Михель Гавен - Заговор адмирала Страница 42

— Как вы понимаете, фрау, мне поручено довести итоги совещания с фюрером до сведения адмирала. Это не самая приятная задачка. Боюсь, что Хорти может в должной мере не оценить достижений рейхсфюрера по венгерскому вопросу. Хорти может не понять, что нынешняя ситуация — меньшее из зол, — он вздохнул. — Бригадефюрер считает, что пока можно на это согласиться. Временно. Чтобы всё улеглось. Хотя не думаю, что мое сообщение улучшит адмиралу настроение.

— Я могу избавить вас от этой неприятной миссии, Вильгельм, — предложила Маренн. — Я сегодня вечером обедаю в семье адмирала. Я постараюсь объяснить ему всё это как можно мягче. Так и передайте Вальтеру.

— О, вы меня очень обяжете, фрау! — Хеттль явно обрадовался. — Хорти даже трудно себе представить, какая ожесточенная подковёрная схватка за Венгрию идет сейчас в Берлине. Как только стало известно о результатах ночной беседы Гиммлера с фюрером, Риббентроп пришел в ярость, а Кальтенбруннер — тот вообще онемел, точно палку проглотил. Однако пока они всё это переваривали, рейхсфюрер, пользуясь заверениями, которые он получил от фюрера, тут же отдал приказ о возвращении Скорцени и его подчиненных в Берлин. В обход Кальтенбруннера и даже не поставив того в известность. Это был дополнительный удар, который сильно задел самолюбие его заместителя. Но будет знать, — Хеттль усмехнулся. — Он же не стесняется водить шашни с Риббентропом и действовать в обход рейхсфюрера. Кстати, Вальтер хочет, чтобы вы тоже как можно скорее вернулись в Берлин, — сообщил он. — Рейхсфюрер особо напомнил ему на счёт вас. Теперь, когда чаша весов склонилась в нашу сторону, Кальтенбруннер и Скорцени пока не решатся предпринять что-то значительное против самого адмирала, его семьи и приближенных. И ситуацию вполне можно будет регулировать из Берлина. К тому же здесь теперь постоянно буду находиться я с весьма обширными полномочиями, которые бригадефюрер специально попросил для меня у рейхсфюрера, чтобы противодействовать Вейзенмайеру и держать гестапо в узде. Хотя вы сами знаете, фрау, что Мюллер не так уж рьяно рвется в бой. Ему совсем не нравится идея противостоять рейхсфюреру. Так что он точно не будет торопиться. А Эйхману пришлось слезть с поезда, сняли прямо с колес, на промежуточной станции, его самого и всю команду, — сообщил Хеттль иронично. — Вернули на место. Кальтенбруннер был очень зол. Но кто его уже спрашивал? Рейхсфюрер убедил фюрера, что вместе с адмиралом они решат еврейский вопрос на территории Венгрии постепенно. Возможно, евреям придется надеть желтые звезды и перебраться в гетто. Меньшего фюрер не потерпит, но депортации, массового уничтожения не будет. А это в сложившихся условиях, согласитесь, фрау, уже победа.

Двенадцать скрипачей в ярких национальных костюмах вдохновенно играли на застекленной отапливаемой террасе в зимнем саду среди пальм, цветущих орхидей, гортензий и рододендронов. На овальном столе, покрытом белой скатертью, стояли семь высоких канделябров, будто сплошь состоявшие из сплетения золотых веток и листьев, и смягчали теплым розоватым светом свечей равнодушный и холодный блеск электрических ламп. В хрустальных бокалах, обвитых золотой нитью, искрилось красное венгерское вино. На широких блюдах старинного мейсинского фарфора, расписанного сценами охоты на медведя первого императора из династии Габсбургов Рудольфа, источали аромат национальные венгерские угощения — обильно сдобренный перцем говяжий гуляш, тушеный салат с баклажанами, лапша с творогом. И, конечно, самое знаменитое угощение венгров, которым они всегда гордились — чирке-паприкаш, то есть нежное мясо цыпленка, тушенное с салом, луком, сладким перцем и помидорами в соусе из сметаны со сливками. Персон, собравшихся за столом, было не так уж много — только члены семьи регента и несколько приближенных, в том числе граф Эстерхази. Лакеи в красных ливреях стояли за стулом каждого участника обеда, готовые исполнить любое желание. Ещё несколько лакеев перемещались от стола к дверям, подавая и меняя кушанья. «Все как положено при габсбургском дворе, — в очередной раз заметила про себя Маренн. — Адмирал не изменяет привычкам молодости. Да это и неудивительно. Кто бы захотел изменять таким привычкам, имея возможность им следовать?»

— Вы знаете, ваше высочество, чирке-паприкаш, который вы только что отведали, я всегда готовлю сама, — чуть наклонившись вперед, сказала супруга адмирала Магда, невольно демонстрируя гостье своё ожерелье из сапфиров, обрамленных бриллиантами. — Так всегда делала императрица Зизи, когда приезжала в Гёдёллё. Она сама готовила это блюдо для императора. Оба очень любили чирке-паприкаш. Её величество называло его по-настоящему венгерским, так как в нем присутствует то, что, как она считала, очень важно для венгерского характера — чувственность и весёлая искра. Это ощущение создают такие ингредиенты, как сметана, перец, тмин. У Зизи неплохо получалось.

