Она экономила на переводчике, что тоже важно, особенно сейчас, когда все газеты затянули пояса.

Иными словами, для ежедневной газеты такие рабочие лошадки незаменимы. Она писала больше всех, а тратила бюджетных средств меньше всех. С такой полезной комбинацией все редакторы закрывали глаза на качество. Газета набита словами и вышла. Остальное — уже нюансы для особо одаренных.

Таким образом, отказавшись от услуг переводчика, Кэтлин сама брала интервью на своем ломанном-переломанном русском. Слушать ее вопросы Алексею было невыносимо. Иногда казалось, что и на ее родном, английском, такую фразу выстроить невозможно. Но при этом самое продолжительное интервью у Кэтлин, как правило, длилось не больше десяти минут. Поскольку из сказанного ей она мало что понимала, ей был важен сам факт интервью, а не его содержание. Алексей за это короткое время порой даже не успевал толком сфотографировать ее собеседника.