Сидор Ковпак - От Путивля до Карпат Страница 4

— Ей богу не брешу, — я ж не в лесу огуркив шукаю, я до хутора иду.

— А дид где?

— Со мной.

— Да где же он?

Сознаётся.

— В лесу.

— И что же вы делаете в лесу?

Мальчуган мнётся, запутался уже, не знает, что сказать, спрашивает:

— А ты партизан?

— Может быть и партизан.

Радостно:

— Ну и мы партизаны.

— Кто это — мы?

— Я и дид. Нас двое партизан. Да дид що-то захворал, просит солёных огуркив, не придумаю, що мне с ним робить. [19]

Этого хлопчика и его деда, председателя Харивского колхоза, Руднев взял в свою группу, привёл их с собой в Спадщанский лес.

Случай, характерный для тех дней. Побеседовали мы, обменялись опытом, своими соображениями и единодушно пришли к выводу, что обстановка в районе требует от нас смелых, активных действий. Надо приободрить людей, пособрать разбредшихся по лесам, показать всем, что есть против немцев сила, а это легче будет сделать, если откажемся от своего первоначального плана действовать самостоятельно, каждый со своей маленькой группкой, и объединимся в один отряд.

На досуге. Дед Мороз в компании юных партизан

— Ну, что же, Сидор Артёмович, ты командуй, а я по старой армейской привычке буду комиссаром, — сказал Руднев.

Начальником штаба назначили Базиму, а Курса — помощником ему. Подсчитали свои силы: 57 бойцов, 49 винтовок разных систем, 6 автоматов и один ручной пулемёт.

Бой с танками

Объединение произошло как нельзя во-время. На другой день, 19 октября, только собрались обедать — был приготовлен студень, блюдо с ним стояло на дворе, — как вдруг в лесу раздался крик:

— Танки!

Нас было в это время в штабе и возле него человек двадцать. Остальные стояли в заставах — на опушках леса, далеко.

Когда мы выскочили из домика, был уже слышен рев моторов. Танки подходили по главной дороге, со стороны Путивля. Их было два: тяжёлый и средний. Первым показался большой. На повороте, не останавливаясь, он открыл огонь из пушек и пулемётов. В лесу он казался особенно огромным. Дорога не вмещала эту громадину. Он мчался на нас, ломая деревья. Второй следовал за ним.

Грохот, треск, огонь сверкает, но незаметно было, чтобы наш народ очень испугался. Рассыпались все по лесу и стреляют из винтовок. Смысл в этом был: затрудняли наблюдение немцам. Танки промчались мимо с закрытыми люками. Однако немцы успели поджечь домик зажигательными снарядами. Тушить пожар не было времени, хорошо ещё, что удалось спасти имущество штаба, вынести в лес. [20]

Танки направлялись в сторону наших землянок. Я приказал Курсу бежать с минёрами и заминировать выход из леса, а сам с Рудневым, Базимой и остальными бойцами кинулся вслед за танками. Мы пробирались вдоль дороги. Здесь был густой кустарник, мелколесье, а дальше болото. Я надеялся, что танки далеко не уйдут, завязнут. И действительно, вскоре рёв моторов затих.

Рассыпавшись цепью, приближаемся к танкам. Лес вокруг редкий, молодой, преимущественно кусты на болотных кочках. Танки стоят на дороге борт к борту. На среднем открыт верхний люк. Один немец высунулся, ведёт наблюдение, другие возятся чего-то у гусеницы.

Руднев метким выстрелом снял наблюдателя. Тот, как мешок, сполз в люк. Наши сразу оживились. Кто-то уже кричит «ура». Коля Шубин садит из пистолета по броне танка. А я такие команды отдаю, будто у меня тут в лесу и артиллерия, и миномёты, и пехоты не меньше батальона.

— Батарея, огонь!

— Миномёты, огонь!

— Первая рота — влево, вторая рота — вправо, заходи назад, окружай, приготовь гранаты!

Смотрю, большой танк загудел, стал разворачиваться, подминая кусты, и помчался назад по дороге. Что бы это такое значило? Средний остался. Люк открыт. Никого не видно. Осторожно подбираемся ближе, кидаем в люк гранаты, выжидаем, потом бежим к танку. Он стоит, уткнулся в пень, обросший кустами. Гусеница повреждена, но повреждение пустяковое — один палец выскочил. Экипажа нет. Значит, пересел в большой танк, удрал. Словом, победа полная — и ещё какая! Первый бой — у нас ни царапины, и захвачен почти исправный танк. Возбуждение большое. Все обязательно хотят залезть в танк, но некуда уже — там полно. Кто-то поворачивает башню — народ хочет стрелять из пушки по удравшим немцам, а Коля Шубин ходит вокруг танка и чего-то присматривается к нему. Догадываюсь — ищет на броне следы своих пуль, не может понять: как же так — ни одной пробоины.