— У вас тоже, фрау, — искренне ответила Маренн. — Блюдо действительно великолепное. Когда-то в Вене я пробовала его, но тот вкус не сравнится с этим. Сразу видно, что это блюдо приготовлено руками венгерской женщины.

— Благодарю вас, ваше высочество, — щёки Магды, испещренные мелкими морщинками, зарделись от радости так, как будто супруга адмирала была юной девушкой и приготовила чирке-паприкаш впервые в жизни. — Для меня особая честь, что правнучка Франца Иосифа была гостьей в моем доме и отведала мои кушанья. Помню, я готовила чирке-паприкаш для самого императора, когда он единственный раз оказал нам честь, отобедав у нас в Вене в 1907 году по поводу рождения Миклоша, — женщина взглянула на сына. — Я была тогда совсем неопытной в придворных делах, страшно волновалась, — призналась она. — Ведь императрицы уже давно не было в живых, а я знала, как Франц Иосиф придирчив. Он сразу почувствовал бы, если б блюдо было приготовлено хуже. Не знаю, было ли на самом деле хорошо, — Магда пожала плечами, — ведь сама я от волнения вообще не чувствовала вкуса, но его величество хвалил меня и даже попросил добавки.

— Было вкусно, я хорошо помню этот день, — поддержал её адмирал. — Стояла чудесная погода. В нашем доме, где мы тогда жили, выходящем окнами на Пратер, было много солнца и много радости.

— Теперь я учу этому искусству Илону и Эржебет, — Магда обратилась ко второй невестке. — Я говорю им, что каждая благородная венгерская дама должна уметь готовить чирке-паприкаш, причем так хорошо, чтобы в любой момент им было не стыдно угостить короля. Они стараются, — добавила она с улыбкой.

— Во всяком случае, это прекрасное блюдо сегодня в моем лице приобрело ещё одного поклонника, — ответила Маренн. — Мне жаль, что моя дочь Джилл находится в Берлине и не имеет возможности его отведать. Но я обязательно расскажу ей и даже по возможности постараюсь приготовить сама.

— Я расскажу вам рецепт с моим собственным секретом, — Магда заговорщицки понизила голос. — Правнучка Франца Иосифа должна уметь готовить чирке-паприкаш. Я считаю, что это обязательно. Конечно, времена изменились. Теперь в моде все американское — быстрое приготовление, консервы, раз-два — и готово. Но что американцы! — она махнула рукой. — Разве у них есть такая богатая и древняя традиция, как у венгров или других европейских народов? Мы строго следуем своим традициям и должны их сохранять. После ужина я вам всё подробно объясню, — пообещала супруга регента. — Посекретничаем на кухне.

— Благодарю вас, — Маренн улыбнулась. — Буду очень признательна.

— Мне сказали, вы уезжаете завтра, — Хорти бросил быстрый взгляд на Эстерхази, показывая, откуда пришли сведения. — Рейхсфюрер хочет, чтобы вы вернулись в вашу берлинскую клинику, и я его понимаю, — он сдвинул подернутые проседью брови над переносицей. — Мне доложили, что сюда прибыл уполномоченный Шелленберга, который все время будет находиться в Будапеште, и для меня это будет существенной поддержкой в противостоянии Вейзенмайеру, а вам надо вернуться к своим обязанностям. Мне сказали, вас ожидают десятки и сотни раненых и больных, которым необходима ваша помощь. Я понимаю, ведь императрица Зизи когда-то первой в истории Австро-Венгрии организовала в Шенбрунне госпиталь, в который пригласила лучших врачей, и сама работала в нём обычной медсестрой, исполняя поручения докторов. Она нисколько не кичилась короной и воспринимала свое положение не как право, а как обязанность. Вы продолжаете её благородное дело. Я мог бы предоставить вам венгерский самолет, чтобы вы могли вернуться в Берлин, — предложил Хорти.

— Благодарю, ваше высокопревосходительство, но самолет за мной пришлют, — вежливо отказалась Маренн. — Вальтер обо всём позаботился.

Ей было известно, что Скорцени уже покинул Венгрию сразу после того, как узнал от Кальтенбруннера, что смещение Хорти с поста пока откладывается. Его люди ещё находились в лагере, но сам он уже вылетел в Берлин. «Меня он с собой не позвал, — подумала Маренн с иронией. — Даже не сообщил, что возвращается. Он любит показать мне, что он на высоте, когда срываются его планы. Тут уж он обо мне не вспоминает. Впрочем, это даже и к лучшему. Даже если бы у Вальтера и не нашлось самолета для меня, адмирал бы меня выручил. Это замечательно. Во всяком случае, Отто не будет иметь никакого отношения к моему возвращению в Германию».