Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП) Страница 36

— Передай им, если не приведут коня тотчас же, я из их кишок арканов понаделаю.

— Киттий говорит, господин, привести-то его они могут, но…

— Мало того, что я сам его объезжал, я его и показывать должен, что ли?.. Скажи Киттию, если он сорвёт мне эту сделку, то у них на всех не останется шкуры даже на пару сандальных подмёток! — Потом, с сердечной улыбкой, он обратился к царю: — Государь, он уже на подходе. Ты увидишь, он не хуже, чем я писал тебе из Лариссы. Даже лучше! Прости мне эту задержку. Мне только что сообщили, какой-то дурак упустил его с привязи, а это конь такой, что поймать его трудно… А! Вот он!

Вороного, с белой звездой на лбу, осторожно вели под уздцы, шагом. Остальных коней показывали под наездниками, чтобы видно было аллюр. Этот был явно в поту, но по дыханию нельзя было сказать, что его только что ловили. Когда его подвели к царю и его конюшему, конь раздул ноздри и скосил чёрный глаз; попытался вскинуть голову, но конюх повис на узде и не позволил. Уздечка дорогая — красная кожа с украшениями из серебра, — но чепрака на нём не было. Торговец злобно скривил губы. Приглушённый голос возле помоста произнёс:

— Глянь, Птолемей! Ты только глянь на этого!

— Вот, государь! — воскликнул Филоник с наигранным восхищением. — Вот он, Гром. Если здесь когда-нибудь был конь, достойный царя…

Это на самом деле был идеальный конь Ксенофонта, по всем статьям. Начав, как он советовал, с ног, Александр увидел копыта, высокие спереди и сзади. Когда он переступал, как сделал это сейчас (едва не придавив ногу конюху), звук был звенящим, словно у кимвалов. Бабки крепкие, но гибкие; грудь широкая, шея изгибалась дугой, словно у бойцового петуха — как сформулировал это писатель, — грива длинная, густая, шелковистая, только плохо расчёсана почему-то… Спина крепкая, широкая, хребет не выпирал; поясница короткая и широкая… Блестящая чёрная шерсть, а на крупе клеймо — рогатый треугольник, бычья голова, — знак его знаменитой породы. Удивительным образом, белое пятно на лбу почти в точности повторяло форму клейма.

— Вот это конь! — воскликнул Александр. — Это само совершенство!

— Он с норовом, — возразил Птолемей.

Тем временем Киттий, старший конюх, жаловался у коновязей своему приятелю, тоже рабу, который знал о всех его мучениях:

— В такие дни как сегодня, я жалею что мне тоже не перерезали горло, как отцу, когда взяли наш город. У меня спина ещё с прошлого раза не зажила, а нынче он меня опять высечет.

— Но ведь этот конь — убийца. Чего ему надо?.. Он что, убить царя хочет?

— С конём всё было в порядке, можешь мне поверить. Всё было в порядке, — просто гордый был конь, пока хозяин его не измордовал. Не послушался его сразу, видишь ли. Он же хуже зверя, когда напьётся! Обычно-то он на нас отыгрывается, люди дешевле… А теперь все оказались виноваты, только не он сам. Если сказать ему, что он искалечил коню характер — на всю жизнь искалечил, — он же меня убьёт. Он же всего месяц назад купил коня у Кройса, специально для этого случая купил, два таланта отдал… — Его слушатель присвистнул. — Здесь-то он рассчитывал три получить… И вполне мог бы, если бы не постарался его сломать. Но конь не сдался, молодец. Меня-то он давно уже сломал.

Филипп, увидев, что конь норовист и неспокоен, обошёл его кругом, держась поодаль.

— Да, — сказал он, — выглядит отлично. Ну-ка, покажите, как он двигается.

Филоник сделал несколько шагов к коню. Тот заржал — звонко, как боевая фанфара, — взвился на дыбы, подняв повисшего на узде конюха и замахал передними копытами. Торговец выругался и ближе подходить не стал; конюх усмирил коня. По красной уздечке словно краска потекла; а с губ коня упало несколько капель крови.

— Гляньте-ка, какие удила, — удивился Александр. — С шипами!..

— Похоже, его и этим не удержишь, — небрежно сказал рослый Филот. — Красота это ещё не всё.

— А всё-таки он голову поднял! — Александр подался вперёд.

Мужчины шагнули за ним следом, глядя через него: ростом он был едва по плечо Филоту.

— Ты видишь, какой у него характер, государь! — Филоник старался изо всех сил. — Такого коня можно научить вставать на дыбы и бить врага…

— Лучший способ добиться, чтобы коня под тобой убили, это заставить его показать брюхо, — резко ответил Филипп. Потом обратился к сухопарому, кривоногому человеку, стоявшему рядом: — Попробуешь, Язон?

