Григорий Покровский - Развал Страница 39

— Куда, куда, вон за автобусом. Туда его мать.

Бурцев увидел, как отъезжающий автобус показал хвост.

— Садись, дед, подвезу, — Василий открыл дверь «Ауди».

— Чтобы на такой кататься, у меня денег нет.

— А я бесплатно тебя подвезу, как первого московского пассажира.

— Коль бесплатно, то сяду, — повеселел дед.

— Тогда клади своё золото в багажник.

Дед чинно уселся на переднее сидение.

— Во, если баба увидит, испугается.

— Чего испугается?

— Подумает, что дед чего-то натворил, что на такой машине привезли. Ты, видать, не москвич?

— А как вы догадались?

— У тебя на лбу написано, что ты иногородний, а потом — наши рвачи за так не повезут.

— Да, я не москвич.

— А звать-то как тебя?

— Василий.

— Тезки значит. Меня во дворе все дедом Василием зовут.

— А почему все? Сейчас на одной площадке соседи друг друга не знают.

— Я знаменитость, вот меня все и знают, — дед засмеялся. — Дворник я, а посему всем приметный. Сейчас провизию с дачи бабе везу. Бабушка приболела малость, теперь самому приходится урожай собирать. А не соберёшь, все сопрут. Сейчас, Васек, всё воруют, кто во что горазд: кто миллионы, а кто картошку на даче. Мир с ума сошёл.

Бурцев включил радио. Пела, подвывая, Таня Буланова:

«Скажи мне правду, атаман,

Зачем тебе моя любовь,

Когда по свету льется кровь?

Не до любви — она обман».

— Ты слышишь, Васек, о чем она воет. Крови им захотелось, по атаманам соскучились. Война была, а мы пели — выходила на берег Катюша сизого орла встречать.

— Может, кто в вашем доме сдает квартиру внаём? — перебил Бурцев монолог деда. — Жильё надо где-то найти.

— Чтобы так, не знаю, поспрашивать надо. А ты, в Москву за песнями приехал или жена допекла. Они все сейчас такие, атамана им подавай, не меньше. Сейчас многие цепляются за Москву и бандиты и порядочные. Ты, вот гляжу, вроде парень, как бы ничего — не из бандюков!

— Именно так, дед Василий, офицер я, в отставке.

— Вижу шрам на лбу. Воевал?

— Да, в Афганистане.

— Служил им верой и правдой, под пули лез, а они тебя даже из будки выгнали?

— Выходит так.

— Стало быть, алкаши допились до ручки, что бездомные офицеры по улицам бродят. Сталин, какой зверь был, но таких вещей не допускал. Это Никита пример подал. При нём полковники в свинари пошли. Помню, красовался на первой обложке журнала офицер с поросёнком в руках — знаменитый свинарь Чиж, уволенный по сокращению армии. Не помню, — то ли майор, то ли полковник. Надо бы было поместить фото генерала для порядку: с поросёнком и лампасами, и, чтобы в обязательном порядке лампасы были в говне свинячьем. Вот тогда, Васек, авторитет армии подымится на самую вершину. При Сталине кресло в парикмахерской для офицера было отдельное, а эти — офицера на улицу и в дерьмо поросячье. Кто ж их будет, Вася, защищать?

— Вы правы, дед Василий. Я холостой, один мучаюсь, а кто с женой и с детьми, как им живётся, не знаю.

Путники замолчали, каждый думал про своё.

— А тебе, что, Вася и остановиться негде?

— Негде. Приехал сюда на свой страх и риск. Последний шанс. Мыслю на

этой лошадке подзаработать и хоть какую-то комнатушку купить.

— В Москве на улице в машине нельзя ночевать. Шантрапы развилось всякой:

и местной и приезжей. Сейчас их время. Власть другим занята. Могут и убить. Машина у тебя дорогая. Для начала я тебе помогу. Вижу, хороший ты парень. Кочегарка у меня есть, там кроватка стоит. Пока тепло, поживёшь, а как начнутся холода — топить начнём, тогда и освободишь. К тому времени, я думаю, что-нибудь найдём. Тут направо в подворотню, — дед махнул рукой, — вот мы и приехали. Ты погодь, я вынесу ключ от кочегарки.

— Так новоселье обмыть полагается, — пошутил Бурцев.

— А, чего же и обмоем, там за углом магазин, пока я за ключом, а ты мигом туда. Вот нам на закуску, — дед достал из рюкзака три помидора и огурец.

Так Бурцев поселился в Москве. Город он знал неплохо. Учеба в академии пошла на пользу. Зная город, ремесло таксиста освоил быстро. Заработки были неплохие. И только теперь он понял, что служил этому государству зря. Бывали такие удачные дни, что выходило больше, чем он полковником зарабатывал за месяц. Ездил по разным маршрутам. Но крутился, в основном, возле рынков. Туда и оттуда привозил на вокзалы «челноков», днём — покупающий люд, а к вечеру развозил продавцов.

Как-то раз к нему в машину сели две женщины. Лет им было далеко за тридцать. После работы женщины приняли несколько граммов живительной жидкости, были весёлыми и разговорчивыми.

— Валя, — сказала одна из них, — этот молодой человек нас бесплатно домой отвезёт.

— Ну, уж не такой я и молодой, как вам кажется, а потом, почему непременно даром? Вы же свой товар на рынке бесплатно не даете.

— А откуда вы знаете, что мы торгуем?

