Александр Александров - Дважды – не умирать Страница 4

– Смирно!

Замерли… Ни движения, ни вздоха… Тишина такая, что слышно, как тикают большие часы на стене, перед входом.

– Командирам отделений проверить наличие личного состава и доложить!

Сержанты придирчиво осматривают своих подопечных. Все на месте, одеты по форме. Научились подниматься за сорок пять секунд… Ну, еще бы! Кому охота до часа ночи со шваброй ходить, когда товарищи уже давным-давно спят.

– Напра-а-аво! – командует старший сержант Гуссейнов. – В колонну по одному, на выход шагом марш!

Учебная рота высыпает на плац, выстраивается в колонну по четыре. Во главе каждого отделения – сержанты. Они бодро покрикивают, подгоняя отстающих. Но и без их команд курсанты стремятся как можно быстрее занять свое место в строю. Потому что просто так стоять на морозе – невыносимо. Тонкие курточки, да еще без поясных ремней не очень-то греют… Хорошо еще – шапки на голове, да рукавицы на руках.

По телу Урманова волнами пробегает мелкая дрожь. После нагретой постели на мороз – ощущение не из приятных. Но ему еще ничего, он во втором отделении, в середине строя. Первому и четвертому отделению – гораздо хуже. Они по краям…Холодный ветер за считанные секунды выдувает из сонных курсантов остатки тепла. Спасение – только в движении.

Наконец раздается:

Рота, бего-о-ом, марш!

Курсанты разом срываются с места. В предрассветной тишине слышится лишь шумное дыхание и тяжелый дробный стук кирзовых сапог по промерзшему ледяному асфальту.

Урманов уже почти привык. Каждое утро теперь начинается для него именно так. Обязательный трехкилометровый кросс и получасовая физическая зарядка.

Грохоча сапогами, курсанты держат строй. В свете уличных фонарей над ротой клубится облако пара. По кругу они обегают жилой городок. Во всех казармах ярко светятся окна. Иногда им попадаются бегущие солдаты из других рот. Но не надолго… У каждого подразделения свой маршрут.

– Подтяни-и-ись! – подгоняет старший сержант Гуссейнов курсантов. Он бежит вместе со всеми.

«Пум-пум-пум!» – глухо стучат об асфальт грубые подошвы солдатских сапог. «Тук-тук-тук!» – отзывается в груди сердце. Кажется, что оно бьется уже где-то возле горла. Все-таки три километра – это не триста метров и даже не километр… Урманов знает, как облегчить муку. Надо просто отключить мозги, не думать ни о чем. И ни в коем случае не смотреть по сторонам. Так сбивается дыхание… Глаза должны видеть только спину впереди бегущего. Тогда ноги сами будут отсчитывать шаги и потребуется меньше усилий. Можно даже ненадолго закрыть глаза… «Раз-два-три! Раз-два-три!» Когда поймаешь ритм, дышится легче.

«Надо бросать курить, – внезапно посещает Урманова мысль. – Пока не втянулся…»

До армии он почти не курил. Серьезно занимался боксом – не до этого было, да и не хотелось. А тут вдруг начал покуривать… Сказалась смена обстановки? Или захотелось почувствовать себя взрослым?

– Не растягиваться! Строй держа-а-ать!

Бегать Урманов никогда не любил. Один раз, правда, на гражданке еще, он пробежал без остановки двадцать километров. Решил проверить себя на выносливость. Расстояние определял по километровым столбикам вдоль дороги. Десять километров туда и десять – обратно. Первую половину, помнится, осилил без труда, а на второй едва не сошел с дистанции. Самый трудный участок оказался с пятнадцатого по восемнадцатый километр. Усталость была такая, что просто хотелось махнуть на все рукой и сесть на землю, прямо возле дороги. Но Урманов, сцепив зубы, бежал и терпел… Трижды, искушаемый усталостью он был на грани поражения, и трижды ему удавалось себя преодолеть. И когда разменял восемнадцатый километр, понял, что добежит… Он был горд, что ему удалось осуществить задуманное. И если бы у него в тот момент спросили, зачем это все, он не колеблясь бы ответил – для тренировки… И совсем не тело имелось ввиду. Ведь очевидно – чтобы стать духовно сильным, волевым человеком, необходимо повседневно упражнять душу. Это Урманов усвоил еще с ранней юности. Когда пытался преодолеть себя в разных житейских мелочах… Например он мог приказать себе целые сутки не пить. И стойко держался, выполняя данный обет. Мог на три дня совсем отказаться от еды. И терпел… Мог заставить себя целую ночь провести в одиночку в лесу. И храбро боролся со страхом… Постепенно, все эти маленькие победы над собой закалили его, сделали сильнее. Он взял за правило никогда не бежать от опасности, а всегда поворачиваться к ней лицом. И это очень пригодилось ему, когда он начал драться на ринге, а иногда, случалось, и вне его… А еще Урманов очень любил читать. И не уставал восхищаться отвагой героев. Будь то стойкий оловянный солдатик из сказки или юные подпольщики из «Молодой гвардии»; краснокожие индейцы из племени Апачи или триста спартанцев, вставшие на пути у врага. Он помнил, как потряс его рассказ об архангельском поморе Иване Рябове, которого давно, еще при Петре 1 захватили в плен шведы, велев быть проводником. И пришлось стать тому Ивану перед выбором: либо остаться живым да здоровым – но предать; либо презрев врага не замарать душу – но погибнуть… Не каждый такой выбор осилит. Ведь столько оправданий найдется. Тут какую мощь надо иметь! Чтобы не дрогнуть, не сломаться… Но видно крепкий стержень у мужика был. Он не просто отказался предать. Он так корабли вражеские развернул, что половина их на мель аккурат напротив артиллерийских фортов села. И была потом прицельным огнем уничтожена… «А если бы я вот так? – думал Урманов, разглаживая тонкие книжные страницы. – Выдержал бы? Не сдрейфил?» И не мог для себя ответить ни да, ни нет. Да и кто бы ответил?

