Масатаке Окумия - Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945 Страница 37

Через несколько минут мучительная боль в голове стала почти невыносимой. Мне хотелось кричать. Как будто пламя гуляло по моему лицу. Я сгорал заживо. И даже при этом волны истощения поглотили меня, и я снова начал погружаться в сон. Зеро шатало в воздухе, потому что моя рука соскользнула со штурвала. Даже ужасная боль от ран не могла удержать меня от дремоты. Пришлось еще раз стукнуть правой рукой по голове.

Каким-то образом мне удавалось удерживать Зеро в воздухе, продолжая горизонтальный полет по прямой линии. Мне приходилось раз за разом стучать себя по голове, чтобы не задремать. Несмотря на мучительную боль, сонливость накатывалась на меня волнами, всякий раз я отгонял ее с помощью своего кулака.

Отчаянно стараясь не уснуть, я понимал, что в таком состоянии долго я не продержусь. Вдруг вспомнил о пайке; в кабине еще что-то оставалось. Примерно за тридцать минут до того, как группы бомбардировщиков и истребителей долетели до Гуадалканала, я съел половину рисовых лепешек, которые я брал с собой, отправляясь в дальние полеты. Половина еды все еще оставалась, и ее могло хватить, чтобы удержать меня в бодрствовании.

Окровавленными руками я заталкивал лепешки в рот, заставляя себя есть. Мне удалось разжевать и проглотить три кусочка, но когда я принялся за третий, мне вдруг стало плохо, и меня стошнило так, что исторглось все, что я уже съел. Желудок не принимал никакой пищи.

И опять меня потянуло в сон, и опять пришлось стучать по голове, чтобы сохранить сознание.

Если я перестану сопротивляться этим приступам сонливости, то рано или поздно в самом деле засну, и это будет конец. Я никогда не доберусь до Шортленда или Бука. Я решил, что будет лучше вернуться к Гуадалканалу и протаранить какой-нибудь вражеский корабль, чем пассивно лететь над океаном до тех пор, пока не ослабею полностью или не закончится горючее.

Когда я сделал крен и повернул Зеро назад, к месту боя, моя голова чудесным образом прояснилась. Чувства обострились, и я полностью очнулся. Вновь мои мысли обратились к оценке шансов вернуться на японский аэродром. Я снова развернул самолет и направился туда, где, по моим расчетам, находилась моя авиабаза. Через короткое время меня опять потянуло в сон.

Сейчас я действовал практически по привычке. В третий раз я изменил курс и полетел к месту сражения на Гуадалканале, решившись совершить таран. Сонливость и бодрствование чередовались друг с другом. А я то летел к Гуадалканалу, то от него, то опять назад.

Передо мной стояла дилемма из всепобеждающего инстинкта самосохранения и огромного желания завершить этот сумасшедший полет славной и почетной гибелью. Каким-то образом каждое чувство одерживало верх над другим на несколько минут, и я подсознательно вел самолет, подчиняясь доминировавшему в данный момент ощущению.

Снова наступила полная слепота. Резко исчезли из виду тени островов, а приборная доска как будто растворилась в воздухе перед моим левым глазом. Я оказался в ситуации, хуже которой не бывает. Не мог определиться, где я находился, в каком направлении Гуадалканал или моя база. Снова намеревался поплевать на ладони, чтобы протереть глаза, но, когда попробовал плюнуть, ничего не получилось. Во рту было абсолютно сухо. Не осталось даже следов слюны.

И опять все пошло вразлад. Я заблудился, полностью ослеп, был наполовину парализован и находился в подбитом самолете. Потом Зеро начало швырять вверх и вниз и раскачивать, как будто он потерял устойчивость. Я в отчаянии вцепился в штурвал, пытаясь удержать самолет в горизонтальном положении.

И вдруг я вновь обрел зрение! На огромной скорости передо мной проносились белые полосы. Зеро был почти в воде! Белыми полосами были гребни волн, которые колыхались прямо под крыльями самолета.

Через минуту я вылетел на какой-то островок прямо передо мной. „Бог спас меня!“ – воскликнул я. Но когда я приблизился к „острову“, он оказался черным грозовым облаком, висевшим низко над морем. Так я уже обманывался несколько раз. Итак, я без толку летел почти два часа.

Наконец, моя голова прояснилась, и я мог левым глазом читать показания стрелки компаса. Шансы вернуться на японскую авиабазу были лучше, чем прежде, с того момента, как я был подбит.

Учитывая, что я какое-то время блуждал над океаном, я прикинул и пришел к выводу, что нахожусь где-то к северу-северо-востоку от Соломоновых островов.

