Аркадий Первенцев - Честь смолоду Страница 40

Авиация зачастую приходила ночью, чтобы засечь систему и характер обороны. Огневые вспышки – анкета обороны. Мы не заполняли для немцев этой анкеты.

С Виктором мы виделись редко. Но при встречах, Уставшие от постоянного напряжения сил, мы долго беседовали, делясь самым сокровенным.

Последняя встреча перед первым боем происходила на «пятачке» наблюдательного пункта, на обзорной высотке, выбранной полковником, с удобными выходами к штабным землянкам, вырытым в крутом овраге. Этот разговор не принес облегчения. Горел Сталинград. К вечеру черный столб дыма постепенно сливался с небом. Он распластывался по небу и тек по слабому ветру, как грозовая, курчавая туча. К вечеру особенно сильно полыхало зарево, окрашивая багрянцем нижние слои дыма.

Виктор, сняв пилотку, прилег на шинель рядом со мной. Он был грустен и неразговорчив. Мне тоже хотелось молчать. В тот момент и не особенно были нужны слова. Хорошо было находиться просто близко друг от друга. Я смотрел на белобрысого, стриженного «под бокс» Витьку, на его затуманенное лицо, на сильные, загорелые руки, «а пистолет в такой обношенной кобуре, будто он век его таскал на своем бедре, и сравнивал своего друга с предводителем озорной оравы на берегу Фанагорийки.

– А почему ты до сих пор ни разу не поинтересовался, что же мне тогда написала Анюта?

– Считал неудобным спрашивать.

– Почему?

– Если бы от посторонней девушки, а то от сестры. В этих вещах надо быть деликатным.

– Может быть, – раздумчиво протянул Виктор, и снова вполголоса: – А ты знаешь, она мне не написала ни слова… Своего ни одного слова. Она мне прислала песню.

– Какую?

– Песню Анюты.

– Но это ее задушевная песня, Виктор. Как она расплакалась, когда пропела ее!.. Убежала в дом вся в слезах…

Виктор приподнялся, сжал мою руку. Близко, возле своего уха, я услышал его сдавленный шопот:

– Почему же ты, Сергей, раньше мне не сказал об этом?

– Повторяю, неловко как-то было. Сестра… А потом, разве было до этого, Виктор?

– До этого, до этого, – Виктор отпустил мою руку, – пойми еще раз – до этого. Я очень, очень люблю твою сестру. Она хорошая девушка. Я буду хорошо драться, чтобы победить, остаться жить и встретиться с ней. В этой любви, Сергей, заключена для меня частица большого понятия – Родина. Ты должен меня понять. Я знаю, меня не все поймут.

По ходу сообщения послышались чьи-то шаги: кто-то поднимался на наблюдательный пункт. Виктор умолк.

Снизу, от балки, доносилось пофыркивание подъехавшей машины. Послышался знакомый шуваловский отрывистый, хрипловатый голос:

– Ваша земля под подошвой, полковник, позади – ни вершка. Войти, как столбы, в эту землю, чтобы никакими клещами не вырвать. Что? Э, нет, братец, никаких серафимов и херувимов не будет. Не волен над ними генерал Шувалов. Думаешь дожить до дня ангела – держись.

– Судя по разговору, убираться надо, – проворчал Виктор. – Прощай, Сережа. Я проскользну вниз вот этой тропкой, чтобы дожить до дня своего ангела.

Виктор не успел скрыться.

Генерал Шувалов поднялся на наблюдательный пункт и преградил своим полным телом моему другу пути отхода.

Мы стали во фронт по всем правилам строевой выправки, которой добивался от нас полковник Градов.

– Кто? Кто же будете, молодцы? – спросил Шувалов, приостановившись, чтобы перевести дух.

Я отрапортовал тихо, но достаточно отчетливо, чтобы генерал меня услышал. Начальник училища, стоявший позади генерала, мог не краснеть за выпускников. Уж мы не подведем нашего полковника!

– Лагунов?… – удивленно протянул генерал. – Ишь, где мы с тобой повстречались! Здравствуй, здравствуй, Лагунов.

– Здравия желаю, товарищ генерал!

– Не так официально, Лагунов. – Генерал подал мне руку, и я увидел совсем близко его умные, с хитринкой, играющие глаза. – Ну, как дела, индивидуалист?

– Отлично, товарищ генерал.

– Еще бы… Уже произвели? – Генерал пригляделся к знакам различия на моих петлицах. – Поздравляю, лейтенант. Не забыл Карашайскую долину?

Вопрос звучал испытующе, без тени насмешки.

– Всегда буду помнить Карашайскую долину, товарищ генерал.

– Не забывай, верно. – Генерал обратился к Градову: – Севастополец! Крымец!

Шувалов помолчал, посмотрел в сторону зарева над Сталинградом, пошевелил губами.

