Аркадий Первенцев - Честь смолоду Страница 39

Безлунной, глухой ночью мы высадились на одной из степных станций.

Полынные запахи шли от степи, еще не остывшей от дневного зноя, – неясные запахи больших и бесплодных пространств.

А где-то вдалеке вспыхивали и гасли зарницы, как далекая гроза. Приложившись ухом к гулкой земле, можно было слышать отдаленный рокот орудий и чувствовать дрожь земли, как сейсмические колебания земной коры.

С потушенными огнями уходили опорожненные поезда.

Мы получили приказ закапываться в землю.

Начальник училища полковник Градов вызвал нас, командиров, в здание багажной станции.

Сухим, отчетливым голосом полковник прочитал нам приказ и погасил электрический карандаш.

Из анализа приказа можно было вывести заключение, что мы прикрывали как бы щитом левый фланг фронта, чтобы не дать противнику распространиться в просторы Ставрополья и западной Прикаспийской низменности. Конечно, задача выполнялась не одними нами.

Смыкаясь плечо к плечу, протягивались войска до самой Волги. Таким образом, нижнее течение реки тоже прикрывалось железными цепями батальонов, полков и дивизий.

Паролем нашей борьбы был Сталинград.

Виктор покинул меня. У нас были разные тактические задачи. Мне, как командиру разведывательного взвода, начальник училища приказал находиться при нем. Виктору же – готовить огневые позиции для орудий.

Уходя, Виктор сжал мою руку выше локтя и тихо пропел:

Ах, как бы дожить быДо свадьбы-женитьбы!

На зорьке мы уснули в неглубоких и еще не разветвленных окопах. Курсанты, утомленные фортификационными работами, тревожно спали, расстегнув крючки воротов и ослабив пояса.

Полковник прилег на полыни, наломанной нашими руками. Градов был неразговорчив. Его природная молчаливость теперь очень успокаивала наши возбужденные нервы.

Вторая половина ночи прошла для нас, а особенно для начальника училища, беспокойно. Связисты подключали фланги. Полковник лично проверял подход соседей, отмечал и а карте их расположение. Тонкий луч электрического карандаша освещал карту, и я видел только белые пятна поверх шинели – кисти рук полковника.

До утра по цепи полков, протянутых на десятки километров, человеческие голоса столковывались короткими, как шифр, фразами. Почти зримо начинала ощущаться эта цепь вышедших на боевые рубежи частей, скрытых под разными позывными.

Утром курсанты продолжали рыть окопы в грунте, крепком, как камень, спекшемся под знойным солнцем, прогретом на большую глубину. Разветвлялись ходы сообщения, углублялись траншеи, закатывались на огневые позиции орудия, минометы. В овраги ставились автомашины, прикрывались маскосетями, унизанными пучками полыни, почти единственной травы этих мест. Полынью маскировали выброшенную землю.

Знойное солнце, не положив ни одной тени, быстро поднималось вверх. Я, не отрывая бинокля от глаз, запоминал все, что представлялось моему взору.

Ничто пока не радовало меня. Степь только кое-где была покороблена неглубокими складками.

Вправо я видел неясную гряду холмов и необычный для этих мест лесной массив. По карте я удостоверился – это было лесничество. Вблизи него были удобные для обороны, господствующие над степью высоты и даже озеро.

Днем не унимался рокот артиллерии. Дорога к Волге пока еще была прикрыта. Оперативная сводка с фронта, полученная нашим полковником, говорила о стойкости наших войск, выдержавших натиск сильных авангардов полумиллионной немецкой армии.

Советская Армия наращивала сопротивление. Был приказ родины, подписанный Сталиным. Этот приказ мы знали наизусть. Мы дали клятву под отдаленный рокот артиллерии сохранять в чистоте знамя нашей школы.

И вот пришел памятный нам всем августовский день.

Мы учились отражать танковые атаки. Боевые гранаты летели во «врага», танки утюжили окопчики-щели, где засели истребители этих машин. Курсанты привыкли к шуму моторов, к стрельбе пушек, к разрыву гранат, к короткому хозяйскому голосу «регулировщиков» противотанковых ружей: ду-ду-ду.

Во время короткого отдыха мы услышали приближающийся гул. Это было похоже на шум норд-оста, перевалившего горы и не успевшего еще обрушиться на землю.

Гул приближался со стороны врага. Многие из нас жали, что такое воздушные налеты. Новичков можно было пересчитать по пальцам. И все же, бросив недокуренные папиросы, курсанты, как по команде, повернули головы к западу. Теперь доходили уже нарастающие звуки авиационных моторов, как заглушаемый коротким расстоянием шум штормового прибоя.

