Сергей Фетисов - Хмара Страница 37

Слушали Крушину и помалкивали. Возражать или высказывать сомнения — ни-ни, боже мой! Круто при новых порядках расправлялись с недовольными.

На Красной улице машины выдавили в супеси широкую колею, испещренную рубцами шин. Семен с профессиональным интересом бывшего шофера разглядывал разлапистые следы. Судя по отпечаткам, покрышки были необыкновенно толстыми, куда толще «зисовских», так что гвозди или обрезки железа на дороге — бич всех шоферов — едва ли им страшны.

«А впрочем, можно проверить», — усмехаясь, подумал Семен. В мастерской он скрутил из толстой проволоки несколько «ежей» с острыми концами и ночью разбросал их по машинным колеям, присыпав песком и сухим конским навозом. В следующий вечер на этом месте пропороли баллоны два немецких грузовика. Возвращаясь с работы, Семен наблюдал, как немцы-шоферы клеили резину, а унтер-офицер, сопровождавший машины, вертел перед носом у Раевского сплющенными «ежами».

Утром в слесарной мастерской полицаи произвели обыск. Искали восьмимиллиметровую проволоку, из которой были сделаны «ежи». Перерыли весь железный хлам, ползали по земле у тисков в поисках обрезков. Пока трое полицаев обшаривали мастерскую, Попов, Беров и Миша Мельников стояли у входных дверей.

— Да хоть скажите, что сам надо? — волновался Попов.

— Молчи, шалава! — погрозил ему полицейский сержант Феодосий Логвинов.

Попов проглотил слюну и умолк. Щека у него нервически подергивалась. Миша испуганно вертел круглой, как арбуз, головой. А Семен, прислонившись плечом к стене, с холодным вниманием наблюдал за поисками. Он догадывался, что ищут полицаи, и понимал, что не сдобровать, если обнаружат восьмимиллиметровую проволоку. Но найдут ее или нет, он не знал. Позавчера поднял кусок такой проволоки в углу, в куче хлама, разрубил его на несколько частей, заточил концы и каждые два отрезка скрутил в «еж». Обрезков, кажется, не оставалось, но точно не помнил.

Только сейчас осознал Семен, как неосмотрительно поступил. Глупее некуда, если он влипнет со своими «ежами»! Добро бы мину подкинул, а то «еж»! Мальчишеская забава, и ничего больше. А найдут обрезок — и наверняка расстрел.

Кусок проволоки, использованный Семеном, по чистой случайности оказался в мастерской единственным. Перепачканные в ржавчине и паутине полицаи собрались у двери с пустыми руками. Феодосий Логвинов сунул Попову, как самому старшему, расплющенный «еж» и спросил:

— Твоя работа?

Попов, удивленно тараща глаза, рассматривал металлический скруток.

— Отвечай швыдче, хрыч старый! — крикнул Феодосий. Он теперь рассчитывал взять на испуг: авось, мол, проговорятся.

Выслушав сбивчивые речи всех троих слесарей, которые громко изумлялись и божились, что в глаза не видели такой штуки, Феодосий завернул «ежа» в бумагу, вложил сверток в полевую сумку и сделал знак своим подчиненным: пошли, дескать. Уже за дверьми, чуя спиною насмешливые взгляды, он обернулся и пригрозил:

— Вы у меня смотрите, сволочи! Запримечу чего, так!..

Когда полицаи отошли за несколько хат. Миша с хитрым видом сказал:

— А я знаю, чего они показывали! И что шукали — знаю.

Попов и Беров молча смотрели на него.

— Той штукой, — заговорил Миша, наслаждаясь собственной догадливостью, — вчерась на Красной улице грузовики шины пропороли. Кто-то на дороге положил. Полицаи теперь и шукают, кто это сделал! Я сразу догадался…

— Догадался, так и помалкивай! — ошарашил парнишку Попов неожиданной суровостью. — Кто много знает, с того и спрос особый.

Спустя полчаса, когда Миша по надобности выбежал во двор, Попов подошел к верстаку Семена, взял напильник и повертел его в руках так и сяк, словно впервые видел.

— Пусти-ка, — сказал он Семену, отстраняя того от тисков; крутнул вороток, вынул кусок миллиметровой жести, из которой Семен опиливал ведерное ушко, и принялся со вниманием его рассматривать, как перед этим рассматривал напильник.

— Кто понимает, — ворчливо проговорил он, — тот всегда определение дать может: была вещь в тисках или же на руках ее обрабатывали. И в каких тисках — тоже при надобности можно сказать. Следы, они на металле остаются. А это, — он потряс тяжелым напильником, — есть напильник большой драчовый. В домашнем хозяйстве он ни к чему. Хозяин для домашних нужд бархатный или полубархатный держит, а драчовые — в мастерских. А ежели опять же до определения доходить, то понимающий человек скажет, каким напильником работано: драчовый, тот крупные бороздки дает… Так-то вот!

