Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо Страница 41

Балансируя на табурете, Исламбек полез в карман кителя.

— Мне доставит удовольствие познакомить капитана с документом, подписанным лично оберфюрером…

— Нет, нет! — отмахнулся лениво Биллик. — На кой дьявол мне это нужно, я вполне сыт всевозможными бумагами и приказами. Просто мне помнится другой адъютант… Джумабаев, кажется…

— О, это далекие воспоминания, — улыбнулся Исламбек. — События развиваются слишком стремительно, господин гауптман. Настолько стремительно, что и мы с вами скоро будем лишь воспоминанием.

Биллик понял это как намек на возможный приказ о его отстранении от командования батальоном и нахмурился. Он считал себя хорошим строевым офицером, во всяком случае, способным руководить людьми и требовать от них мужества в деле. Не его вина, что легионеры сдаются. Брат против брата вообще не должен воевать, и никакими идеями его не заставишь идти в атаку на своих. Поэтому когда Биллика убеждали в торжестве силы принципа и хвалили отданных под его начало солдат как отборный человеческий материал, он молчал. Даже кивком головы не выражал согласия. Знал — это слова. Фикция. Тогда же предложил перебазировать легион на Запад, в чужую, пугающую и ожесточающую солдата обстановку. В условия, где не звучит знакомая, понятная, родная речь. Биллика не послушали. Оставили легион в России, оставили как резерв, как заслон, и этот заслон при первом же соприкосновении с советскими частями падал. Не от удара. От тепла родины, от близости братьев. Биллик был солдатом и понимал это. Знал, что судом и казнями ничего не сделаешь. Ничего абсолютно.

Так на что намекает адъютант Ольшера? На какие события, превращающие командира батальона СС в воспоминание. Грустное, видимо, воспоминание.

— Как скоро? — спросил с иронией капитан и стал сливать коньяк в порожний, мутный от недавних прикосновений стакан. — Прежде глоток огонька… Холод собачий здесь…

Саид принял стакан, но не поднес ко рту, а лишь обхватил пальцами, ощущая липкую немытость стекла и холод.

— Я не провидец, — посмотрел он на Биллика. — Но, должно быть, не скоро, во всяком случае, не очень скоро… Тридцать человек в наше время не такая большая потеря…

Биллик усмехнулся. И Саид теперь увидел, что он не молод, далеко не молод, и потрепан изрядно жизнью: морщины обозначились под глазами, на подбородке и даже на щеках. Капитан был небрит. Это само по себе уже говорило о многом: немцы, служившие в легионе, должны были не только по обычному воинскому уставу подавать пример собранности и аккуратности, но и как офицеры СС пропагандировать среди чужеземцев достоинства этой высшей касты. Еще недавно Биллик казался именно таким идеальным офицером, даже молодым казался…

— Если б только тридцать, — кривя губы, произнес он, — хотя и тридцати достаточно. Ведь большинство из них младшие командиры…

Скучно, без тени удовольствия лакнул он коньяк, лакнул как воду. Поморщился, и снова Саид увидел старость и немощь капитана.

— Батальон боеспособен, — не столько желая поднять дух командира, сколько уточнить для себя его мнение о легионерах, утвердил Саид.

— В каком смысле? — поинтересовался Биллик.

— В прямом.

— То есть знает строй, маневр, владеет оружием, — перечислил Биллик. — Я поработал с ними, черт возьми, попотел. Хотел доказать майору Мадеру, на что способен старый солдат Биллик. Но я никогда не обольщался результатами и, тем более, не строил иллюзий. В лучшем случае, они могут вести незрячий бой с партизанами и очищать деревни от диверсантов. Оказалось, что и на это батальон не годен.

Капитан отдернул от окна занавеску, сделанную невесть из чего, и глянул на улицу. Этим взглядом позвал за собой и Исламбека.

— Лес… Вот куда смотрят они все, вот о чем мечтают.

Биллик смял занавеску грубой, обожженной морозом и ветром рукой, сорвал ее с тонкой жалкой тесемки, на которой она держалась, и почти прильнул лицом к стеклу.

— Проклятый лес… Из-за него я каждую ночь не сплю… Обхожу хаты и сараи — не бодрствует ли кто, не готовится ли утечь в лес… Стыдно признаться, одного я пристрелил. И за что? Шел, оказывается, к своей зазнобе на край деревни, крадучись шел… А я думал!.. Всадил в злобе ему всю обойму… Глупо. Ничтожно… Нервы никуда…

Он опять лакнул коньяк. Вспомнил про адъютанта, стакан перед которым все еще стоял нетронутым.

— Вы что же? Пейте! Тут с ума сойдешь от холода и злости…

Саид, не желая огорчать хозяина, отхлебнул глоток.

— Может, только нервы…

— Что? — не понял Биллик.

— Кажется только, а на самом деле лес не так уж опасен. Никуда не уйдут люди.

— Уйдут.

Занавеска, смятая до комочка, упала на стол и замерла здесь серым бугорком. Биллик смахнул его с ожесточением.

— Уйдут, ибо уже готовы… Вот! — Капитан взял с койки, которая была сзади, полевую офицерскую сумку и вынул сложенный вдвое лист бумаги. — Вот, полюбуйтесь.

Это было чье-то донесение о заговоре легионеров. Плохим немецким языком информатор излагал мысли и намерения солдат, оказавшихся вблизи партизанского отряда. Инициатором перехода на сторону русских он называл офицера Курамысова, уже сбежавшего с тридцатью легионерами в лес. Остальные должны уйти в одну из ближайших ночей…

Пока Исламбек читал, капитан смотрел в окно и уныло покачивал головой.

— Провокация, — спокойно и уверенно произнес Саид.

Биллик перестал качать головой, но от окна не оторвался. Ему самому не раз приходила в голову спасительная мысль о провокации. Это было бы хорошо окрестить все выдумкой и сделать вид, что батальон здоров. А на самом деле…

— Кто поручится за солдат? — спросил он адъютанта.

— Тот, кто написал рапорт.

— А это не рапорт, господин унтерштурмфюрер, это обыкновенный донос. И без подписи, если заметили.

— Так выбросьте его! — смело и не без надежды на поддержку предложил Саид.

— Оттого, что я заткну собственные уши, остальные не станут глухими… — Биллик снова вооружился бутылкой, принялся выплескивать из нее остатки коньяка в стакан. Орудуя нехитрой сервировкой своего стола, он продолжал пояснять гостю: — Надо думать, сочинитель доноса, прежде чем подсунуть его в дверную щель, послал копию, если не оригинал, в Берлин, в то же самое Главное управление, тому же самому господину Ольшеру… Или лучше, в СД. Там такие вещи любят. Да это, собственно, их работа… Пейте! Сегодня чертовски холодно… Или мне так кажется…

— Да, холодно, — согласился Саид. К нему давно подбирался знобкий, въедливый ветерок, которым дышало окно, да и вся стена, поставленная на открытое поле перед лесом. По полю белыми низкими дымками погуливала робкая поземка. Надо бы накинуть, как капитан, на плечи шинель, но Саид стыдился признаться в том, что остыл. Слишком браво и смело сбросил ее, войдя в хату. Теперь лучше потерпеть. Он поднял решительно стакан и так же решительно опорожнил его. Стало вроде горячее внутри. — Будет метель… Оттого и ветер.

Капитан не принял суть сказанного, заметил только движение руки Саида и сказал сочувственно:

— Плечо ноет… Перед непогодой всегда так…

Потом понял суть и выругался:

— Проклятье! Еще не хватало метели… Сжечь бы лес! К дьяволу все сжечь!

— Послушайте, капитан, — прервал поток ругательств хозяина Саид. — Давно к вам поступало пополнение?

— Что?

Биллик непонимающе поднял глаза на Исламбека: причем тут пополнение?

— В октябре прибывал кто-нибудь? — уточнил свой вопрос Саид.

— Это имеет какое-то отношение к событию?

— Да.

— В октябре — нет… Не помню.

Саид почувствовал колебание командира и стал подталкивать:

— А если вспомнить?

— Провались все в тартарары! Нет, не поступало… Пейте, господин адъютант господина Ольшера!

— Значит, не поступало… И не убывало?

— И не убывало.

— Может, кто-то уезжал на время?

— Вероятно.

— В Берлин, например?

Биллика стала раздражать настойчивость адъютанта.

— Послушайте, господин унтерштурмфюрер, на кои дьявол вам все это нужно? Батальон доживает свои последние дни, даже часы, а вы интересуетесь какими-то поездками… Воспоминание, одно воспоминание, как вы выразились… Только воспоминание…

— И все же — были поездки в Берлин?

— В Берлин?.. — Капитан задумался. Возвращение к прошлому не доставляло ему удовольствия. Вообще вся история с легионом была нелепой и скучной, мало того, что скучной, но и рискованной. В этом Биллик убедился сам. И хорошо, что наступает конец. — По требованию комитета на Ноенбургерштрассе посылали несколько человек.

— Не помните, кого?

— Нет… Хотя постойте! Двое вернулись… И одного из них я пристрелил… Совершенно точно. А вот фамилию не знаю… Была, наверное, фамилия… Вылетела из головы, да и зачем она мне… Все к дьяволу!