Воздушная армия тяжелых бомбардировщиков, прикрытая комариными стаями истребителей, шла на Сталинград.

Около пятидесяти километров отделяли нас от великого города.

Мы были подготовлены к взрывам, к столбам дыма, поднявшимся над городом. Мы были подготовлены к доносившимся до нас выстрелам зениток, много раз опоясавших подступы к городу. И все же наши сердца обливались кровью.

Мне казалось, что рушатся не только стены Сталинграда, а рушится и вся наша жизнь.

Приказ вождя жег мое сердце.

Курсанты сжимали оружие до хруста в суставах. Раздавались громкие голоса: «Туда! На защиту Сталинграда!»

Седой полковник, наш командир, поднял курсантские батальоны, прошел перед строем и затем, повернув по команде нас всех лицом к горящему городу, торжественно произнес:

– Клянемся! Мы отомстим!

Градов отдал команду, и мы двинулись в поход. Мнe казалось, что мы быстро пройдем степь и появимся у стен города. Мне казалось, что при нашем подходе зазвучат какие-то серебряные трубы, будут плакать жители города от радости и благодарности к нам, сыновней силе, пришедшей на помощь. Мы оправдаем их надежды…

Подошвы сапог поднимали вверх пыль. Невольно, без взаимного сговора, мы шагали быстрее.

В пути мы повстречали машины нашей хозчасти, ездившие в Сталинград за продуктами. На привале мы узнали подробности воздушного нападения. Город в пожарах: горят не только деревянные дома, но и большие здания. Горят приволжские нефтесклады. Шоферы выбирались из горящего города с раскрытыми дверцами кабинок, чтобы можно было в любую минуту выпрыгнуть. Население уходит за Волгу, по речным переправам, на Красную Слободку и острова… Подступы к городу занимают пехота, танки, артиллерия. Выходят организованные в боевые дружины рабочие сталинградских заводов, причалов, перевалочных баз.

После привала мы двинулись в путь. Впереди нас стоял поднявшийся вверх огромным столбом черный дым. Мне казалось, что я чувствую запах гари.

У меня не было подавленного настроения, предшествовавшего бою в Карашайской долине. И если крещение огнем в Крыму привело меня к выводам, что мы не умеем воевать коллективно, то теперь мне хотелось прижаться своим плечом к плечу товарища, теперь я понимал: сплочение – залог победы.

На дороге вам повстречалась остановившаяся на привал часть сибирской пехоты. Сибиряки, коренастые парни с веселыми глазами, заняли оборону рядом с нами. На таких соседей можно было опереться.

Мы, отбивая шаг, проходили мимо гвардейского знамени. Сибиряки уже успели кое-кому наломать рога. Возможно, это части из отважных сибирских корпусов, разбивших под Москвой фон Бока и Гудериана? Нам некогда было их расспрашивать.

Вскоре голова колонны достигла леса, который я видел еще в бинокль и принял за мираж знойной степи. Здесь росли дубы, сосны, берест с густым подлеском и кустарниками. В лощине текла речка-малютка, кое-где расширенная искусственными озерками. Ни одной птицы не пролетело над нами: птицы ушли на восток, за Волгу.

Границы леса проходили по высотам, будто самой судьбой приготовленным для обороны.

Придя на место, мы сразу, с марша, взялись за работу.

Обманчива песочком прикрытая сверху сталинградская земля. Много веков высушивали ее ветры и прокаливало солнце, пока она не стала такой крепкой, будто цементом схвачена.

Тяжелы были земляные работы в этих крепких грунтах. Даже привычные ладони покрывались волдырями. Они лопались, и кожа прилипала к тонким черенкам саперных лопат. Невыносимая жара, сухие пыльные ветры, недостаток воды значительно усиливали наши физические страдания. Но я не слышал ропота по ночам, когда в южном небе зажигались звезды. Ребята устало откидывались к стенкам траншей и молча глядели вверх на эти звезды, жадно ловили чуть-чуть посвежевший к ночи воздух. Потом мы забывались коротким, беспокойным сном.

У нас был приказ генерала Шувалова, в котором были такие слова: «Совершенствуя оборону, вы не только выполняете приказ своих командиров, но предохраняете сами себя от глупой, пустой смерти. Стать насмерть не означает умереть. Если вы умело станете насмерть, вы победите, а смерть найдет враг».

Разведывательные самолеты противника заметили нас, но, занятые Сталинградом, не беспокоили. А потом ежедневно стали приходить шестерки «Юнкерсов». Они бомбили наши расположения. Мы не стреляли, чтобы враг не обнаружил наши огневые точки, хотя трудно было удержаться, располагая сильным оружием, не ответить врагу.