Игорь Болгарин - Расстрельное время Страница 36

Стуцка улыбнулся простодушной речи махновского командарма:

— Обещаю, на Крым мы претендовать не будем.

…После разговора с Каретниковым, Стуцка отыскал Кольцова, рассказал ему об этом странном разговоре. Спросил у Кольцова, в чем тут дело?

Кольцов, не очень серьезно воспринявший разговор Каретникова о Крыме во время их недавнего «возлияния», сказал Стуцке:

— Не обращайте внимание. Сейчас, когда кончается война, все хотят что-то для себя выторговать. Кто — пару коней, кто — хорошую должность. А иные — клочок земли размером с Крым. Я так понимаю, все эти вопросы будут решаться не сегодня. Как это будет выглядеть с Крымом — не знаю.

Затем Стуцка ещё раз вернулся к Каретникову и раздражённо спросил:

— Почему не начинаете?

— Вода не согрелась, — язвительно ответил Каретников. Ему уже порядком надоел этот комдив, стремящийся перейти на тот берег Сиваша за спинами его бойцов.

— Неуместные шутки, — сказал Стуцка.

— Вы рветесь в Крым? Идить!

— Я прислан вам в помощь.

— Понадобится помощь, позову. У меня народ вже один раз купався. Без толку. Хочу теперь искупаться с толком, — флегматично объяснил Каретников. На самом деле он выжидал, когда слева и справа соседи пойдут через Сиваш. Крымский берег должен будет ответить им огнем.

Если напротив Строгановки и Владимировки засели белогвардейцы, они тоже обнаружат себя. Каретников предполагал, что после той неудачной переправы, белогвардейцы устроили им засаду.

Каретников был опытным командиром, многие годы проходившим рядом с Нестором Махно, участвовал с ним в боях и рейдах. Нестор Иванович постоянно учил своих командиров разумной осторожности, не ввязываться в бой, пока не прояснится вся картина и не вызреет определенный план. Он учил начинать бой не сразу всеми силами, а отдельными мелкими группами, чтобы противник не только обнаружил всего себя, но и приоткрыл свои намерения.

Выжидал Каретников и сейчас.

Вот справа раздались винтовочные выстрелы и короткими очередями заговорили пулеметы. Это начала переправляться через Сиваш и вступила в бой Пятнадцатая дивизия.

Затем вошел в воды Сиваша и Германович: вспыхнула стрельба и слева.

Противоположный берег напротив Строгановки долго молчал. А затем отозвался несколькими сиротливыми винтовочными выстрелами и смолк.

«Хитруете? — зло подумал Каретников. — А мы против вашей хитрости — свою».

— Голиков! — позвал он начальника разведки, и когда тот возник перед ним, сказал: — Шо-то не нравится мне той берег, Левочка! Кругом шмаляють, а у нас тихо.

И верно, слева и справа разгоралась перестрелка, ночное небо озарялось короткими вспышками. А здесь несколько раз по паре винтовочных выстрелов — и тишина. Это больше всего настораживало Каретникова.

— Смотайся, Левочка, на ту сторону, разберись, шо там. Всех своих пока не бери. Человек двадцати вполне хватит. Если там нас особо не ждуть, запалите огонь.

— Поняв, Семен Мыкытовыч! — и, круто развернув коня, командир разведчиков поскакал по берегу, как по стеклу. Под копытами с сухим треском разлетался сковавший края берега тонкий, но крепкий уже ледок. Левка на ходу отдавал какие-то распоряжения и тут же, сходу, свернул в воду. Следом за ним двинулись человек двадцать самых отчаянных его разведчиков.

Какое-то время они были ещё видны и затем растворились в густой темноте. Небо было беззвездное, затянутое облаками, ночь — черная, бархатная. Ветер дул с крымского берега прямо им в лицо. Ориентироваться приходилось на чутье и на ветер.

До стоявших на берегу Каретникова и Кольцова ещё какое-то время доносился лошадиный храп и плеск воды, потом и он затих.

Сиваш обмелел, и лошади брели в ней по грудь. И лишь иногда чья-то лошадь проваливалась в ямину с жидкой донной грязью. Искупавшийся с головой в ледяной воде, махновец продолжал двигаться по Сивашу, тихо про себя матеря своего коня, холодную воду, темень и всё остальное, что приходило ему на ум.

Не миновало купание и Голикова. Его лошадь провалилась в яму и, увязнув в донной грязи, с испуга попыталась встать на дыбы и стряхнула с себя Левку. Он крепко схватился за уздечку, и какое-то время, пока вновь не выбралась на твердое дно, она волокла по воде его за собой. Потом он с трудом вновь забрался в седло.

Уже давно растаяли в ночи разведчики, а Каретников и Кольцов стояли на берегу и напряженно вслушивались, не затеется ли на том берегу перепалка. Но там стояла глухая тишина. Лишь далеко слева и справа время от времени вспыхивало небо и, если бы не звуки дальних перестрелок, это было бы похоже на летние степные зарницы.