Тревожные тени прошли по лицу генерала, и, может быть, я один заметил, как вздрогнули его тяжелые веки.

На компункте попискивал зуммер. В темноте, левее нас, звенели лопаты. Генерал снял фуражку, вынул платок, вытер им шею, как-то лениво, почти по-стариковски промакнул лоб.

– А это тоже твой орел, полковник? – Генерал указал фуражкой на Виктора.

Градов назвал фамилию Виктора и его должность по боевому расписанию.

Шувалов наклонился к Виктору, внимательно изучая его лицо.

– У меня-то двое сорванцов, – сказал он грустно. – Вот таких же ребятишек. Ведь недавно же, вероятно, среднюю школу кончали? Недавно в тапочках ходили, в майках? Мои тоже на фронте в двух разных местах. Один… он и стишки пописывал, Коля, вот там, где и ты, Лагунов, дрался. А сейчас сведений не имею… Второй-то жив, вот письмо, – генерал поднес свою короткую, полную руку к карману кителя. – А Коля… Не встречал, Лагунов, нигде Николая Шувалова?

– Никак нет, товарищ генерал. Не встречал.

– Да что человек в войне? В такой войне! Как иголка в стоге сена. – Генерал еще раз вздохнул, обернулся к сопровождавшим его командирам, столпившимся в узком зигзаге траншеи. – Я даже стишки стал читать. Везде, где только увижу журнал, газету, ищу стихи. А вдруг стишок-то сыном написан?

Генерал пошел вперед. Мы притиснулись к твердой стене траншеи. Проходя мимо нас, Шувалов поднес к козырьку генеральской фуражки свою полную руку.

Виктор крепко сжал мою ладонь:

– Что там наши, Сережа?

– О ком ты?

– Ну, девушки.

– А… ты вот про что.

– А ты не стесняйся. Не стесняйся. Люся – значит, уж Люся. Посмотрит другой на наших любимых, скажет: «А что тут особенного?» А потому так он скажет, Серега, что не воспитал высокого чувства любви и, если хочешь, преклонения… – Виктор невесело рассмеялся. – Солдатская лирика. Прощай…

Глава вторая

Первый бой у щита Сталинграда

Утром на Сталинград прошли крупные соединения бомбардировщиков. Раскатистые звуки артиллерии усилились. Попрежнему над городом поднимались тучи дыма.

Командир отделения моего взвода разведки Ким Бахтиаров разделил на капустных листах выданные взводу мясные консервы. Это были остатки провизии, полученной еще в Сталинграде. И этот завтрак я оставил нетронутым. Меня вызвал к себе полковник, и я направился к нему на наблюдательный пункт.

Градов сидел на патронном ящике у стереотрубы. Он посмотрел на меня внимательно, оценил, конечно, и мою подчеркнутую выправку и тщательно вычищенные сапоги.

– Посмотрите, лейтенант, – сказал полковник. – Помните, вы делились со мной… Не похоже ли это на… прелюдию Карашайской долины?

Я взялся за рычаги и направил линзы на указанный полковником сектор обороны.

С наблюдательного пункта открывалась полынная степь, прорезанная балками, перпендикулярно расположенными к линии обороны. Балки простреливались нами и потому не годились для накопления вражеской пехоты. На горизонте было видно степное село, похожее издали на овечью отару, ветряные мельницы казались задремавшими чабанами.

По степи, от села к нам, протянулось несколько белесых полос, удлинявшихся на моих глазах. Глядя на эти полосы пыли, я вспомнил картину из далекого детства – мальчишки с криками «ту-ту» бежали по дороге, изображая паровозы. Здесь наяву я вглядывался в далекие черные точки – головные машины – и характерные для быстроходных танков линии пыли, накрывавшие колонну.

– Наконец они вспомнили о нас, – сказал Градов. – Они хотят серьезно над нами поработать.

Я убедился, что тактика противника не изменилась. Как год назад, он рассчитывал прежде всего воздействовать на психику. И я снова вспомнил своих товарищей, вооруженных винтовками, пулемет с перекошенной лентой и впереди высоту… Так было тогда, в Карашайском ликбезе.

Теперь схема нашей обороны лежала передо мной, как на рельефной карте учебного класса. Я угадывал впереди себя минные поля, заложенные в двойном шахматном порядке и замаскированные под сусличьи норы. Я мог мысленно определить позиции противотанковых орудий и ружей, так и не рассекреченных воздушной разведкой, лисьи норы с запасом «ка-эс», траншеи стрелковых рот и скрытые за ними танки «Т-34».

Позади нас искусно врыта в панцырную почву артиллерия разных калибров: там стоит артиллерийский командир Виктор Нехода со своими четырьмя скорострельными пушками.

Градов отдавал приказания по телефону. Начальник штаба лежал спиной ко мне, на шинели, и тоже говорил по телефону. Потом они о чем-то переговорили между собой, не отпуская от глаз биноклей.