Царский конюший подошёл к коню спереди, говоря что-то мягко, успокаивающе. Конь подался назад, переступил напряжённо, вращая глазами… Конюший щёлкнул языком и сказал твёрдо:

— Ну, Гром, малыш…

При звуке своего имени, конь казалось содрогнулся от подозрения и злобы. Язон снова заговорил что-то нечленораздельное, просто звуки. Потом сказал конюху:

— Держи ему голову, пока я сяду. С этим ты и один должен управиться.

Он стал подходить к коню сбоку, собираясь ухватиться за основание гривы. Это единственный способ вскочить верхом, если нет копья, чтобы опереться на него и подпрыгнуть. Если бы был чепрак, то сидеть было бы удобнее — и красивее тоже, — но никакой опоры для ноги и он бы не дал. А подсаживают только стариков… И персов; все знают, какие они неженки.

В последний момент его тень промелькнула перед глазами коня. Конь резко рванулся, развернулся и ударил задними копытами, едва не попав в Язона. Язон отшагнул и посмотрел на него сбоку, сощурившись и скривив рот. Царь встретился с ним взглядом и поднял брови.

Александр, смотревший на это, затаив дыхание, обернулся к Птолемею и сказал с отчаянием:

— Он же его не купит!

— А кто ж такого купит? — удивился Птолемей. — Я вообще в толк не возьму, зачем его показывать стали. Ксенофонт не купил бы. Ты ж только что его цитировал: пугливый конь не позволит тебе навредить врагу, а тебе навредит выше головы.

— Пугливый?.. Он?.. Да я в жизни не видал коня смелее! Он же боец… Ты посмотри, как его били, даже под брюхом рубцы. Если отец его не купит — тот мерзавец с него шкуру сдерёт, с живого. Это ж у него на морде написано.

Язон попытался ещё раз. Но не успел даже подойти к коню, как тот начал лягаться. Язон посмотрел на царя, царь пожал плечами.

— Он же тени боится, даже своей, — горячо сказал Александр Птолемею. — Неужели Язон не понимает?

— Он и так понял вполне достаточно, он в ответе за царскую жизнь. Ты бы поехал на войну на таком коне?

— Да! Я бы точно поехал. Тем более на войну.

Филот поднял брови, но переглянуться с Птолемеем ему не удалось.

— Ладно, Филоник, — сказал Филипп. — Если это лучший конь в твоей конюшне, то давай не будем тратить время. У меня много дел.

— Государь, дай нам ещё чуточку времени. Он играет, не набегался. Сытый, весёлый…

— Я не стану платить три таланта за то, чтобы сломать себе шею.

— Господин мой, только для тебя… Я назначу другую цену…

— Мне некогда!..

Толстые губы Филоника вытянулись в узкую полоску. Конюх, изо всех сил повиснув на шипастой узде, начал разворачивать коня, уводить. Александр воскликнул громко:

— До чего обидно! Самый лучший конь!

Этот возглас, злой и убеждённый, прозвучал дерзким вызовом; люди стали оглядываться на него. Филипп тоже повернулся к сыну, удивлённый. Никогда ещё, как бы ни было плохо, сын не грубил ему на людях. Ладно, он оставит это до лучших времён. Конюх уходил, уводя коня.

— Здесь никогда не было коня лучше этого! И всё что ему нужно — обращаться с ним по-человечески!.. — Александр вышел на поле. Друзья его, даже Птолемей, от него отстали: уж слишком далеко он зашёл. Вся толпа смотрела, затаив дыхание. — Конь один на десять тысяч, а его забраковали!..

Филипп, оглянувшись снова, решил, что мальчик просто не понимает, насколько оскорбительно его поведение. Он же — как жеребёнок норовистый; слишком горяч стал с тех пор как совершил два своих ранних подвига; они ему в голову ударили. Самые лучшие уроки человек преподаёт себе сам, — подумал Филипп. И сказал:

— Язон тренирует лошадей уже двадцать лет. А ты, Филоник? Давно?

Торговец переводил взгляд с отца на сына. Сейчас он себя чувствовал канатоходцем на верёвке.

— Ну что тебе сказать, государь? Меня этому с детства учили…

— Слышишь, Александр? Но ты думаешь, у тебя лучше получится?

Александр посмотрел не на отца, а на Филоника. Взгляд был такой, что торговец отвёл глаза.

— Да. С этим конём получилось бы.

— Прекрасно, — сказал Филипп. — Если сумеешь, он твой.

Мальчик жадными глазами смотрел на коня, приоткрыв рот. Конюх остановился. Конь фыркнул, повернув голову.

— Ну а если не сумеешь? — весело спросил царь. — Каков твой заклад?

Александр глубоко вдохнул, не сводя глаз с коня.

— Если я на нём не проеду, то заплачу за него сам.

Филипп поднял густые чёрные брови.