Алексей Матиясевич - В глубинах Балтики Страница 35

Маневры катеров отчетливо слышны, и когда они проходят, не сбросив бомб, каждый думает; «Ну, пронесло».

Вместе с Моисеевым осмотрел весь отсек. Наш центральный пост, где каждая деталь пригнана, где глаз всегда радует привычный морской порядок, сейчас не узнать: палубный настил над аккумуляторной батареей [169] вздулся горбом, герметические крышки люков и дверь радиорубки сорваны, тяжелую камбузную электроплиту сдвинуло с места, вертикальная стенка выгородки радиорубки превращена в гармошку, шахта батарейной вентиляции разорвана по шву. Это все — видимые повреждения. Надо еще узнать, что с моторами, не повреждены ли винты, перекладываются ли рули, проверить работу множества механизмов.

В отсеке больше делать нечего. Атмосфера, насыщенная дымом и газами, такова, что оставаться в ней долго небезопасно. Приказываю всем оставить отсек. Мы с Моисеевым уходим последними.

Иванов и Куличкин проверили наличие людей. Нет гидроакустика Михаила Николаева, самого юного на лодке. Что с ним? Краснофлотцы, посланные в аварийный отсек, нашли Николаева на его боевом посту: он сидел в кислородном приборе и как ни в чем не бывало записывал пеленги и дистанцию до проходящих вражеских кораблей и количество сброшенных глубинных бомб.

— Разве ты не слышал приказание командира покинуть отсек?

— Нет, я ведь в наушниках, слежу за внешним миром.

Николаев, хотя и пользовался кислородным прибором, порядочно наглотался дыма, и, когда его перевели в отсек с более чистым воздухом, он потерял сознание.

Прошло несколько томительных часов. В пострадавший отсек через каждые полчаса посылаю людей для осмотра. Неизменно докладывают:

— В отсеке все в порядке.

Это радует. Никаких посторонних шумов не слышно. Очевидно, фашисты решили, что с нами все кончено. А может, кто-нибудь из них стоит поблизости и ждет, когда мы обнаружим себя?

Стараемся не подавать никаких признаков жизни. В одном из отсеков остановили даже часы, — их тиканье казалось слишком громким и раздражало перенапряженные человеческие нервы. Многие отлеживаются прямо на палубе, им кажется, что воздух внизу [170] чище. Фельдшер Кулиякин отпаивает товарищей молоком. Неизменно веселый и заботливый вестовой Федор Поспелов предлагает всем закусить холодным куриным филе и морскими галетами.

Становится очень холодно. Все сильнее сказывается недостаток кислорода. Сижу в кресле, плотно закутавшись в шерстяное одеяло. Надо собраться с мыслями, решить, что делать дальше, как выйти из тяжелейшего положения. Сможем ли мы дойти обратно, вновь форсировать Финский залив на одной группе аккумуляторных батарей? Исправны ли все механизмы? Посоветовавшись с Ивановым и Моисеевым, принял решение: приготовить лодку к возможному бою и с наступлением темноты всплыть на поверхность. Люди несколько успокоились, подкрепились. Но дышать становится все тяжелее и тяжелее. Начали проверку исправности отдельных механизмов. Подвели питание от оставшихся в целости второй группы батарей. Гидроакустик Николаев вернулся на боевой пост. Вскоре он доложил:

— Горизонт чист.

Начали по очереди поворачивать механизмы. Пустим мотор, проверим его работу — и снова пауза, слушаем, не появится ли шум винтов на поверхности. Но наверху спокойно: Главные моторы и рули работают нормально, но нужна еще проверка на ходу. Осмотр дизелей показал, что они в полном порядке. Не проверили лишь гребные винты из опасения повредить их, так как лодка лежала на грунте с дифферентом на корму.

В трюме много воды, этот дополнительный балласт следовало откачать перед всплытием, но мы не стали этого делать: электроэнергию надо беречь, к тому же нам могли повредить шум и масляные пятна на поверхности. Все, что было возможно, привели в рабочее состояние.

При движении человеку требуется больше кислорода, а его не хватало. У многих посинели губы, холодели руки и ноги. Больше ждать нельзя! Личному составу роздано оружие, пушка готова к подъему, пулеметные [171] ленты и пулемет поднесены к рубочному люку. Николаев непрерывно несет вахту.

— Горизонт чист! Командую:

— По местам, стоять к всплытию!

— В первом стоят по боевой готовности «номер один».

— Во втором стоят... — И так до концевого отсека. — Четкие, бодрые доклады дают понять, что наш экипаж ничто не сломит.

— Чтобы всплыть быстро, решили продуть среднюю цистерну воздухом высокого давления. Дали воздух в среднюю. Лодка неподвижна, но хорошо слышно, как где-то выходит воздух.

«В чем дело?» — спрашиваю Моисеева глазами. Инженер пожимает плечами. Он не сводит глаз с глубиномера, с его маленькой стрелки — сигнала жизни. Поочередно пробуем дать воздух в другие цистерны — в корме, в носу. Тот же результат.

— Если не удастся продуть цистерны, придется отдать аварийный киль, — тихо говорю Моисееву.

Система отдачи аварийного киля существовала только на «Лембите». Эта самая крайняя мера должна была заставить лодку всплыть, но без аварийного киля она превратилась бы в корабль, лишенный возможности плавать под водой. Вряд ли удалось бы нам тогда вернуться домой...

