Пощёчина генерал-полковнику Готу - Сергей Дмитриевич Трифонов Страница 36

нужно не сопротивляться, а плыть по течению, лишь корректируя свой путь ногами и руками. Вскоре он выбрался на берег и пошёл в сторону озера Ильмень, поближе к истоку Волхова. И там, имея на противоположном берегу Юрьев монастырь чуть правее себя, вошёл в воду и поплыл обратно, умело используя сильное течение. Спустя час уставший Николай лёг на горячий песок под восторженными взглядами братьев.

В октябре сорокового, как и год назад, его снова призвали в армию дослуживать срочную службу. И вновь не удалось сдать зимнюю сессию. Служить направили под Брест, в 42-ю стрелковую дивизию, назначив командиром первого отделения взвода связи и, как опытного кадрового младшего командира, помощником командира взвода. Служить было легко, Николай прекрасно знал материальную часть, уставы, умел без понуканий наладить дисциплину. Всегда аккуратный, подтянутый, приветливый, любивший пошутить, он пользовался уважением у красноармейцев и командиров, а его командир взвода, молодой, только летом прибывший из военного училища лейтенант, души в нём не чаял и сам многому втайне учился у старшего сержанта.

Поначалу все свои увольнительные Николай проводил в прогулках по Бресту, еще не до конца восстановленному после штурма немецкими войсками в сентябре тридцать девятого года. Не без горечи узнал он, что и наша артиллерия помогала немцам подавить сопротивление польского гарнизона. По улицам двигались вереницы подвод, везущих для ремонта и реконструкции зданий кирпич, песок, известь, пиломатериалы… Но одна из центральных улиц, Советская, была полностью восстановлена. Николаю она особенно нравилась. Кирпичные добротные двухэтажные дома купцов, хозяев мануфактур и мастерских, аптекарей, врачей, адвокатов отличались друг от друга формами крыш, дверей, окон, узорами кирпичной кладки, ставнями, резными наличниками, арками и створами ворот, ведущих во дворы, коваными настенными светильниками… Фасады утопали в густых зарослях сирени, жасмина и шиповника, а по заборам извивалась жимолость. Здесь будто сама история воссоздавала дух и образы конца прошлого и начала нынешнего веков. Ему казалось, что он гуляет по Большой Московской и Михайловской улицам в Новгороде, особенно от Фёдоровского ручья до Нутной.

Советская власть еще не вполне укоренилась в городе за полтора года. Множество частных ресторанов, кафе, закусочных, харчевен, рюмочных, кофеен, чайных, булочных, кондитерских, сотни магазинов, магазинчиков и лавок создавало у недавно прибывших сюда красноармейцев и и командиров, работников НКВД, направленных по разнарядкам партийных, советских комсомольских работников, иллюзию достатка и сытости, о чём некотрые имели смутные воспоминания со времён НЭПа, а молоджь увидела впервые. И Николай в том числе. Его поражало изобилие невиданных ранее товаров: добротной и модной одежды, обуви, парфюмерии. Не знал он того, что лишь малая доля этого добра производилась в мастерских города, основная же часть хранилась со времён польской власти или доставлялась старыми, десятилетиями натоптанными тропами из Венгрии и Румынии. И пограничники, возможно, по указанию «сверху», особо не препятствовали этому контрабандному бизнесу.

Воздух городских улиц переполняли ароматы свежесваренного кофе и горячей выпечки, корицы и ванили, запахи жареного мяса и копчёностей. Конечно, на сержантские доходы не разгуляешься, но Николай время от времени баловал себя чашечкой душистого кофе и заварным пирожным.

Постепенно он стал подмечать особенности, детали, нюансы. За видимой благополучностью города скрывалось отсутствие во многих районах, даже центральных, водопровода и канализации, большинство улиц были завалены мусором, а в сточных канавах плавали нечистоты, в переулках и у церквей – бездомные и нищие, на площадях, рынках и вокзале шныряла беспризорная детвора.

Евреи составляли подавляющую часть населения города, они говорили на слабопонятной для русских смеси идиша и польского, используя русские, украинские и белорусские слова. Было много поляков. Те держались особняком, ненавидели немцев, не любили и боялись советских, но, как и местные евреи, всегда здоровались и улыбались. Никто не мог с уверенностью сказать, что скрывалось за этими улыбками. На рынках слышалась белорусская и украинская речь.

Николай видел какую-то зажатость населения, его внутреннюю несвободу. Все с тревогой говорили о тягостях надвигавшегося советского строя, последствиях сплошной коллективизации, некоторые опасались раскручивания механизма репрессий. Евреи, получая вести из оккупированной немцами Польши о гетто и концлагерях, с нескрываемой тревогой ожидали надвигавшуюся из-за Буга войну. Поляки в своей излюбленной манере делали вид, что им всё равно, они не признавали ни тех, немецких, ни этих, советских, оккупантов, но открыто бравировали антисемитизмом. Казалось, воздух межнациональных и межконфессиональных отношений искрил разрядами тока высокой частоты.

Однажды в воскресенье Николай, возвращаясь из увольнительной, опоздал на последний рейсовый автобус. Пошёл пешком и на окраине города его неохотно согласился подвезти до части немолодой поляк на своей двуколке. Слово за слово поляк, представившийся лесничим, предупредил старшего сержанта о скорой войне Советов с немцами, о том, что немцы, войдя в город вырежут всех евреев, и в этом им помогут украинцы и многие поляки, что Красная армия будет быстро разгромлена и отброшена до Урала, что он бы на месте Николая немедленно дезертировал. Сойдя у ворот части с двуколки, Николай спросил:

– А вы что, совсем не боитесь, что я вас задержу и сдам органам НКВД?

– Нет, пан сержант, совсем не боюсь. – Поляк зло ухмыльнулся и, приподняв с соломы мешковину, показал воронёный ствол карабина. – Мне, дравшемуся с вами, красными, в двадцатом и тридцать девятом, нечего бояться.

После того случая Николай стал осторожнее, в увольнительные перестал ходить в одиночку.

Ему страстно хотелось попасть в Брестскую крепость. В полковой и городской библиотеках он прочитал всё, что имелось об этом мощном фортификационном сооружении. Но крепость считалась режимным объектом, и туда туристов не пускали. Только в мае сорок первого группу бойцов и командиров его дивизии сводили в крепость на экскурсию.

Крепость представляла собой уникальное фортификационное сооружение, расположенное на 4 островах при слиянии рек Мухавец и Западный Буг. Самый главным оборонительным узлом была Цитадель – остров с замкнутой, двухэтажной казармой и стенами толщиной в два метра и почти два километра в длину. Цитадель соединялась с остальными островами Брестской крепости подъемными мостами. Николай узнал, прочитав в городской библиотеке «Повесть временных лет», что в XII веке в Берестье, как назывался тогда Брест, построили сторожевую башню, с которой, собственно, и начался город. В 30-е годы XIX века стали возводить бастион под названием «Брест-Литовская» крепость, и почти сто лет, вплоть до 1914 года, продолжались работы по её модернизации и укреплению. В тридцать девятом году по соглашению с немцами Цитадель с прилегающей территорией вошла в состав СССР. Крепость произвела на Николая неизгладимое впечатление. А её многочисленный гарнизон с мощной артиллерией вселял уверенность в неприступность.

4

Утро двадцать второго июня Николай встретил в наряде, начальником караула. Бомбардировку Бреста и его окрестностей, где располагались многочисленные