«Раз-два-три! Раз-два-три!» – впереди маячит широкая спина Гвоздева. Урманов видит перед собой только ее и это помогает ему держать дыхание.

Гремя сапогами, учебная рота втягивается на широкую прямоугольную площадку. Это место для гимнастических упражнений.

– Ро-о-о-та-а-а, на мес-те-е-е, – протяжно командует старший сержант Гуссейнов, и первые ряды начинают в ритме бега топтаться на месте. Сзади на них накатывают другие и рота, выстроенная в колонну по четыре, быстро сжимается, как растянутые меха гигантской гармони. Когда замыкающая шеренга переходит на бег на месте, звучит команда:

– Стой!

Рота, сделав напоследок, как и положено два притопа, замирает.

Не шелохнувшись, стоят курсанты на студеном декабрьском ветру. В легких курточках, без ремней, в зимних шапках, с отогнутыми назад «ушами», в суконных солдатских двупалых рукавицах. Рукавицы – это затем, чтобы руки к железу не примерзали, когда придет очередь гимнастических упражнений на спортивных снарядах.

– Рота, нале-е-ево! – зычно выдохнул Гуссейнов и, дождавшись, когда курсанты выполнят команду, продолжил:

– Первая шеренга два шага вперед, вторая – шаг вперед… Шаго-о-ом марш!

Строй курсантов раздвинулся в глубину.

– От центра. Курсант Панчук…

– Я! – быстро отозвался названный курсант, обозначив тем самым точку, откуда должно вестись перестроение.

– На расстояние вытянутой руки… Влево, вправо … Разомкнись!

Курсанты бесшумно задвигались, выполняя команду приставными шагами. Когда перестроение было закончено, Гуссейнов произнес:

– Первое упражнение… Руки согнуты перед грудью, ладонями вниз. На счет «раз-два» – короткие рывки, на счет «три-четыре» – рывки руками в стороны, с поворотом корпуса сначала налево, потом направо… Начали.

Гуссейнов стоял перед строем, выполняя упражнение вместе со всеми. Курсанты, как один, повторяли за ним движения. Это было несложно, главное – не сбиться с ритма.

Потом были привычные уже доставания носком сапога кончиков пальцев вытянутой руки, наклоны из положения «руки в стороны», приседания… В общем, обычная утренняя гимнастика, известная всем с детского сада. И все бы ничего, если бы выполнялась она в теплом помещении, а не посреди продуваемого всеми ветрами армейского спортгородка.

Было еще раннее утро. В ясном небе светила полная луна. Мелким бисером сверкали вокруг нее звезды. Из трубы центральной котельной клубился, поднимаясь вверх густой белесый дым. Сизые лунные тени лежали на белом парадном снегу. И от всей этой картины веяло таким космическим холодом, что Урманов внутренне содрогнулся.

– Раз-два! Три-четыре!.. Три – четыре! Раз-два! – эхом разносилось в стеклянном морозном воздухе.

Урманов механически повторял привычные движения, думая только об одном – скорее бы обратно в казарму. В тепло, в тепло – молила каждая клеточка его застывшего на морозе тела.

«Должно же это когда-нибудь кончиться! – думал Урманов, глядя на равнодушно сияющую с небес луну. – Не может же это длиться вечно. Скорей бы, скорей!» – Закончить упражнение! – разнеслось над площадкой. – На спортгородок бегом марш!

Каждое отделение в колонну по одному выдвинулось на заранее определенное место. Первое – на турники, второе – на брусья, третье – на шведскую стенку, четвертое – к ящикам с песком. Потом по очереди отделения менялись между собой местами, пока не проходили все точки.