Рукавом комбинезона я старательно стер пятна крови с запачканной карты и разложил ее на коленях. Поставил „Х“ в том месте, где находился по собственным расчетам. Затем повернул на 90 градусов на запад, надеясь пересечься с Соломоновыми островами, которые простирались почти строго с севера на юг.

Спустя сорок минут я заметил риф в форме подковы. Это был один из островов, который из-за своей необычной формы привлек мое внимание, когда я пролетал над ним сегодня утром.

Если все и дальше пойдет в том же духе, весьма скоро я буду на месте. Какое-то время я был в безнадежной ситуации, но сейчас, похоже, я на пути к японской авиабазе. Ничто не приводит летчика в такое уныние, чем осознание того, что заблудился, да еще при этом и горючее на исходе.

Так что с выбором направления я справился, но почти тут же оказался в еще одной почти смертельной переделке. Как только я положил Зеро на новый курс, заглох мотор, и истребитель стал падать в океан. Топливо в главных баках закончилось, а в запасной цистерне оставалось всего лишь около сорока галлонов.

Чтобы сэкономить горючее, я подавал в двигатель такую бедную смесь, что, когда я переключил его на другой бак, он не запустился. Я отпустил штурвал и правой рукой как можно быстрее двигал рычаг газа взад-вперед, пытаясь в это же время включить топливный насос.

Зеро был уже почти в воде, когда двигатель завелся. Я отчаянно манипулировал рычагом газа, насосом, старался затянуть скольжение над водой, и все это с парализованными левой рукой и левой ногой и с невидящим правым глазом.

Я был весь в холодном поту.

Скоро я увидел остров Новая Англия. Рабаул был уже недалеко, и мои надежды добраться до своей базы возросли. Я начал медленно набирать высоту, так, чтобы по кратчайшему пути пересечь остров.

Подъем съедал много горючего. Несмотря на то что мои запасы топлива быстро уменьшались, мне было необходимо набрать некоторую высоту. Прямо передо мной, когда я взбирался до высоты 5 тысяч футов, возникло черное грозовое облако. Единственной альтернативой для меня был облет вдоль берега острова. Лететь сквозь шквал я не мог осмелиться.

Я взял курс на юго-восток. Подо мной появились на воде белые буруны, кажется, они тянулись за японскими боевыми кораблями, направлявшимися на юг на большой скорости.

„Если я сяду на воду рядом с кораблями, – подумал я, – меня смогут спасти. Но этим самым я отвлеку эти корабли от выполнения важного задания. Этого допустить я не могу“. И я продолжал лететь на Рабаул.

Прошли минуты с тех пор, как замолк мотор. Хотя я и невероятно устал, меня уже не мучили приступы сонливости, которые до этого чуть не привели меня к гибели. После какого-то времени – не знаю точно, сколько его прошло, – я отыскал под своим правым крылом остров. На поверхности виднелся кратер… и это был кратер рядом со взлетной полосой!

Да ведь это Рабаул!

Я не верил своим глазам. Все это походило на сон. Потом я узнал, что в тот день находился в воздухе восемь с половиной часов.

Посадить Зеро будет крайне трудно, потому что моя левая нога онемела, а руль направления почти не действовал. У меня было мало надежд на благополучное приземление, раз мой Зеро жестоко потрепало под вражеским огнем, и было просто чудом, что он еще оставался в воздухе. В таких случаях предусматривалась посадка на воду, в море. Даже если самолет потонет, пилоту придут на помощь спасательные лодки, которые будут ожидать в готовности.

Я приготовился к аварийному приземлению, мягко отвел назад рычаг газа. Постепенно самолет терял высоту, пока я поворачивал на ветер. Но пока я падал по направлению к воде, я изменил решение.

Я был уверен, что пришел мой конец. „Даже если я успешно сяду на воду и меня спасут, – подумал я, – я долго не проживу. Мне будет стыдно доставлять столько хлопот товарищам, которые извлекут из воды человека, от которого впредь не будет никакой пользы. Хоть это и опаснее, лучше я сяду прямо на аэродроме и избегу всех проблем, связанных с посадкой на воду“.

Я прекратил снижение и стал кружить над полем, рассматривая взлетно-посадочную полосу, чтобы наилучшим образом подойти к ней. После первой неудачной попытки я решил проверить, выпустилось ли шасси. Я почти не надеялся, что оно сработает, потому что самолет жестоко обстреливали. Но в кабине загорелась зеленая лампочка, сигнализируя, что шасси вышло нормально. Я еще больше удивился, когда под крыльями отклонились посадочные щитки. „Не все так плохо, в конце концов“, – подумал я.