Владимир Рудный - Гангутцы Страница 42

— Послал бы ты его с лопатой восстанавливать блиндажи, — с досадой произнес Расскин, подумал и добавил: — Я сам, Сергей Иванович, поработать лопатой не прочь. Тебе Симоняк докладывал, какую армейцы развернули фабрику стандартных дзотов?

— Что за фабрика?

— Там есть один лейтенант. Его называют — разрушитель линии Маннергейма. Он строит «линию Репнина»… Это его фамилия. Во втором эшелоне он готовит каркасы и все, что потребуется для сборки дзотов. Останется лишь вырыть котлован и опустить в него готовый дзот.

— Молодец! — одобрил Кабанов. — Скажи своим писателям, чтобы расписали об этом как следует…

Пришла из Таллина радиограмма: прикрыть силами гангутской истребительной авиации налет наших бомбардировщиков на аэродромы побережья Ботнического залива. Германская авиация, сосредоточенная в Финляндии, готовила массированный налет на Ленинград. Бомбардировщики Северного флота, Балтики и фронтовые при поддержке Гангута должны сорвать удар по Ленинграду. А за полночь пришла вторая радиограмма: финны начали боевые действия по всему фронту, передается оповещение о войне с маннергеймовцами.

Утром, когда над Гангутом в сторону Турку прошли более полусотни наших скоростных бомбардировщиков, две эскадрильи истребителей поднялись с аэродрома. Гангутцы прикрывали бомбовой удар по германо-финским аэродромам. Далекий гул докатился вскоре до Ханко с той стороны, откуда уже не раз прилетали «юнкерсы», «Дорнье», «бристоль-бульдоги». Наконец-то нанесен ответный удар.

Кабанов решил внезапно и стремительно выбить инициативу из рук противника. Прежде всего ослепить врага, лишить его корректировки, наблюдательных вышек. Одним ударом поразить весь его зрительный нерв, протянутый вокруг Гангута.

Когда Симоняк очередной раз доложил, что вышки ломятся от финских и немецких наблюдателей, Кабанов с какой-то особой радостью приказал:

— Бей! Бей их, Николай Павлович! Пришел час!

Лицо Кабанова прояснилось. Усталые глаза заблестели. Могучая фигура, казавшаяся раньше грузной, сейчас выпрямилась, подобралась, стала стройной, пружинистой, под стать сорока годам генерала. «Действовать!»

Перед его глазами возникла вся линия кругового фронта, вся картина расположения сил наших и противника, все, что он знал по картам, по данным разведки, по личному впечатлению, полученному в час полета над границей базы с капитаном Антоненко.

— По противнику — огонь! — услышал начальник артиллерии Кобец долгожданный приказ Кабанова.

И покатилась боевая команда по дивизионам, по батареям, по наблюдательным постам, по всему полуострову, досылая в стволы пушек за снарядом снаряд.

Подобно тому как в час приказа из высшего штаба посветлел генерал, так и каждый солдат и матрос зажегся, услышав долгожданную команду: бей, круши врага! До чего трудно было ждать, бездействовать, читая грозные телеграммы с далеких и близких фронтов. И до чего радостно стало на душе, когда орудия открыли огонь и каждый гангутец почувствовал себя в строю всего народа, отражающего вражеское нашествие. На орудиях, на снарядах солдаты и матросы размашисто писали: «Смерть фашистам!», «Смерть врагам нашей Родины!», «За Советскую Родину — в бой!»

Из всех орудий Гангут открыл огонь.

Полуостров, как линкор, стреляющий из всех калибров, окутало дымом. Скалы вторили орудиям, сливая их голоса в долгий, неутихающий гул. Небо, накаленное солнцем и пламенем сгорающих тонн пороха, колебалось над батареями, как над палубой корабля в море.

А за морем, за лесом, на вражеской земле набегали друг на друга густо-черные и медно-желтые костры.

Горели казармы штурмовых частей противника, склады с боезапасом для завтрашнего штурма, наблюдательные вышки артиллерийской разведки и суда шюцкоровской флотилии, которая уже получила приказ высадить ночью десант на Гангут.

С Петровской просеки Кабанову с азартом докладывал Симоняк:

— А мы их из зениток, из скорострелок! Все вышки разом накрыли! С одной они кинулись по столбам спускаться. Как пожарные. Сам видел! А один немец не выдержал: сиганул с площадки вниз — и всмятку!..

— Хорошо, Николай Павлович. — Густой бас Кабанова рокотал сдержанно, с охлаждающей трезвостью. — Твой сосед Кудряшов тоже молодец — его батареи сбили вышку на Рюссарэ и не позволили гасить пожар. Сейчас финны очухаются, начнут отвечать. Укрой людей вовремя.