— Я часто хожу по рынку, и видел вас.

— Кого видели, меня или Валю?

— Вас видел, трусиками торгуете.

— Стало быть, понравилась, коль запомнил, — сказала Валя.

— Понравилась, — Бурцев посмотрел на сидящую рядом женщину и улыбнулся. — У меня «любовь» была — очень похожа на неё — Клавой звали. Я вначале подумал, что это она. Правда, та постарше будет.

— Так пора вам познакомиться, — шутила Валя, — может, и эту Клавкой зовут. Или жены боишься?

— Мне боятся некого, я холостой.

— Что серьёзно?

— Да, серьёзно, могу паспорт показать.

— Ира, жених есть. Вот это дело. Тогда поедем к Ирке, знакомство замачивать.

Подъехали к дому. Женщины не выходили из машины. С минуту сидели молча.

— Ну, так что, пойдём с нами, — наконец, разорвав тишину, сказала Ира — Тебя как зовут?

— Василий. Так надо что-то в магазине взять.

— Эх, Вася, — пошутила Валя, — не надо, у нас всё с собой.

Эту ночь Бурцев ночевал у Ирины. Ира рассказала Василию, что она была замужем и у неё есть сын семи лет. Находится у бабушки в Ярцево.

— Завтра поеду забирать, — сказала Ирина. — Приболел, а мне его не с кем было оставить — торговлю бросить нельзя. Поправился, в понедельник в школу пойдёт.

Про мужа Бурцев не спрашивал, да и неудобно было как-то начинать с допросов. За весь месяц Бурцев заехал к Ирине только раз. Маленькое существо глядело на него, не понимая, зачем этот дядя появился в их доме. Подвыпившая Ирина обрадовалась приезду Бурцева и пыталась отправить к подружке сына. Он плакал, упирался. Бурцеву стало неприятно за то, что он доставлял боль этому маленькому человечку, имеющему полное право на ночлег в своей кровати. Он соврал Ирине, что у него есть клиент и ему необходимо ехать за пределы Москвы.

Глава 25

Когда собаки терзают добычу, они обязательно погрызутся — это природа.

Победив в схватке Горбунова, Соснин покоя не обрёл. К растаскиванию кусков подбежала другая свора. Теперь началось противостояние с парламентом, возглавляемым чеченцем Хазбуловым. Парламент требовал ограничить власть президента. Мол, хватит — нахапал, дай и нам. Они хотели сделать Россию парламентской республикой. Учитывая кавказский менталитет Хасбулова, стоявшего во главе парламента, Россия могла бы стать чеченской подневольной. Монгольской, польской, еврейской и грузинской она уже была на протяжении многих лет. Заседавшие в парламенте депутаты, захотели этого снова. Только в худшем, в чеченском варианте — с отрезанием голов не в лагерях, а прямо на улицах первопрестольной. Это средневековая Чечня покажет, когда отделится от России. Власти будут устраивать публичные казни. Но это будет потом. А сейчас Хазбулов рвался к власти. Соснин упирался и не хотел отдавать. Тогда Хазбулов поставил на голосование за досрочную отставку президента. Соснин объявил о роспуске парламента и о назначении новых выборов. Депутаты, с жадностью рвались к вожделенной цели и не видели, что к власти рвётся чеченская диаспора, со своими родами. В случае их победы, русским там места не было бы. Но Бог хранил Россию, сталинская эпоха в худшем её варианте не повторилась.

Третьего октября к Бурцеву сел в машину пассажир. Он был, немного выпевши, поэтому весёлым и разговорчивым.

— Тверская тринадцать, — сказал пассажир. — Наконец наступило наше время, — продолжил он

— В чём же оно выражается, ваше время?

— Ну, как же, свобода, гласность, — мужчина постучал себя в грудь.

— Свобода? Для кого?

— Для людей, конечно. Для нас, для простого народа.

— С этим можно поспорить, — сказал Бурцев, взглянув на пассажира.

— Ты чего, шеф, так на меня строго смотришь? Я теперь свободен и могу выехать в любую страну. Не то, что раньше было. Сидели в железной клетке.

— Кто сидел, а кто и ездил. Точно как и сейчас. Вы можете поехать, а учитель, которому платят копейки, и то раз в полгода, не может выехать даже в свой райцентр. Люди, живя в тоталитарном режиме, могли свободно ездить в пределах одной шестой суши, а сейчас и того нет. Распался «великий, могучий» на шестнадцать частей. Теперь их свобода заключается в одной шестнадцатой. Я мог ездить в Ялту, в Сочи, в Юрмалу отдыхать, теперь я этого позволить не могу. Причина простая, нет денег. Мне надо квартиру купить, её мне никто не даст. И какая разница, кто меня туда не пускает — чиновник или нехватка денег. А по поводу передвижения, — так я и в Москве несвободен. Меня на каждом шагу менты останавливают. В том тоталитарном режиме я в столице своей родины гулял свободно. Пять лет учился в Москве, бывало, возвращался и ночью. Никто меня не трогал. И ни один мент у меня документы за пять лет не спросил. А сейчас пройдите ночью! Да и днём, я вам скажу, неуютно чувствуешь. У меня рядом в подъезде какого-то бизнесмена взорвали, погибла ни в чём неповинная женщина. Теперь, соседи не идут медленно по лестнице, а пробегают. Так что же это за свобода такая, когда люди боятся в своих подъездах ходить? Это похоже на анархию.