Георгий Жуков - Один "МИГ" из тысячи Страница 39

Командиры урезонивали молодежь: «всякому овощу — свое время», придет и очередь гвардейцев. Сначала надо как следует овладеть новой материальной частью, а потом уже идти в бой. Но эти уговоры слабо действовали на Андрея Труда и его приятелей: они хандрили и жаловались на свою судьбу.

А еще через несколько дней — 23 ноября — было передано по радио новое экстренное сообщение Совинформбюро: «Успешное наступление наших войск в районе Сталинграда».

—  «На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, — читал ликующим голосом Масленников, — перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника протяжением 30 километров на северо-западе (в районе Серафимович) и на юге от Сталинграда — протяжением 20 километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на 60-70 километров. Нашими войсками заняты город Калач на восточном берегу Дона, станция Кривомузгинская (Советск), станция и город Абганерово. Таким образом, обе железные дороги, сообщающие войска противника, расположенные восточнее Дона, оказались прерванными...»

—  Вот это да!.. — тихо сказал кто-то. — За три дня — на семьдесят километров!

—  Постой, постой, — вмешался Покрышкин. — Припомни-ка карту! Калач, Кривая Музга, Абганерово... Ты понимаешь, что выходит? Выходит, что немцев там окружили. Ну да, окружили! Ты понимаешь, что это значит?..

—  Обе железные дороги перерезаны! — крикнул вдруг Труд, до сознания которого тоже дошло, что совершилось нечто еще небывалое. — Обе дороги! А сколько фашистов осталось в кольце!.. — И он снова заныл: — Ну вот, а нам опять здесь сидеть...

—  И посидишь! — неожиданно сурово перебил его Покрышкин. — И посидишь, ясно? Пока не станешь настоящим истребителем, пока не изучишь новую машину на все сто, кому ты на фронте нужен? Имей в виду: теперь летчиков хватает. Раз такое дело началось — тут уж все!.. Тут таких, которые только на «ишаках» да на «чайках» летать могут, — побоку!.. Нет, ты сиди и учись. Теперь, брат, другая война пойдет, попомнишь мое слово!..

И он тут же объявил летчикам своей эскадрильи, что с завтрашнего дня за счет свободного от занятий времени набавляет лишний час на учебу.

В самом разгаре этих хлопотливых дел в полку появилась новая, несколько необычная фигура, которую заметили сразу все: это был старший лейтенант Вадим Фадеев, по кличке Борода. Сама внешность его была поразительной: высоченный, плечистый — о таких людях в старину говорили, что у них в плечах косая сажень, — с густой русой шевелюрой и бородой, отпущенной из озорства, Фадеев невольно обращал на себя всеобщее внимание, тем более что следом за ним ходили двое маленьких ростом, щуплых пилотов — словно они были подобраны специально для того, чтобы подчеркивать колоссальные объемы их предводителя. На груди у Фадеева был орден Красного Знамени.

Явившись к командиру полка, Борода отрапортовал густым, рокочущим баритоном, которому позавидовали бы многие певцы:

—  Разрешите представиться — звено робких пилотов ищет пристанища: Фадеев, Соловьев, Чесноков. — Он галантным движением руки указал на себя и своих спутников. — По причине кризиса тягловой силы низвергнуты, так сказать, из райских кущ в горестное чистилище.

—  Говорите по-русски! — холодно сказал командир. — И покажите ваши документы...

Документы были в полном порядке. Командира поразила лишь одна справка, подписанная самим командующим воздушной армии: в ней было сказано, что старшему лейтенанту Фадееву Вадиму Ивановичу предоставляется право питаться по двум аттестатам. Еще раз взглянув на него, командир с удивлением подумал: «Эк его вымахало!»

—  Из-за недостатка материальной части откомандированы на переформирование, — сдерживая раскаты своего баритона, сообщил, теперь уже по всей форме, Фадеев.

—  Ну то-то же! — сказал командир. — И впредь прошу обращаться согласно установленной воинской терминологии.

—  Есть обращаться согласно установленной воинской терминологии! — серьезно пророкотал Фадеев, поднял руку к козырьку, но в глазах его, спрятанных под дремучими светлыми бровями, мелькнул такой шальной огонек, что командир только головой покрутил. Но справки, наведенные им в запасном авиационном полку, где находился Фадеев со своими спутниками, характеризовали его с деловой стороны хорошо, и после некоторого раздумья командир решил принять в полк всех троих.

