Владимир Масян - Замкнутый круг Страница 37

— Постараемся.

К обеду предложения по встрече Бориса на предполагаемой явке были обговорены в деталях. Капитан Смолин добивался, чтобы именно его послали на квартиру Тышко, но Ченцов приказал ему устроить засаду в доме Игната Попятных. В душе подполковника еще не улеглась обида на беспрецедентную выходку подчиненного. И хотя рапорт на капитана Ченцов все еще держал в ящике стола, в отделе не могли не заметить, что Смолин постепенно отстраняется от оперативной работы. Большей обиды для чекиста не выдумать Но Юрий Яковлевич демонстративно выказывал свое смирение и брезгливо посмеивался, если ему выражали сочувствие.

Ченцов сам хотел встретиться с Григорием Семеновичем Боярчуком, но срочный вызов в областное управление перепутал все планы. За стариком уехал лейтенант Волощюк, переодетый в форму железнодорожника. Для большей убедительности срочно вызывался на работу и помощник машиниста — живший на разъезде Иван Криворучко. Его крикливая жена лучше всякого радио разнесет по селу весть о сверхурочной работе на железке, за которую опять заплатят керосином да селедкой.

В город «эмка» подполковника въехала уже в сумерках. Сашка включил ближний свет, и от этого улицы провалились в еще большую темноту. Высвечиваемые фарами серые булыжники мостовой, серые цоколи каменных зданий, серые тени редких прохожих словно заранее готовили гнетущую атмосферу предстоящей беседы. Ченцов знал, что полковник Груздев был в отъезде, и, следовательно, многие детали и мотивы своих решений придется объяснять заново. Но больше всего Ченцов не любил в таких докладах не повторений, а бесполезность самих объяснений, ибо все равно, кроме полковника, никто не рискнет отдать ему конкретный приказ. Значит, будут опять либо поучать, либо снимать стружку для профилактики, чтобы почаще вспоминал о службе. Работать научиться не мудрено, а вот служить не каждому Дано. Опять же — хорошего работника всяк заметит, а служаку выделит только начальство.

С этими игривыми, но невеселыми мыслями и вошел Василий Васильевич в приемную управления. Дежурный по управлению майор Васильев предложил пройти ему к начальнику отдела кадров.

— Уж не на пенсию ли меня оформляют? — пошутил Ченцов.

Майор бесстрастно пожал плечами.

— Когда вернется Павел Егорович? — как можно дружелюбнее спросил Василий Васильевич, памятуя, что майор всегда благосклонно встречал его и готов был оказать маленькие услуги.

На сей раз Васильев вместо ответа сухо напомнил:

— Вас ждут в отделе кадров, товарищ подполковник.

И только когда Ченцов направился к выходу, чуть слышно с явным подтекстом проговорил:

— Полковник Груздев задерживается в Москве.

Борис по солнцу определил, что Кудлатый повел группу в сторону от города. Шли такими лесными дебрями, что приходилось удивляться, как они до сих пор не сбились с пути. Оказалось, вел всех охотник Илья, до войны промышлявший с братьями зверя в этих пущах. Жили они на хуторе Хощеватый и свое отношение к властям проявляли соответственно отпускаемым теми дробью и дымным порохом в обмен на охотничьи трофеи. О начале войны Илья узнал лишь через месяц, когда на его глухое становище вышли голодные окруженцы. Потайными тропами он вывел солдат из леса, проведал в хуторе, что братья его мобилизованы в армию, а военкомат вместе с другими советскими учреждениями эвакуирован из района, собрал все охотничьи припасы в родительском доме и смиренно переселился на семейную лесную заимку.

Немцев Илья за всю войну не видел ни разу, зато партизаны и бандеровцы столовались у него часто. Простоватый охотник без всякой задней мысли охотно помогал и тем, и другим. Так длилось, пока на заимку не наткнулся Гроза. Бандит расстрелял у избушки охотника раненого партизанского связного. За это партизаны обещали повесить отшельника. Илья вынужден был укрыться в схронах. Но и там он занимался только одним; добывал пропитание для общего котла голодных бандеровцев.

Кроме Ильи, неразговорчивый Кудлатый взял с собой двух погодков-хлопцов из дезертиров-черносвиток. Раньше Борис не слышал такого слова. Из расспросов понял, что черносвитками окрестили в народе призывников из освобожденных Красной Армией областей Украины. Недоверие Верховного ко всем оставшимся на оккупированной территории незримо накладывало на них черное табу предательства. Необученные, плохо экипированные формирования черносвиток уничтожались под прикрытием железного молоха войны. Уцелевшие в кровавой бойне, изверившиеся, они бежали в леса.

