Игорь Болгарин - Расстрельное время Страница 35

— Если откровенно, Семен, ничего тебе не могу сказать потому, что ни с кем об этом не говорил. Но думаю, раз пообещали, то не обманут. Одного человека обмануть — и то подлость, а стольких людей — это уже, я думаю, клятвопреступление.

— Вы, большевики, в Бога не верите. Шо вам та клятва? Так, пух на ветру.

— Но есть же ещё честность, порядочность. Её большевики не отменили.

— Но почему ж они в договоре ни слова про Крым не записали, вроде як и не договаривались? Может, не слыхали они нас?

— Не знаю, — сказал Кольцов. — Но я так думаю, не могут они обмануть. Не должны.

— Ладно. Поверю тебе, комиссар! — Каретников разлил остатки казёнки в стаканы. — Давай, выпьем за то, шоб сбылись твои слова, шоб не обманули нас большевики!

Глава третья

Пакет с приказом о форсировании Сиваша нарочный привез седьмого днем. По рекомендации штабных, он отыскал Кольцова и хотел отдать пакет ему. Но Кольцов его не принял. Он отправил нарочного отыскать Каретникова и вручить пакет ему. Он понимал, что не имеет права подменять Каретникова, ущемлять его самолюбие, особенно в таких важных делах. Тем более, что суть приказа он знал.

Каретникову этот поступок Кольцова понравился. Уже через полчаса он пришел к Павлу и положил перед ним полученный приказ. В нём говорилось:

«Армиям фронта ставлю задачу: форсировав Сиваш по всему Крымскому перешейку выйти в Крым и, энергично развивая наступление, полностью овладеть всем полуостровом.

Повстанческой армии (махновцам): переправиться через Сиваш в районе Владимировка — Строгановка — М.Кугаран овладеть Литовским полуостровом, выйти к Юшуни и с тыла ударить по Перекопским позициям. Наступление провести всеми наличествующими силами. Иметь дальнейшую задачу: решительное наступление на Евпаторию.

Начало форсирования — 22.00».

По озадаченному лицу Каретникова Кольцов понял, что пришел он не для того, чтобы сообщить ему о приказе, но, вероятно, посоветоваться.

— Что-нибудь не ясно? — спросил Кольцов.

— Ясно-то ясно. Но обещали поддержать переправу артиллерией, а где она? А шо, если после той нашей переправы берег укрепили? Я б, на их месте, так и сделав.

— А что разведка?

— Разведка говорит, шо ничого на том берегу не изменилось. Но я ей не верю. Не такый же Врангель дурень, шоб выставлять свою оборону напоказ.

— А, может, они решили, что второй раз ты сюда не сунешься?

— Ты, як та цыганка, комиссар: моглы так решить, моглы по-другому, — с легким раздражением в голосе сказал Каретников. — Я думав, ты шо дельное присоветуешь. К примеру, як бы ты поступыв?

— Я? — Кольцов задумался. В самом деле, что решили врангелевцы? Прошлый раз форсирование провалилось из-за высокой воды и плохого знания махновцами брода. Вряд ли это ускользнуло от внимания противника. И поэтому, вероятнее всего, он постарался укрепить берег. А разведку мог обмануть.

По своему опыту ещё той, Первой мировой войны, он знал, что противник часто пытается вводить разведку в заблуждение. Поэтому её данные всегда перепроверяли самыми разными способами. Но сейчас времени на это не было. И всё же…

— Знаешь, — после долгого молчания сказал Кольцов, — я тоже не стал бы до конца доверять разведке.

— Я с этим до тебя и пришел.

— Поначалу рискни небольшой группой. Человек в двадцать, — посоветовал Кольцов. — Устрой так называемую разведку боем. Если врангелевцев там нет, двинешь вслед армию. Если же там засада, будем надеяться, хлопцы с нею справятся.

— А если их там тьма-тьмущая? Шо тогда может получиться? Всю армию на том берегу положу и с позором до батька Махна возвернусь.

— А ты особенно не торопись, — посоветовал Кольцов. — Слева от тебя пойдет Пятьдесят вторая стрелковая дивизия, справа — Пятнадцатая. Иди ноздря в ноздрю. По крайней мере я бы так поступил.

— До чего ж ты разумный хлопец, комиссар! — похвалил Павла Каретников. — И чего ты не с намы, махновцами?

— Да с вами я! С вами! Пока что у нас с тобой, как ты уже успел заметить, никаких разногласий, — сказал Кольцов. — А после войны доспорим, что лучше: социализм и богатство на всем земном шаре или власть стариков в одном хуторе.