Крякнув, Попов положил напильник на прежнее место, вставил в тиски жесть и не спеша отошел. С чувством смущенного восхищения смотрел ему вслед Семен. «Догадался, черт! — думал он. — Подержал „еж“ в руках и все приметил: что концы драчовым напильником заточены и что от тисков следы остались. Волк-слесарь!»

Вернувшийся со двора Миша с довольством удачливого человека помахал сломанной алюминиевой ложкой:

— Мировая блесна выйдет. Вот увидите!

— Хоть разок пригласил бы с собой на рыбалку, — весело упрекнул его Семен.

— И хучь разочек, — подхватил Попов, — рыбкой бы угостил!

— Я — пожалуйста! Да вы не пойдете, так только говорите, — сказал Миша.

— Алексей Александрович, — уважительно обратился Семен к старому слесарю. — В самом деле, не махнуть ли нам па зорьке порыбалить?

— Куда мне! — вздохнул Попов. — Сыростью прохватит, и получай бронхит. Это вам, молодым, все нипочем. А я… В молодости был любитель с удочкой посидеть.

С обычной словоохотливостью Попов принялся рассказывать, как однажды ему попался на удочку здоровенный сом и заставил его, Попова, вгорячах прыгнуть в воду…

Добрые отношения между Беровым и Поповым с этого времени восстановились. Оба, хотя и не признавались, испытывали облегчение.

На рыбалку с Мишей отправился Семен спустя две недели. Не так привлекала его рыбалка, как хотелось побродить по плавням в местах бывших стоянок партизанского отряда.

Небо на востоке только начало сереть, а рыболовы с удочками в руках уже пробирались к озеру. Позади них оставался на дымчатой траве темный примятый след.

Сколько ни всматривался Семен, ничто не напоминало ему о партизанских стоянках. Свежая и пышная курчавилась зелень. Да и какие следы могли уцелеть, если осенью и весной здесь все заливает водой, а летом, как на дрожжах, прут из земли высокие болотные травы.

Неподалеку от озера, на пригорке, где косо торчали два огромных пня-близнеца, Миша показал:

— Здесь мы нашли тую гранату.

— Где?

— А в пнях. Там дупло есть, в дупле лежала.

Пни походили па гигантскую рогатку, воткнутую по развилок в землю. Семен обошел кругом, заглянул в трухлявое дупло.

— Больше нет, дядя Сема, — предупредительно сказал Миша. — Мы тогда все обшукали.

Семен поскреб затылок. Он упорно думал о своем. В конце концов следы должны остаться, ведь и года не прошло с тех пор!..

У озера — конечной цели их похода — он наткнулся на первый такой след. Круглая, наполненная водой яма с размытым кольцеобразным валиком земли по краям была воронкой от бомбы. Миша торопил — он боялся прозевать клев — и не дал Семену как следует осмотреться.

Рыболовы сели поодаль, чтобы не мешать друг другу. Дремотная тишина окутывала плавни. Хорошо думалось в этой тишине. Широко раскрытыми глазами смотрел Семем на воду, на сизый камыш, и картины недавнего прошлого теснились в его памяти.

…Идет мелкий осенний дождь, редкие желтые листья вздрагивают, когда по ним ударяют капли. Четверо солдат в мокрых и грязных шинелях, тяжело плеская по лужам ногами, несут пятого. Пятый мертв, ему теперь нипочем и хлюпающие сапоги, и голодные спазмы в желудке, и ночевки на мокром хворосте, под которым журчит вода. У ближайшей протоки четверо живых — среди них Семен Беров — набивают под рубаху пятого комки мокрой тяжелой глины, затягивают товарища солдатским ремнем и бросают его в мутную воду. Как матросов в открытом море, хоронили умерших и убитых, потому что в плавнях не выкопать могилы.

…Семен и еще один боец бредут с тяжелыми противотанковыми минами. Разведка донесла, что в Каменку прибыли танки, и командир приказал заминировать дорогу. Семен с напарником, дойдя до разветвления дорог у двух озер, без сил опускаются на поросшие травой болотные кочки: двенадцатикилограммовые мины слишком тяжелы для изнуренных людей. Отдохнув, они выкапывают ножами в мокрой глине гнезда для мин и маскируют их опавшими листьями, гнилыми сучками…

— Дядя Сема! — кричит Миша. — У вас клюет.

Семен дергает удочку. Серебряная рыбка, чуть показавшись из воды, срывается с крючка. Миша смотрит с сочувственным превосходством: у него на кукане уже пять штук красноперок и подлещиков.

— Знаешь что, — говорит Семен. — На-ка мою уду и лови сам. А я похожу поблизости — может, тоже гранату найду. Тогда сразу мешок рыбы шатанем!..