Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад Страница 44

— Можно уже идти? — пошутил Карим, пытаясь подняться.

— Если только в палату, — на полном серьезе сказала сестра милосердия. — Денька три придется побыть у нас.

— Да вы что?! Некогда мне…

Она прикрикнула:

— Больной! Ведите себя пристойно.

Руслан, подавливая улыбку, отвернулся к окну. Около ограды трепетал крохотный костер. На двух кирпичах, поставленных на ребра, кипела кастрюля. Вспенившаяся вода то и дело проливалась через неплотно прикрытую крышку.

— Проводите своего друга, — заполняя карточку, попросила медсестра Руслана. — Ему в травматологию, в левом крыле.

Когда дверь за ними закрылась, Якушев подсел к столу.

— Вам чего? — подняла на него влажные глаза сестричка.

— У меня к вам будет пара вопросов. Я журналист. — Для пущей убедительности он показал ей зашитую в целлулоид карточку.

— Задавайте, — кивнула она подбородком.

— Условия, в которых вы работаете, не самые лучшие. Вы справляетесь с наплывом раненых?

— Наша больница не имела предназначения госпиталя. Раньше мы принимали людей с обычными болячками: аппендицитами, язвами, воспалениями. Но вы же видите, что вокруг творится?..

— А если бомбежка или обстрел? У вас есть куда эвакуировать больных?

Она внимательно посмотрела на него.

— Были и бомбежки, и обстрелы. Если идет операция, куда отойдешь от стола? А больные… Кто спускается в подвал. Там надежнее. Сами понимаете: над головой целых четыре этажа.

— Простите за бестактный вопрос… Рано или поздно, ценой любых потерь, армия войдет в Грозный. Вы же понимаете, что это вопрос нескольких дней.

— Если они придут с ю д а, — сделав ударение на последнем слове, девушка вышла из-за стола и, раскрыв настенный шкафчик, вытащила гранату. — Я убью себя. Но я одна не умру. Двоих, троих солдат уведу за собой на тот свет.

— И вы не боитесь? — спросил Якушев, пытаясь представить на ее месте свою Вику. Смогла бы она, приди час, с такой же решимостью говорить о смерти, а если надо, и пойти на смерть, как эта девочка?.. Наверное нет… Она столь же избалована столичной, беззаботной жизнью, как, впрочем, и он. И ей, как и ему, есть, что терять…

Медсестра убрала гранату в шкафчик с тем же небрежием, как если бы в руках ее была простая картофелина.

— Нет!.. Еще вопросы будут?

Отдав снайпера на попечение медикам, Руслан длинным коридором, путаясь в переходах, вышел во двор. На левой руке его белела свежая повязка, болезненно ныло плечо, куда ему только что вкололи укол от столбняка. Он почесал за ухом, представив, сколько придется добираться к отряду, и подумал, где бы поймать машину, чтобы не шлепать через весь Грозный пешком.

Удача подвернулась в виде облезлого «Москвичонка», что, тарахтя разбитой коробкой передач, подкатил к крыльцу. Из-за руля вылез парень, обойдя машину, подсобил выбраться товарищу с толсто обмотанной бинтами шеей. Фигура его и движения были Руслану очень знакомыми. Поднимаясь с раненым по крыльцу, парень обернулся, и взгляды их встретились.

Сомнений не было, перед Русланом был его старший брат Умар.

— Ты?! — в голосе Умара было столько удивления, точно он лоб в лоб столкнулся с тенью отца Гамлета.

— Я, — кивком ответил Руслан.

Брат сильно изменился, и вроде бы даже постарел. Он осунулся, густо зарос курчавой щетиной. Солдатская телогрейка, явно с чужого плеча, едва сходилась на нем, висел на плече автомат со смотанными в спарку[13] магазинами.

— Погоди минуту, — справившись с замешательством, сказал Умар. — Отведу только…

Он скрылся за дверью. А Руслан подумал, как ему рассказать о родителях. Сразу, выложив всю правду в лоб, или подвести постепенно…

— Так кто из нас прав? — спросил, выйдя на крыльцо, Умар. — Курить будешь? — он достал пачку «Ичкерии», воткнул в складку рта сигарету. — А… — он поморщился. — Ты же не куришь… С этими заморочками скоро забудешь, как звать.

— Дай, — попросил Руслан и закашлялся, затянувшись крепким дымом.

— Не майся дурью, — посоветовал старший брат. — Ты как здесь очутился? Что с рукой?

— Мелочь… Ночью немного повоевал.

Судя по выражению лица, Умар был нимало удивлен.

— Так ты что, не из дома?..

— Нет дома, — дрогнувшим голосом сказал Руслан. — Разбомбили.

— То есть как?.. Подожди, а родители?.. Что с ними?

Руслан молчал, посасывая бумажный фильтр.

— А ты… ты где был в это время?!