Неожиданно старшина группы трюмных Посвалюк доложил Моисееву:

— Товарищ инженер-капитан-лейтенант! Клапаны вентиляции пропускают воздух. Может, их перекосило во время взрыва или они сошли с гнезд?

Несколько раз открываем и закрываем клапаны вручную, а затем снова даем воздух в цистерны. На этот раз мы не слышим никаких шумов. Люди уже не могут стоять на ногах. Даже самые крепкие краснофлотцы не выдерживают.

Запас сжатого воздуха был на исходе, когда лодку слегка качнуло и стрелка глубиномера побежала вверх. Проходят какие-то секунды, и вот лодка уже стремительно вырвалась на поверхность. Старшина [172] группы мотористов Грачев, командиры отделений Шеханин и Рябиков стоят у дизелей, чтобы мгновенно их запустить. Вооруженные краснофлотцы готовы по моему приказанию выйти наверх.

Отдраиваю рубочный люк. Давление воздуха в лодке значительно выше, чем на поверхности моря, и меня буквально выбрасывает на мостик. Сорванная с головы фуражка улетает далеко в море. Резкий перепад давления, ворвавшаяся в лодку струя свежего воздуха валит моряков с ног, некоторые теряют сознание.

Море спокойно и пустынно. Лишь на опушке шхер, к моему удивлению, дает вспышки маяк Утэ. Наверное, ждут корабли с моря, а нам надо уходить. Жаль. Остались еще две боевые торпеды. Но еще не известно, целы ли винты. Пустили дизели малым ходом. За кормой появилась слабая кильватерная струя. Боцман Дмитриев переложил вертикальный руль с борта на борт, лодка хорошо его слушается.

Взяв пеленг на маяк, задал курс рулевому. Полный вперед! Мы идем в открытое море, подальше от места, едва не ставшего нашей могилой. В отравленной атмосфере лодки мы пробыли 10 часов 10 минут. Как хорошо жить, дышать, стоять вот здесь, на мостике, подставив лицо свежему осеннему ветру!

Идем на юг. Там мы сможем в большей безопасности проверить все навигационные приборы, механизмы и по возможности исправить полученные повреждения. Надо попытаться восстановить радиосвязь. Форсировать Финский залив, не получив информации от штаба, крайне рискованно, ведь обстановка со времени нашего ухода на позицию могла значительно измениться. Никогда не забуду наших героических радистов. Превозмогая нестерпимую боль, старший радист Федор Галиенко, работая на ощупь, но больше советами, помог радисту Степану Продану смонтировать приемник из изломанных, исковерканных деталей и запасных частей. Гидроакустик Михаил Николаев быстро проверил свою аппаратуру и пришел на помощь Продану. К рассвету, когда пора было погружаться, [173] приемник был готов. Ввод антенны в корпус лодки оказался перебитым. Пришлось протянуть антенну через рубочный люк. Это было чревато новыми осложнениями, так как в случае срочного погружения нельзя было захлопнуть люк, не отсоединив предварительно антенну, а на это требовалось время.

Наконец Продану удалось поймать в хаосе разных помех знакомый почерк штабной рации. Наш шифровальщик старшина 2-й статьи Д.С. Яцко на этот раз работал с необыкновенной быстротой. Он превратил длинные колонки цифр в слова и фразы. Штаб предупреждал наши подводные лодки, находящиеся в Балтийском море, о том, что часть фарватеров, по которым лодки выходили в море, стала известна противнику. Он усилил минные заграждения и установил круглосуточное наблюдение. Это сообщение было очень важным. Не зря трудились радисты. Но, к сожалению, несмотря на все старания, привести передатчик в рабочее состояние им не удалось. Мы не могли доложить ни о победе, ни о нашем существования.

Тяжелейшая работа выпала на долю электриков. В первую очередь надо было осушить разрушенную аккумуляторную яму, в которой плескался разлившийся электролит, выделяя едкий газ. Сразу после всплытия мы пустили на полную мощность батарейную вентиляцию, ведь газ просачивался во все отсеки. Старшина группы главный старшина И.И. Тронов, командир отделения старшина 2-й статьи В.Я. Шувалов, электрики А.Г. Сухарев, В.А. Кондрашев, И.Я. Помазан — все работали самоотверженно. Шувалов и Сухарев большую часть ночи занимались зарядкой первой группы аккумуляторной батареи, а Кондрашев, Помазан и пришедший к ним на помощь штурманский электрик Панов работали в аккумуляторной яме. В громоздком кислородном приборе там было не повернуться, поэтому краснофлотцы были вынуждены работать без приборов. Батарейная вентиляция работала непрерывно, но воздух был настолько насыщен газом, что люди могли находиться в яме несколько минут. После удаления вредоносной жидкости [174] аккумуляторную промывали содовым раствором. Работали буквально до потери сознания. Через три-четыре минуты пребывания в яме у краснофлотцев уже темнело в глазах. Старшина Тронов и фельдшер Куличкин стояли на страховке, они тотчас помогали работавшим выбраться в отсек, давали подышать кислородом, отпаивали молоком. А в это время в яму спускался следующий. В течение ночи работы закончили. Разбитые аккумуляторные баки расклинили деревянными распорками, чтобы не болтались при качке; сорванные крышки лючков закрепили проволокой.