— Пятнадцатая и Пятьдесят вторая ведут бой, — сказал Кольцов. — Кажется, пора!

— Ти-хо! — Каретников приложил палец к губам. — Ще чуток подождем.

— Чего?

— Хороших вестей.

Левка одним из первых выбрался из воды и в нервной горячке, охватившей его, промчался по мелкой воде вдоль крутого, спускавшегося вниз, к тихим волнам, берегу. Ему вдруг показалось, что там, наверху, мелькнул едва заметный огонёк. Даже не огонёк, а искра. Она мелькнула и исчезла в ночи. То ли это была вспышка дальнего выстрела, то ли где-то поблизости кто-то выбросил тлеющую цыгарку.

Едва ли не на ощупь Левка нашел в скользком обрыве что-то вроде пологого спуска к воде и, подбодрив коня плетью, взлетел наверх. Но, ещё не достигнув верха, конь так резко остановился, что Левка едва не свалился ему под ноги. Он то ли почувствовал, то ли во время короткой дальней вспышки и в самом деле увидел перед собой колючую проволоку, белую, всю в инее.

— Братцы! Колючка!… Руби! — в полголоса приказал он и, обнажив шашку, со всего маху рубанул ею по проволоке. Сворачиваясь, она с железным шелестом зазвенела.

Он сделал ещё несколько ударов шашкой и, наконец, выскочил на бугор. Его разведчики тоже уткнулись в проволоку. Ножниц ни у кого не было, в сутолоке они забыли их в телегах на том, таврическом берегу.

— Рубите проволоку! Делайте проходы! Сколько силов хватит! — уже кричал Голиков, забыв об осторожности.

Разведчики и без его команды поняли свою задачу. Зазвенела проволока под ударами сабель. Они рубили её с азартом, громко при этом перекликаясь. Из-под сабель коротко сыпались искры.

Голиков ждал, что вот-вот, ещё мгновенье — и заговорит пулемет, затрещат винтовочные выстрелы.

Но было тихо. Слышался лишь звон сабель, тяжелое дыхание разведчиков и голоса:

— Забирай левее!

— Нижнюю проволоку кому оставил?

— Тут ще ряд! До утра работы хватит!

— Наши подойдуть, помогуть!

К удивлению разведчиков, слева и справа вдали рвались снаряды. А здесь стрельба всё не начиналась. Почему? Белогвардейцы не учли их в этой мясорубке? Забыли?

Лёвку мало интересовал тот дальний бой, он повлиять на него никак не мог. Больше всего его занимали эти, совсем близкие, искры в ночи. Время от времени они с одного и того же места вздымались вверх, и тут же таяли в ночи.

Поразмыслив, Лёвка догадался: труба! Скорее всего, там землянка. Он слез с коня, отдал поводья одному из своих разведчиков, а сам, осторожно ступая, пошел навстречу вспыхивающим и гаснущим искрам.

Увидел он это убежище, когда едва в него не провалился. С трудом разглядел в темноте приямок и ступени, вырубленные в глине, ведущие к занавешенному какой-то тряпкой проему, заменяющему в блиндаже дверь.

Соблюдая предосторожность, Левка упал на мерзлую землю и крикнул в приямок:

— Эй, вы там, в блиндаже! Выходи по одному! Сдавайтесь! Не то кину гранату!

Какое-то время внутри землянки молчали, но он слышат тихие голоса: видимо, врангелевские солдаты совещались.

— А вы кто? — осторожно спросили из землянки.

— Не догадываешься? Ангелы! — елейным голосом отозвался Левка. — Господь послав, шоб забрать вас на небо!

— Кончай шутковать, Антон!

— Я, звиняюсь, не Антон, но тоже шутковать люблю! Можно и гранатамы! — и совсем другим, строгим командным голосом Левка спросил: — Сколько вас там?

— Т-трое! — отозвались из землянки испуганным голосом.

— Выходь по одному! Минута промедления, и вправду, вознесетесь на небо! — После чего Левка обернулся, приказал своим разведчикам: — Петро, Степан! Палите факел!

Двое разведчиков подожгли тряпичный, смоченный керосином, факел. Подняли над собой, сигналя на тот берег, своим. Затем воткнули его в глиняную крышу землянки.

Когда первый врангелевец, молодой, белобрысый, испуганно возник в проеме землянки, Левка прикрикнул:

— Шо, не знаете, як сдаются в плен? Руки!

Белобрысый торопливо поднял руки.

Следом появился ещё один, тоже молодой, с жидкой, как у монашка, бородёнкой.

— А третий? Почему третий не выходит?

— Хворый он. Лежачий. Всё какую-то Маричку зовёт! И ещё про горы рассказывает, — объяснил бородатый.