Аурел Михале - Августовский рассвет (сборник) Страница 43

— Пошел я узнать, что слышно в охранении. Хотел взглянуть на ту сторону, — начал рассказывать Сынджеорзан. — Там мне пришла в голову мысль посмотреть в подзорную трубу, полюбоваться тамошними местами. Смотрел я, смотрел и вдруг вижу какое-то движение у сторожевой будки. Пригляделся получше и вижу, что кто-то пытается вскарабкаться на будку. «Э, черт! — подумал я. — Уже осень, а эти гуси еще не улетели от нас!» Мне стало ясно, что хочет сделать этот тип… Я вышел из окопа и подобрался, как лиса к гнезду… И вот он, голубчик. Я вам доставил его живым и невредимым. Не так ли, господин гусь? — закончил он, обращаясь к пленному.

— Я не знаю, — ответил тот, быстро сняв пенсне, будто нарочно для того, чтобы стала лучше видна его презрительная усмешка. Он принял гордую позу, заложив одну руку за спину, а другую за борт френча.

Майор Дрэгушин снова сел на ящик из-под патронов и сказал мне:

— Будешь переводить!

— Слушаюсь, господин майор.

— Спроси, как его зовут.

Я спросил.

— Я не знаю! — с вызовом ответил пленный.

— Где расположены ваши войска?

— Я не знаю.

— Что вам нужно было у будки?

— Я не знаю!

Позади него кипятился сержант Сынджеорзан.

— Сержант, спроси ты его! — приказал выведенный из себя майор Дрэгушин. Сынджеорзан снял каску и вытер вспотевший лоб:

— Слушаюсь, господин майор! У меня есть опыт беседовать с ним. Когда я его поймал и показал ему пистолет, он сразу сделался как тряпка: «Товарищ, не надо…» Не знаю, что он еще бормотал. А теперь будто шомпол проглотил! Дайте его мне. У меня он заговорит, господин майор.

Майор Дрэгушин улыбнулся:

— Хорошо, сержант.

Сынджеорзан снова надел каску и, взяв пленного за руку, проговорил:

— Пожалуйста, ваше превосходительство.

Пленный вздрогнул. Щеки его посерели, пенсне болталось на шнурке.

— Пожалуйста, ваше превосходительство, пожалуйста, — повторил сержант, и гитлеровец залепетал:

— Я говорит… Я говорит все.

И он затрещал как пулемет. Я едва успевал переводить:

— Их часть занимает позиции в городе, и они держат под огнем главный мост. Огневые средства: шесть пулеметов, пять противотанковых орудий. Он дезертировал. Он хочет живым вернуться домой. Он не член гитлеровской партии, но все же офицер. А офицер есть офицер. Офицер не должен быть предателем, он это очень хорошо знает, но он хочет жить. Война — это глупость, да, глупость, и он не хочет быть ее участником… Он сыт по горло нищетой, пропагандой и голодом…

— Где установлены огневые точки? — перебил его майор Дрэгушин. Пленный некоторое время молчал, будто пытаясь вспомнить, потом попросил лист бумаги и карандаш. За несколько секунд он набросал схему и протянул бумагу майору.

Мы нагнулись над схемой и принялись изучать ее. Все признали, что схема очень подробная, точная и ясная. Это говорило о том, что пленный не был рядовой птицей.

Однако схема гитлеровского капитана ставила нас в затруднительное положение. Если она соответствовала действительности, все наши приготовления шли насмарку. Сведения о противнике, которыми располагали мы, были совсем другими. Может, противник изменил боевой порядок, принял новую концепцию обороны? А если пленный лжет? Майор Дрэгушин внимательно изучал расположение противника и все время сравнивал его с данными, нанесенными на наши карты. В какой-то момент я увидел, как он взял цветной карандаш, готовясь внести изменения, но остановился, поднял глаза от карты и посмотрел куда-то поверх наших голов. Барабаня пальцами по карте, сказал:

— Надо доложить в штаб полка. — И после паузы добавил: — Я хочу, чтобы как можно больше наших добралось туда.

Я кивнул головой, согласились и другие, хотя, думаю, ни один из нас не понял, что именно хотел сказать майор Дрэгушин.

— И поэтому нам нужно быть уверенными, что схема отражает реальное положение! — добавил майор и резко повернулся к пленному: — Учти, если ты нас обманул, ты будешь расстрелян!

Я перевел. Глядя в землю, немец ответил:

— Не лгу! Можете меня расстрелять, если…

— Отведи его в полк, — приказал майор, и Сынджеорзан повел пленного. Когда мы остались одни, майор снова схватился за сигареты. Он хотел прикурить, но его остановил зуммер полевого телефона. — Да, майор Дрэгушин. Здравствуйте, товарищ полковник! Да-да, знаю, спасибо! Спасибо! — Он положил трубку и сказал: — Полковник Памфилов желает нам завтра успеха. Они будут атаковать на нашем правом фланге… А все же насколько достоверна схема немца? Как вы думаете?