Опустившись на холодную ступень, Умар дожег сигарету, полез за новой. Руслан продолжал молчать.

— А мы на Коране поклялись, что не отступим. Будем держать дворец до последнего. Ночью тоже дали русским дрозда. Танк спалили, что на площадь выехал. Только и успел из пушки по дворцу стрельнуть, спалили… к едреной матери! С утра уже два раза бомбили… Ничего, у нас подвалы. Пока терпимо.

Руслан слушал брата, который за этими ненужными словами пытался скрыть растерянность и горечь потери самых близких ему людей. Он молча слушал, не перебивая.

— Мы крепко держимся. Шиш вам, а не Президентский дворец.

Он резко встал, взял брата за плечи.

— Поедем со мной. У нас с людьми сложновато. Хоть при мне будешь.

— Извини, не могу.

— Почему?

— Меня ждут. Шамал, Лейла… Ребята… Я своих не брошу.

Умар покачал головой, точно иного и не ждал.

— Что ж… Я понимаю. Прощай.

Обменявшись рукопожатиями, братья, следуя внезапному порыву, обнялись.

— Будь жив, братишка. Надеюсь, еще увидимся.

Глава двадцать пятая

Не сумев выбить из школы забаррикадировавшихся федералов чередой ночных атак, боевики Шамала Исрапилова изменили тактику. Воспользовавшись временной передышкой, пробираясь дворами, они незаметно подошли вплотную к зданию, и по команде, бросились на штурм.

Первым об этом узнал связист, первогодок весеннего призыва Женя Желуденко. В окно крошечной комнатушки завхоза, где, оставив за ненадобностью вышедшую из строя рацию, он контролировал свой сектор, влетела граната.

Он не успел даже испугаться, заворожено глядя на крутящуюся на линолеуме круглую, с белым пластмассовым запалом, болванку. И лишь когда от запала с тихим щелчком отлетела скоба, и время повело обратный отсчет, безжалостно глотая отведенные ему секунды, он вдруг завизжал, страшась смерти, и закрылся руками, словно это могло спасти…

Раскат взрыва смешался воедино с чьим-то воплем:

— Че-хи-и!!!

Сорванная с петель воздушной волной дверь вылетела в коридор, под потолком заклубился ядовитый дым.

Турбин вывалился в холл, упал на четвереньки, давясь разрывающим грудную клетку кашлем. Едкая чесночная вонь тротила жгла внутри, он жадно хватал перекошенным ртом воздух и не мог его протолкнуть в легкие.

Отовсюду стреляли, оглушающе звенело в ушах. Он видел, как в дальнем конце коридора, где был Кошкин, оседал дым, и трассеры блеклыми светляками дробили стены, высекая кремневые искры.

В выбитое окно полез чеченец. Он лез, не замечая Турбина; зацепившаяся за широкий подоконник разгрузка мешала ему.

Турбин вскинул автомат. Боевик поздно заметил наставленный на него ствол, что-то закричал, хрипло и страшно. Приклад привычно дернулся от выстрела. Крик оборвался.

Тотчас на него налетели сзади; чужая лапа развернула к себе. Турбин увидел обросшее колючей щетиной лицо, зеленую повязку с арабской вязью на лбу, сверкающие бешенством вытаращенные зенки.

Крепкая зуботычина опрокинула его на спину. Перекувыркнувшись через голову, Турбин ударился о стену. Рот наполнился вязкой соленой жидкостью. Сплюнув сгусток вместе выбитым зубом, он бросил быстрый взгляд на приближающегося врага и на свой автомат, что выронил возле колонны.

Опираясь спиной о стену, Турбин поднялся. И вновь задохнулся, получив профессионально поставленный удар в солнечное сплетение. Боль захлестнула его, он побагровел и, схватившись за живот, осел. Сгребшая за воротник лапа не дала ему стечь на замусоренный пол, держала на весу, как паршивого котенка.

Новый тычок в челюсть послал его в нокдаун. Барахтаясь под массой здоровенного чеченца, Турбин сопротивлялся из последних сил. Но силы были неравные; после нескольких ощутимых плюх, на которые чечен не скупился, в голове поплыло.

Нохча оседлал его и скалил прокуренные желтые зубы, с которых летела слюна. Он уже победил, это дохляк-солдат — не борец; он и не с такими справлялся на ринге. Растягивая удовольствие, он выдернул из узорчатых ножен заточенный клинок кинжала и, читая ужас в округлившихся глазах мальчишки, чиркнул большим пальцем по шее.

— Ты сдохнешь! — осклабился он и повел жало кинжала к шее солдата.

Турбин обеими руками вцепился в сжимавшую кинжал кисть, не давая ей опуститься ниже. Но чеченец загоготал, налег всем телом, преодолевая сопротивление. Медленно, по миллиметру, жало опускалось.