В банде Михась и Панас усердия не проявляли, больше пьянствовали. Но чем злее горел самогон в стакане, тем горше делалось на душе у обоих. Знали, что и жизни их также сгорят без остатка синим холодным пламенем, так и не принеся никому радости и тепла. В пьянстве и молчаливой тоске сошлись они с Кудлатым, чувствуя последнюю возможность заслониться им от жестокой своры Сидора.

Борис разу понял, что кроме Кудлатого, о задании, на которое они шли, никто не знает. Значит, на явочной квартире их ждут вдвоем. Остальные будут обеспечивать лишь охрану ночлега и подстраховывать их выход из города. Кудлатого Боярчук не боялся. В этом молчаливом, заросшем густым волосом человеке он успел понять главное: давно переступив черту страха за собственную жизнь и осудив ее бесполезность, Кудлатый смиренно ждал расплаты за содеянное почти как великого блага. И только сила инерции и неумение искать себе иной доли все еще удерживали его в банде.

На коротком привале в сыром темном овраге Боярчук подсел к нему и тихо, чтобы никто не слышал, спросил:

— Куда мы идем? Город в другой стороне.

— Идем в Хощеватый, — безразлично промычал бандеровец.

— Зачем?

Кудлатый, сопя, пожевал табак, сплюнул себе на яловые сапоги. Лениво предложил:

— Объясни ему, Илья.

— Брат мой старший, Ахрим, возвернулся, — рассудительно, как о само собой разумеющемся деле, заговорил охотник. — После немца он с японцем воевал. Сверхсрочил. Теперь домой отпустили. На хуторе нынче празднуют.

— Откуда же ты узнал? — удивился Боярчук. От лагеря до хутора было километров тридцать с гаком.

— Сорока на хвосте принесла, — хохотнул Михась.

— Теперь я понимаю, почему мы вышли раньше, чем хотели. — Боярчук насупился. — А вдруг на хуторе советы? Вляпаемся, как мухи в повидло!

— Там все свои, — успокоил его Илья. — Побачимся з браткой, выпьем горилки, закусим. А вранци он нас подвезет на бричке до города.

— Ставить под удар операцию? — Борис не знал, как повести себя в создавшейся ситуации.

— Чи дурной ты, Боярчук, чи що? — Панас сладострастно поскрябал себя ногтями по грязной шее. — Сказано тебе: выпьем и дальше пойдем.

Борис посмотрел на его вымученное испитое лицо, на равнодушные усталые глаза и понял, что должен согласиться с бандитами. Их отрешенность была дурным предзнаменованием.

— Если боишься, можешь подождать нас в лесу, — недовольно проговорил Кудлатый.

— Да нет уж. Вместе, так до конца. — Борис поднялся на ноги и машинально скомандовал: — Подъем!

Сказал и испугался. Но, к его удивлению, бандеровцы дружно поднялись и споро зашагали дальше, пропустив его впереди себя, вслед за Ильей.

На хутор пришли уже к вечеру. Солнце давно село, но на небосклоне еще оставались подсвеченные им розоватые облака, и в долине, где стояли постройки, было светло. Видимо, когда-то Хощеватый слыл крепким большим поселеньем. Десятка полтора печных труб и разрушенных подворий виднелись впереди на косогоре по берегу неширокой быстрой речушки. Там же чернели неясные очертания разрушенной плотины и сгоревшей мельницы. Еще с десяток пепелищ можно было насчитать на другом берегу рядом с запрудой.

Теперь же в хуторе осталось не более восьми дворов, и те частью разрушенные и обгоревшие. Истерзанные, покалеченные сады вокруг хат яснее слов говорили Борису, что Хощеватый подвергся жестокой бомбардировке.

— Немцы? — только и спросил он Илью.

— Наши, — в сердцах брякнул охотник.

Кудлатый с Михасем покосились на него, но ничего не сказали. Панас же вдруг, кривляясь, словоохотливо начал объяснять:

— Господа германцы сюда штаб танкового корпуса сховали, уже когда драпать собирались. А партизаны вынюхали. Прилетели от советов «пешки» и сделали штабу капут. А заодно и хуторочку.

— Бомба не разбирает, где свой, где чужой, — неосторожно проговорил Борис.

— Это так! — Побледнел от злости Панас. — Да и кого жалеть? У Сталина много украинских хуторов. Усих хохлов пид корень!

Кровь ударила в голову Бориса. Не сознавая, что делает, он рванул бандеровца за отворот грязного френча и, не скрывая презрения, прокричал ему в лицо:

— Не замай! Пока ты под бабьей юбкой прятался, я за тебя, сопляка, кровь на фронте проливал! Я тебя из-под немца вытащил!