— Ну, это ты перегнув, комиссар! Мы, анархисты, тоже за то, шо б на всей земле не было богатых и бедных, шоб у всех был одинаковый достаток и шоб все жили под одним лозунгом — «справедливость».

— Мне нравятся твои слова. Об остальном когда-нибудь доспорим, — Кольцов вынул из кармана гимнастерки часы, положил их перед собой. Сказал Каретникову: — Не теряй времени. Световой день короткий.

Кончилось томительное ожидание.

Ещё накануне отыскались несколько опытных проводников через Сиваш. Они промерили несколько бродов, и Каретников приказал незадолго до начала штурма, обозначить их вешками с намоченными керосином тряпками.

Каретников решил, что первой через Сиваш пойдет, сопровождаемая проводниками, разведрота Левки Голикова. Она попытается зачистить от противника побережье. Подготовленные махновцы по их сигналу зажгут на вешках факелы. И лишь затем, уже без особого риска, от Владимировки до Малого Кугарана через Сиваш двинется вся Повстанческая армия. Пехота будет сопровождать неповоротливую армаду телег с провизией и боеприпасами, а также около четырехсот пулеметных тачанок.

Наученные недавним печальным опытом, махновцы были намерены переправить на ту сторону даже дрова. Каретников понимал: если не разжечь костры и не обсушить и не обогреть бойцов, уже через короткое время армия станет практически не боеспособной.

Кто запасливее и дальновиднее, те разжились у снабженцев промасленной бумагой и запаковали в неё запасные комплекты сухой одежды. Таких, впрочем, было немного.

С наступлением глубоких сумерек махновцы стали подтягиваться к берегу, хоронясь за близко стоящими к воде хатам и сараям. На самом берегу заняли свои исходные позиции только разведчики и те, кому было поручено расставить вдоль бродов факельные вешки.

Пятеро всадников спустились к берегу в то самое время, когда трое махновцев выходили из воды после установки вешек. Мокрые, посиневшие, они выскочили на берег и, стуча зубами, стали переодеваться в сухое. Другая тройка тем временем готовилась уйти в воды Сиваша с новыми вешками. Они несли их на плечах, словно вязанки дров.

Всадники были в комсоставской красноармейской одежде. Один из них подъехал к переодевающимся махновцам.

— Зачем купаетесь? — не слезая с коня, с сильным латышским акцентом, добродушно спросил он.

— Рыбу ловим.

— Какая в этой соленой воде рыба? — поняв издёвку, нахмурился всадник.

— Селёдка! — серьезно ответил махновец, и добавил: — Малосольна.

— Зачем так глупо шутите? — рассердился всадник.

— Як умеем, так и шутим. А вы, дядя, извиняюсь, хто такой будете? — в свою очередь, спросил укутанный в конскую попону махновец.

— Это — командир Латышской дивизии Стуцка, — ответил за своего командира один из всадников.

— И что ему от нас надо? — недружелюбно спросил настырный махновец.

— Где ваш командир? Почему не начинаете форсирование?

— Якие-то вы все непонятлыви. От поймаем рыбку, зварым юшку[27], повечеряем, а тогда уже можно буде и той… трошки пофорсировать.

Латыши перебросились несколькими фразами на своем языке. Затем один из них вплотную подъехал к отогревающимся повстанцам, зло сказал:

— Не имеете права так разговаривать с командиром дивизии. Где ваш командир?

И тут на берегу появился Каретников.

— Шо за люди? — обратился он к своим бойцам, затем оглядел всадников, спросил у них: — Хто такие?

— Командир Латышской дивизии Стуцка. Карл Стуцка.

— А я — командующий Повстанческой армией Семен Каретников.

— Махновцы? — спросил Стуцка.

— Шо, слово не нравится?

— Нет, почему же! Слово хорошее, дисциплина плохая. Почему не форсируете Сиваш? Срываете общее наступление.

Каретников извлек часы, поднял их за цепочку и покачал перед глазами Стуцки.

— Время не вышло. А вы шо, с инспекцией?

— Приданы вам для помощи.

— Пока, извиняюсь, помощи не просыв. Постараемся без чужой помощи.

— Почему «чужой»? Взять Крым — наше общее кровное дело.

— Ваше кровное дело там, на Балтике. А здесь — наше кровное дело.

— Не совсем вас понимаю, — растерянно сказал Стуцка. — Но по приказу комфронта товарища Фрунзе мы вместе с вами обязаны занять плацдарм на Литовском полуострове.

— Спорить не буду, приказу подчиняюсь. Но ваш интерес до Литовского полуострова мне не по душе. Вы там — литовцы, латыши — одна семья. У вас там своя земля, на нашу не претендуйте. Не уступим.

Стуцка улыбнулся простодушной речи махновского командарма: