Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая Страница 42

Жена молчала,

— Лейтенант Шевяков! — опять озорно выкрикнул младший сын.

— Ты с Шевяковыми не шути, — придрался к случаю отец. — У Шевяковых рука крепкая и голова в военных делах варит.

Эта фраза уже прямо предназначалась для жены, равнодушие которой просто действовало ему на нервы. Очевидно, привычка к совместной жизни, уверенность в этой жизни, в ее прочности позволяли матери вести себя так независимо и даже вызывающе. Впрочем, все эти размолвки могли показаться серьезными только со стороны, в пределах же «круга семьи» это были не больше, чем слабенькие вспышки молнии, не предвещавшие грозы.

Гроза шла мимо. Шевяков-отец был слишком добродушен для роли семейного громовержца. Он только обижался, что его не понимают.

У него было сейчас странное состояние — какая-то неудовлетворенность, сменившая благодушие. Сожаление о чем-то… Черт возьми, может быть, дело шло об ушедшей молодости, которую всегда жалко!

— Шевяковы в гражданской войне отличились, — с сердцем сказал он, в упор глядя на жену. Обида бушевала в нем вовсю. — Наградами отмечены…

— Ну, пошел теперь — «Шевяковы, Шевяковы»! — поморщилась жена. — Видишь, какой знатный род отыскался!

— А плох? — сказал отец.

— Хвались больше.

— А плох?

— Ну и любуйся. Отстань, тебя не переговоришь.

— Кто отстань? Я отстань? А кто начинал?

Они бы еще долго спорили друг с другом, с азартом людей, убежденных в своей правоте, потом перевели бы, наверно, разговор (как это обычно бывает) на более высокие темы, продискутировали бы, вероятно, вопрос о машиностроении и текстильной промышленности (их главная тема, причем отец обычно кричал: «Текстиля мало вижу в магазинах, текстиля хорошего мало!» — стараясь тем самым уязвить мать, которая была текстильщицей-стахановкой)… но вдруг в какое-то мгновение отец взглянул на Михаила, остановился как бы пораженный и замолчал.

Сын сидел, подперев щеки руками, задумавшись, и, казалось, не видел и не слышал, что происходит вокруг. Его взгляд скользил мимо отца, хотя глаза были обращены на него. На губах играла едва уловимая улыбка. Она пропадала и возникала вновь, освещая несколько удлиненное, выразительное лицо, не совсем правильное, благодаря чуть приплюснутому, широкому носу, большой лоб с зачесанными назад русыми волосами. Сын не замечал, что отец все с более и более возрастающим волнением следит за ним. Его мысли витали далеко.

II. Соревнование

Отец вскоре поднялся с дивана.

— Пойти сходить к Антиповым, — сказал он. — Давно у них не был.

— Давно у них не был?! — удивилась мать. — В прошлый выходной ходил.

— В позапрошлый, — сказал отец.

— Ну вот! Точно я не помню, что в прошлый.

— В позапрошлый, — настаивал отец.

— Тебя все равно не переспоришь, — махнула рукой мать. — Смотри, дождь идет. Куда ты на ночь глядя пойдешь?

— Какая же ночь…

Если уж отцу что-нибудь взбредет в голову, его трудно переубедить. Он еще некоторое время толчется в комнате, переходя от окна к окну, словно раздумывая, идти ему или нет. Потом вдруг начинает ни с того ни с сего передвигать буфет, который ему почему-то помешал. Передвинувши его сантиметров на пять («об угол можно одежду порвать»), он поднимает вопрос о зеркале, которое «тоже надо бы перевесить». Но это одни разговоры. Ему просто не сидится дома. Проявив такую оживленную хозяйственную деятельность, он направляется в переднюю, надевает плащ и уходит.

На улице апрель, идет дождь. Вечер теплый. Пахнет сыростью. Механик не спеша проходит по тихому переулку, не обращая внимания на дождь, наслаждаясь теплотой и чувствуя какую-то особенную легкость в теле.

«Весна, — думает он, — весна во всех своих правах. Эх ты, благодать! Все растет, все расцветает. Круговорот жизни. Эх, Мишка, Мишка! Да меня, пострел, в твои годы хозяин за волоса таскал. Чудеса. Сомневаюсь. Живу ли, дышу ли! Сомневаюсь. Непонятно!»

Он останавливается посреди переулка, взволнованный своими мыслями, протягивает руки вперед, как бы вопрошая ночь, что же происходит в этом мире.

Но в переулке никого нет, и никто не удивляется человеку, рассуждающему с самим собой.

— М-да, — бормочет механик. — Мы, бывало… Ну да ладно!

Он продолжает свое шествие по переулку, доходит до большой улицы, залитой огнями, сворачивает и идет по ней. В витринах сверкает снедь — колбасы, окорока, дичь. Он движется вплотную к витринам, где карнизы домов скрывают его от дождя, невысокий, широкоплечий и несколько грузный. У некоторых витрин останавливается, разглядывает товары, но ему ничего не хочется, он плотно поужинал, сыт и останавливается просто из любопытства.

Так он доходит до квартиры Антипова. Это его закадычный друг, с которым его связывали лет двадцать, если не больше, совместной работы. Дружба не мешает Антиповым кое в чем завидовать Шевяковым, причины для этого каждый раз находятся. У обоих по четверо детей. У Шевяковых все сыновья, у Антиповых три сына и дочь. Когда старший сын Шевяковых стал учиться в техническом институте, Антиповы послали своего старшего учиться туда же. Оба стали инженерами. Равновесие было восстановлено, Антиповы боялись отстать от Шевяковых. Шевяков был механиком, Антипов — лучшим токарем на заводе. На этом они мирились.

Шевяков застает всю семью за ужином. Кроме старшего сына, инженера, жившего отдельно, все дети налицо. Второй сын, Константин, одних лет с Михаилом Шевяковым. Они вместе кончали в этом году среднюю школу; Правда, Константин учился слабее Шевякова, и это было причиной горестей всей семьи Антиповых.

За столом сидели два сына и дочь, потом сам Антипов, жена и бабушка.

Увидя Шевякова, Антипова-жена засуетилась, лихорадочно начала смахивать со стола крошки, убирать грязную посуду. «Салфетку, салфетку другую давай», — шепнула она дочери, и пока Шевяков раздевался в прихожей, стол был уже покрыт чистой голубой скатертью.

— Не сиделось дома, решил по воздуху пройтись, — говорил Шевяков, проходя в столовую и здороваясь со всеми. — Агафья Тимофеевна все молодеет, — сказал он, здороваясь с бабушкой.

— Ну, уж ты скажешь, — засмеялась довольная бабушка. — А внукам-то что делать, если старухи будут молодеть.

— Какая там старуха!

— Старуха, батюшка, самая что ни на есть старуха, — сказала бабушка. — Садись, чайку с нами покушай.

— Чего чайку! Чего чайку! — засуетился хозяин. — Ты его серьезным чем-нибудь попотчуй. Костя, подай-ка сюда рябиновку. Давай быстро рябиновку! — кричал он сыну.

Но жена уже сама обо всем догадалась. На столе мигом появилась рябиновка, закуски. На столе появилось варенье и печенье, и из буфета были вынуты новые чашки.

— По маленькой за жизнь, — сказал Антипов-отец, подавая Шевякову рюмку.

— Я, ты знаешь, не большой охотник до этого зелья, — сказал Шевяков. — Разве что за сынка выпью, сынка, между прочим, провожаю в военную школу. Разве что за это выпить.

Быстрый взгляд, которым обменялись муж и жена Антиповы, показал, что известие это было для них неожиданным, оно не только удивило их, но даже как будто смутило. В комнате вдруг стало тихо. Антипов сейчас только заметил, что не налил себе вина, и потянулся за бутылкой.

— Михаила? — для ясности переспросил он каким-то хрипловатым голосом.

Шевяков кивнул головой, он не замечал ничего странного в поведении хозяев, был слишком поглощен мыслями о сыне, чтобы почувствовать, какое впечатление на Антиповых произвело его сообщение.

— Да, теперь грамотная молодежь подросла, — резонерски произнес он. — Говорят, отличников будут без экзаменов брать. Вот дело до чего дошло.

Это, пожалуй, было необдуманно сказано. Все поглядели на Константина, он смутился и покраснел.

— Стахановцы, стахановцы везде нужны! — скороговоркой произнес Антипов-отец, несколько принужденно засмеявшись.

— Стахановцам везде дорога, — кивнул головой Шевяков.

— А потом это новое звание? — спросила Антипова-жена.

— Лейтенант! Военная дорога, — сказал Шевяков. — Теперь в каждой рабочей семье будет свой лейтенант. Подрастают дети. Вон они какие! — кивнул он на сыновей Антипова. — Все лейтенанты.

— Куда там! — махнул рукой Антипов. — Еще сапог сколько износят.

— Как куда? И не увидишь, как нас обгонят. Все лейтенанты!

— Длинная история…

— Костя! — вдруг сказала Антипова-мать, обращаясь к сыну. (Она стала что-то беспокойно вести себя.) — Ты напился чаю, шел бы заниматься в ту комнату, закройся, мы тебе мешать не будем, потише будем разговаривать. Экзамены на носу, — взглянула она на гостя. — Собирается потом в университет на врача.

— Мы ему сейчас полную тишину сделаем, — сказал Шевяков. — Засиделся я у вас. Надо идти. Пришел на десять минут, а просидел полчаса. Жена ругаться будет.