Фадеев воевал с 1941 года. Он бывал во многих переделках и рассказывал о них так искусно, что самая печальная история могла превратиться в его изложении в увлекательный юмористический рассказ. Казалось, он был начинен всякими анекдотами. И стоило ему появиться среди летчиков, как поднимался хохот.

Покрышкин долго присматривался к Фадееву со стороны, — он не любил вертопрахов и несерьезных людей. Но после нескольких тренировочных полетов Саша убедился, что в полк прибыл незаурядный летчик, — он маневрировал напористо, дерзко, с той изобретательной тонкостью и легкостью, по которой сразу угадывается мастер пилотажа. Это несколько примирило его с эксцентричными манерами нового пилота.

Еще более благожелательно стал он относиться к Фадееву, когда узнал историю его ордена. Не будучи от природы хвастуном, Фадеев сам умалчивал о ней, но история эта была настолько необычна, что, как только личное дело попало в строевую часть полка, писаря сразу разнесли ее по всем эскадрильям.

Мне рассказали эту историю осенью 1944 года, когда я встретился с ветеранами полка в польской деревушке близ Вислы. За два с половиной года она обросла множеством легендарных деталей, и трудно поручиться сейчас за точность каждого слова. Но я уверен, что она абсолютно правильно передает дух, настроение, которыми жили летчики тех лет, — и потому воспроизведу здесь историю фадеевского ордена такой, какой я записал ее на фронте, хотя А. И. Покрышкин, прочитав в 1962 году рукопись этой книги, сделал своим генеральским карандашом осторожную пометку на полях: «История была несколько другая».

Так вот, рассказывали мне, дело было глубокой осенью 1941 года, когда шли бои за Ростов. Фадеев, служивший разведчиком в корпусной авиации, был подбит над передним краем и приземлился за бугорком у самых окопов. Поломка была пустяковая, и он сам быстро справился с ремонтом. Теперь оставалось достать бензин и перелететь на аэродром. В поисках горючего Фадеев забрел в расположение пехотной роты. Летчика встретили приветливо.

—  Что ж вы тут сидите, как кроты? — спросил, разгорячившись, Фадеев. — Фашисты небось в хатах греются, а вы тут мерзнете.

—  У него сила, — возразил молоденький лейтенант. — Там и артиллерия и минометы...

—  А у нас что — огня нет? — разгорячился еще больше Фадеев. — У меня вон какая пушка! А у вас пулеметы...

Отойдя за бугорок, к самолету, он дал очередь из авиапушки, потом прибежал обратно. И не успели пехотинцы опомниться от неожиданности, как этот верзила в зеленом комбинезоне, в шлеме с поднятыми на лоб очками, с планшетом, болтавшимся у бедра, выскочил на бруствер окопа и закричал во все свое богатырское горло:

— За мной! Бей фашистов!..

Потрясая пистолетом, он вдруг запел залихватскую песенку:

Как по нашей речкеПлыли три дошечки!..

Всем стало смешно, и чувство страха как-то отодвинулось. Карабкаясь по мерзлому откосу, бойцы восхищенно ругались. Этот гость, свалившийся с неба, был так удивителен, что они теперь пошли бы за ним в самое пекло. И хотя вокруг них сразу же начали рваться мины, они бежали и бежали вперед, прямо к деревне, где было тепло, где можно было хорошо отдохнуть, — вот только выбить бы оттуда фашистов!

Командир дивизии, стоявшей в обороне, ничего не понимал: что происходило на переднем крае? Кто подал сигнал атаки? В бинокль с наблюдательного пункта он видел, что небольшая группа пехоты стремительно продвигалась вперед. Ее возглавлял какой-то чужой командир, не то танкист, не то летчик — пожалуй, скорее летчик: у него, кажется, подвешен сбоку планшет.

Атака, предпринятая так внезапно, имела неожиданный успех: немецкие офицеры никак не ожидали, что русские попытаются их выбить из деревни, и оставили в окопах лишь небольшую группу наблюдателей, отпустив остальных солдат греться в избах. Пока они пришли в себя, русские, миновав траншеи, уже ворвались в село и начали глушить гитлеровцев гранатами. После короткой рукопашной схватки рота закрепилась в деревне, представлявшей собой немаловажный узелок дорог.

Только тут Фадеев вспомнил, что ему давно пора было бы возвратиться в часть и что он, в сущности, занялся вовсе не своим делом. Ему могло еще влететь за самовольство. И он, никому не сказавшись, потихоньку убрался из роты, где-то раздобыл бензин и взлетел.