— Логически, господин майор, информация, поступившая от противника, сразу же ставится под сомнение, — ответил за всех капитан Комэница.

— Логически — да, и я понимаю это. Правильнее было бы действовать на основе наших данных. Так мы и поступим, но если данные пленного верны? Посмотрим, как решит штаб полка…

Целый час прошел в томительном ожидании. Наконец зазвонил телефон.

— Нам приказано выслать разведку, чтобы проверить данные пленного, — сообщил майор нам после того, как поговорил по телефону.

— Господин майор! — раздался в укрытии голос Сынджеорзана, вернувшегося из полка.

— Что случилось, сержант?

— Ничего, господин майор… Можно я пойду проверю? Дайте мне телефон, катушку провода и копию схемы. Как стемнеет, так и отправлюсь.

Установилась глубокая тишина. Сынджеорзан переводил от одного к другому то вопросительный, то недоумевающий, неспокойный взгляд. И поскольку майор молчал, он добавил еще один аргумент:

— Я надену форму немца… Конечно, если вы мне разрешите…

Та ночь была самой тяжелой за все время войны, хотя не слышно было выстрелов ни одного орудия, не стрекотал ни один пулемет. Та ночь была границей между сегодняшним днем и завтрашним, которого мы все страстно хотели дождаться и в котором хотели пожить. Это завтра давно горело внутри нас, но теперь мы воспринимали его наступившим. В честь этого завтра солдаты выкуривали в укрытиях последнюю сигарету перед атакой, во имя его Сынджеорзан вместе с еще несколькими бойцами пробирался через плотную и тяжелую темноту, в которой слышался только шелест неубранной кукурузы, раскачиваемой слабым ветром…

Думаю, так звучали строчки, написанные на другой день после боя в моем фронтовом дневнике. И теперь я их восстанавливаю без труда. Я хорошо помню майора Дрэгушина, в напряжении склонившегося над телефоном и спрашивающего каждую секунду:

— Ну что, Лунгу, ничего не слышно?

Я хорошо помню также, с каким напряжением сам прислушивался к медленному течению ночи, к каждому ее звуку. Один-единственный выстрел мог в одно мгновение разрушить все наши планы и приготовления, и мы никогда не услышали бы голос Сынджеорзана, который был сейчас нашим проводником в такой долгожданный завтрашний день. «Нет, не может быть! — думал я. — Сынджеорзану всегда удавалось обмануть смерть». И все же где-то в глубине моей души жил страх.

Около часу ночи меня вызвал к себе майор. Я вошел и сел рядом с ним на развернутую плащ-палатку.

— Ничего, господин майор?

— Ничего. Ровно в три часа ночи мы начинаем.

— Понятно… Я могу идти?

— Нет. Расскажи мне о Сынджеорзане. Скажи все, что ты знаешь. Я хочу знать.

— Вы боитесь за него, господин майор?

— Я приказал тебе рассказать о Сынджеорзане, а не задавать мне вопросы.

— Ясно. Сержант Сынджеорзан из более старого призыва. Родом он из трансильванского села, которое мы же и освобождали — начал я, но майор меня перебил:

— А ты не боишься за него?

— Конечно, боюсь, господин майор…

— Тогда зачем задаешь ненужные вопросы?

Во взвод я вернулся, охваченный еще большим беспокойством: волнение майора увеличило мое собственное.

В три часа темнота ночи была по-прежнему во власти тяжелой тишины. Ни звука, кроме шелеста неубранной кукурузы и шороха крыльев случайной ночной птицы. Мы двинулись вперед, окутанные глубокой тишиной, ориентируясь по светящимся стрелкам компасов.

«Может, его схватили? — думал я. — Может, он попал в ловушку, которую нам приготовили немцы, пожертвовав одним из своих офицеров?» Я не мог удержаться от того, чтобы не поделиться своими опасениями с майором Дрэгушином. Передав командование ротой Додицэ, бегом направился назад, чтобы отыскать командира батальона. Найдя его, я одним духом выпалил все, что думал.

— Именно поэтому я и разрешил Сынджеорзану отправиться на разведку, — ответил на этот раз спокойно майор. — Чтобы избежать…

Он не закончил свою мысль и, схватив телефонную трубку, накрылся плащ-палаткой.

Я почти ничего не слышал из разговора майора, а как мне хотелось все узнать! Я нагнулся к плащ-палатке и услышал только несколько слов: «Отлично… подождем?..» Значит, он говорит с Сынджеорзаном! Я готов был закричать от радости, смешанной с чувством зависти и гордости: ведь человек, который говорит откуда-то из темноты, окруженный и подстерегаемый смертью, был моим подчиненным, замыкающим моего взвода.