Вдруг неподалеку в лесу раздаётся сильный взрыв, как раз в той стороне, куда умчался большой танк. Так это же он, вероятно, взорвался на нашей мине! Тут уж радости не было предела. В воздух полетели шапки.

— Ура!

За первым взрывом последовали другие, не такие сильные, но частые и все в одном месте, похоже было на беглую [21] стрельбу из орудий. Что-то подозрительное. Народ затих, прислушиваясь, а потом по моему знаку все сразу кинулись в сторону взрывов, стараясь обогнать друг друга.

Издалека увидели на дороге большое пламя. Развороченная взрывом тёмная громада танка пылала, как костер. Башня была сорвана, лежала в стороне. Подойти к танку нельзя было. Внутри рвались снаряды и патроны.

Когда затихли взрывы и потухло пламя, внутри танка оказалось девять обуглившихся трупов. Экипаж обоих танков, проникших в Спадщанский лес, и проводник-предатель сгорели заживо.

Наши военные товарищи, составлявшие отдельную группу, подоспели к месту боя, когда всё уже было закончено. Они не сразу поняли, что здесь такое случилось. То, что они увидели, с трудом укладывалось в их головах, а то, что им рассказывали, ещё того труднее. Одному казалось самым важным втолковать, кто и как первым услышал шум моторов. Другому больше всего понравилось, что я командовал «артиллерия, огонь!», третьему не терпелось рассказать, как здорово вспыхнул подорвавшийся на мине танк, как хлопцы, быстро подскочив к нему, облили его горючей жидкостью. А Коля Шубин уверял всех, что ему нисколько не было страшно.

— Старикам может и страшно, а мне чего бояться, — говорил он. — Танк палит из пушки и пулемётов, а я бегу за ним прямо по дороге.

Это он воображал, что бежал за танком по дороге — бежал он лесом вместе со всеми. Вероятно в таком возбуждении был, что теперь ему действительно казалось, что по дороге бежал. Во всяком случае, мне, как командиру, не приходилось жаловаться на отсутствие боевого задора у людей. Очень радовало и то, что наши военные товарищи теперь должны были уже иначе смотреть на нас, путивлян.

Словом, мы имели полное основание быть довольными днём и возвращались к домику лесника в прекрасном настроении. Жаль только, что домика не было — сгорел дотла. Зато студень, стоявший во дворе, сохранился в полной неприкосновенности. Это очень обрадовало нас, так как всем страшно хотелось есть.

Никогда, кажется, я не ел ничего с таким аппетитом, как этот студень. Впрочем, в этот день все казалось замечательным, даже землянка, в которой мы расположились на ночь, хотя от дождей воды в неё натекло по колено; чтобы ночью не утонуть, пришлось навалить в землянку уйму сена. [22]

Наши помощники

Как ни велики были возбуждение, радость, задор, вызванные первым успехом в бою, но мы хорошо понимали, что есл и не хотим немедленно же уходить из леса, то должны быть готовыми к тому, что завтра немецкое командование в Путивле сделает всё возможное, чтобы уничтожить нас. Можно ли было думать, что немцы примирятся с бесследным исчезновением в лесу двух своих танков с экипажами, не заинтересуются их судьбой?

О том, чтобы уйти из Спадщанского леса, перебазироваться где-нибудь подальше от Путивля, и речи не могло быть. Сейчас же после боя с танками мы начали готовиться к обороне. Прежде всего я приказал дополнительно поставить мины на всех лесных дорогах и тщательно проверить ранее поставленные.

С нашими силами строить оборону по опушке леса, тянущегося в одну сторону на восемь километров, а в другую на пять, не представлялось никакой возможности. На опушке были выставлены только дозоры. Оборону решено было занять в глубине леса, на имевшихся здесь высотках, давно облюбованных Базимой.

Интересно, что Базима обратил внимание на эти высотки, может быть, не столько как начальник штаба, сколько как педагог, учитель географии, влюблённый в свой предмет. Песчаная почва и волнообразная форма высоток вызвали у него вопрос о их происхождении. Он завел речь о древних дюнах и очень сожалел, что в мирное время упустил из виду организовать сюда экскурсию школьников, говорил, что обязательно сделает это после войны.

Всё-таки по характеру своему наши люди, несмотря на весь свой боевой задор, были глубоко мирные. Не только Базима — многие из нас, путивлян, в те дни, живя в землянках в глуши леса, думали о том, что не успели сделать до войны и что нужно будет сделать после окончания её в своём районе, городе, колхозе, школе. У меня самого не выходили из головы мысли о начатой мною кампании по ремонту домов в Путивле — уже порядочно было сделано, а сколько ещё предстояло! — и о своём любимом детище — городском парке на берегу Сейма.