— Укроем, товарищ генерал, — строго отвечал Симоняк. — Нашего копай-города хватит на весь гарнизон.

Батареи Гранина стреляли по острову Моргонланд. Там, в семи милях к юго-западу от Утиного мыса, находился центр управления огнем финской морской артиллерийской группы.

Моргснланд совместно с маяком на острове Бенгтшер контролировал подходы к Ханко с юга.

Кобец с «голубятни», недовольный, наблюдал за стрельбой. Он позвонил Гранину:

— Что там твои мажут? У одних недолет, у других перелет!

— Минуточку, — не отрываясь от стереотрубы, тянул Гранин. — Твои данные устарели, Сергей Спиридонович. Брагин взял маяк в вилку и переходит на поражение.

Кобец убедился, что Гранин прав.

Далеко на Моргонланде здание финской пеленгаторной станции окуталось пламенем взрыва. Произошло нечто странное: каменная башня в центре здания приподнялась в воздухе, склонилась в сторону и развалилась.

— Видал, Сергей Спиридонович? — ликовал Гранин, сам ошеломленный случившимся. — Может быть, с «голубятни» не видно? Так я за тобой «блоху» пришлю…

— Чудо двадцатого века! — удивился Кобец. — Неужели один снаряд поднял в воздух такую махину?

— Смотря какой снаряд. То ж гранинского дивизиона снаряд!

— Расхвастался! — сердито оборвал увлекшегося Гранина Кобец. — Скажи Пивоварову, чтобы он на тебя ведро воды вылил. Генерал предупреждает: финны сейчас начнут тебя молотить. Смотри, чтобы потерь не было.

Кабанов действительно то и дело напоминал командирам: не увлекаться, не терять голову! Его сердце радовалось каждому новому донесению штаба об успехах артиллерийского наступления. Но он все время, хмурясь, твердил Барсукову:

— Спокойно, Игорь Петрович. Поменьше восторгов. Трофеи подсчитаем после того, как финны ответят. Прикажите всем: следить за маскировкой, беречь людей. Чтобы на радостях рты не разевали…

Финны опомнились, ответили Гангуту шквальным огнем. Лишенные управления, четкой корректировки, они беспорядочно бросали снаряды на улицы города, стреляли шрапнелью, зажигательными, старались поджечь дома, парк, лес.

С Петровской просеки Кабанову снова докладывал Симоняк:

— Противник настойчиво бьет по недостроенным дотам. Сжег всю маскировку.

— Значит, считает их действующими?

— Так точно. Маскировка ввела его в заблуждение.

— Что же, у вас в лесу хворосту мало?..

Почуяв в голосе Кабанова иронию, Симоняк молчал. Молчал и Кабанов. Это продолжалось мгновение. Но они поняли друг друга.

— Хватит хворосту, Сергей Иванович, — почти обрадованно произнес Симоняк. — Будем все время возобновлять маскировку и держать их в заблуждении. Пусть расходуют снаряды по ложной цели. — Он подумал и уже по-деловому, как в штабе, на разборе, доложил: — Плохо мы построили противотанковый эскарп. В стенке рва бревна уложили рядами, горизонтально. Они теперь и посыпались. Надо ставить вертикально, частоколом.

— Значит, противник ведет огонь по эскарпу? — заинтересованно, как о самом главном, спросил Кабанов.

Симоняк подтвердил, что финны прощупывают передний край.

— Ясно. Готовятся к танковой атаке. Ночью все силы бросьте на укрепление рва — так, как вы это наметили. Авиация сейчас поможет вам. Людей берегите.

Кабанов тяжело положил трубку и озабоченно, в раздумье сказал Барсукову:

— Вот вам и первые уроки боя. Хоть и по недостроенным дотам бьют, но все же бьют. Значит, засекли места, где мы строили. Мы плохо маскировали строительство. Одного они не знают: что это теперь никчемная для них цель. И не должны знать. Надо путать их, создавать и другие ложные цели. А настоящие цели прятать, в землю закапывать. Сейчас они ослеплены. Мы господствуем. Надо это использовать, не теряя ни минуты.

Артиллерийский бой продолжался весь день. Вернее — с этого дня он и не стихал.

Кабанов сдерживал не только подчиненных, но и себя, не смея предаваться радостям первой победы, зная, что впереди долгий и тяжелый труд большой войны. И только когда доклады командиров зазвучали сдержанно, трезво и глубоко продуманно, он позволил себе поздравить людей с успешным началом боевых действий.

Низко промчались «чайки» Белоуса на подавление финских батарей. И тут же с глухим, растущим, ввинчивающимся в уши, в мозг рокотом понеслись на наш аэродром снаряды тяжелых, дальнобойных батарей. Снаряды вспарывали летное поле, угрожая разворошить, уничтожить всю посадочную полосу.