Геннадий Семенихин - Жили два друга Страница 47

Время тянулось мучительно долго. Ей страшно захотелось есть, только сейчас она вспомнила, что уехала с аэродрома, не пообедав. Но какое значение имели теперь все ее желания, если там, в операционной, охваченный жаром, метался ее Николай. В далеком коридоре хлопали двери и раздавались приглушенные голоса. Давешняя пожилая сестра с холодно-непроницаемым лицом промчалась милю, и Зарема не выдержала, умоляюще спросила: «Ну как там?», но та даже не удостоила ее взглядом. Потом, когда сестра снова шла через приемную, неся в руках металлическую ванночку с хирургическими принадлежностями, Зарема повторила свой вопрос и услышала раздраженное: «Скажем». Зарема не заметила, как наступил вечер. На окна опустились светомаскировочные шторы, в неуютном холле вспыхнул электрический свет, которого она так давно не видела, находясь все время на фронтовых аэродромах. В одной из операционных раздался крик, и у нее перехватило дыхание при мысли, что это мог кричать ее Коля. Но голос был явно непохожий, и она успокоилась. Постепенно ее начало клонить в сон.

Зарема сочла неприличным дремать в эти часы ожидания, когда хирурги борются за жизнь самого дорогого ей человека. Чтобы глаза не слипались, она стала читать столбцы стенной газеты, вывешенной в холле.

Она рассеянно скользила глазами по столбцам стенгазеты, читала юмористические надписи под карикатурами, высмеивающими нерадивых медсестер, а сама думала только о нем. «Сколько крови было потеряно, – ужаснулась она, – а как побита осколками плоскость и пилотская кабина. Живого места нет. А комбинезон, набухший от крови. А его голос, такой слабый и тоскливый. Милый Коля. Он хотел сесть рядом с капониром, чтобы увидеть меня. Значит, он боялся, что погибнет. Он и сейчас, наверное, мечется между жизнью и смертью… только бы он остался жить!»

Чье-то теплое дыхание, как облачко, коснулось ее затылка. Магомедова порывисто обернулась. Нет, интуиция ее не подвела. За спиной на самом деле стоял пожилой высокий человек в белом халате и в белой шапочке. Он неторопливо снял эту шапочку, обнажив седую лысеющую голову.

– Стенгазетой любуетесь, милейшая. Так, так, – произнес он тихим тенором. – Что же, и это разрядка в минуту напряжения.

У него было узкое лицо с глубокими морщинами на лбу и у рта, светло-серые глаза. Гладко выбритый подбородок был отмечен небольшим шрамом. Густые, совсем седые брови низко нависали над глазницами. Под халатом на узких плечах вырисовывались погоны. Судя по тому, с какой поспешностью окружили его сестры и с каким молчаливым почтением смотрела на него та пожилая, с непроницаемым лицом, Магомедовой подумалось, что этот человек один из главных в госпитале.

– Стол убирать, товарищ подполковник? – спросила его пожилая.

Он коротко кивнул:

– Да, на сегодня хватит, – и с какой-то грустью посмотрел на своп растопыренные пальцы. Зарема заметила – пальцы чуть-чуть подрагивали, а когда, внимательно посмотрев на нее, незнакомец слегка наклонился, она ощутила тонкий, едва уловимый запах спирта.

– Вы хирург? Вы его резали? – всполошилась она.

Незнакомец укоризненно покачал головой, и на его тонких, синеватых от усталости губах промелькнула усмешка.

– Ай-ай-ай! Зачем же так беспощадно? Я же не палач все-таки.

– Ой, извините, – смешалась она. – Но как он?

Что с ним? С Колей? Скажите, пожалуйста, не томите, – и она для самой себя неожиданно разрыдалась.

Она плакала, не закрывая лица. Щеки ее моментально стали мокрыми, рот некрасиво задрожал, и лишь продолговатые черные глаза оставались чистыми и тревожно-одухотворенными.

– Вы имеете в виду старшего лейтенанта Демина? – мягко сказал хирург. – Счастливая вы. Пока шла операция, он много раз называл ваше имя. Мне даже теперь и знакомиться с вами легко: вас я знаю, осталось представиться самому. – И он протянул руку: – Подполковник медслужбы Дранко, главный хирург. Да, я действительно, как вы удосужились тут выразиться, «резал» вашего Николая. Отменный парень, вел себя как подлинный ас. Стонал и то глухо, будто извинения просил. Я велел сложить семнадцать осколков, вынутых из него. После свадьбы в семейном музее можете хранить для потомков.

– Доктор, вы сказали «после свадьбы», – вся встрепенулась Зарема. – Значит, он…

– …умирать не собирается, – закончил Дранко. – Ранения для жизни не опасные. Он потерял много крови, но и это не самое главное. Хуже другое – задет нерв правого глаза. Но об этом потом. А в целом ничего страшного с вашим Николаем не произойдет. Попрыгает месяц-полтора на палочке и будет жених что надо.

И вообще милая девушка, вы должны знать, что хирург Дранко вернул к жизни всех до единого из летчиков, попадавших к нему на операционный стол. – Он вдруг осекся и как-то болезненно сузил глаза, словно смотрел на яркий свет и не мог этого яркого света выдержать. – Всех, кроме одного… – Дранко повернулся и вышел из холла, высокий, негнущийся. Сестры молча последовали за ним. На пороге он, не оборачиваясь, громко сказал: – Сегодня в палату вас не пущу. Сейчас вашему Николаю сделали укол, он спит. Сон для него лучший лекарь. А вот завтра – пожалуйста…

Все ушли, лишь Зарема осталась в мрачном холле.

Но теперь одиночество больше не тяготило ее. Она знала, твердо знала: Николай будет жить. Этот странный, грустный пожилой хирург развеял все опасения. Значит, Коля дышит, и крепкое, сильное тело его свободно от осколков, а на раны наложены бинты и повязки но всем правилам медицины. А раз он жив, то все в этом мире остается по-прежнему, и уже можно дышать сыроватым весенним воздухом этого чужого края, смотреть в окошко на багровый серп месяца и думать, думать о будущем.

Она бы, наверное, долго еще предавалась размышлениям, но в эту минуту через холл пробегала сестра-блондиночка, одна из тех, что помогала переносить раненого Демина с брезентовых носилок на тележку. Увидев Зарему, она вдруг остановилась, голубые глазки удивленно окинули ее с головы до ног.

– Здравствуй, – сказала она, делая шаг навстречу.

Магомедова подняла голову, не зная, как себя повести, но лицо у медсестры было таким подкупающе добрым, что Зарема тоже заулыбалась и почувствовала к ней сразу расположение.

– Здравствуй, – сказала она.

Обе с минуту разглядывали друг друга, и лица у обеих были глуповато-веселые.

– Ты чего смеешься? – звонким голосом спросила медсестра.

– А ты? – вопросом на вопрос ответила Зарема.

– Я? – всплеснула руками блондинка. – А мне всегда весело. Меня, когда поп крестил, сказал, что пупок не на месте и от этого много буду смеяться. А к вечеру знаешь как? Намотаешься за день как лошадь – с утками и клизмами. Поневоле засмеяться охота. Нельзя же все двадцать четыре часа ходить, как заводная машина, – она кивнула на показавшуюся в коридоре молчаливую пожилую сестру с птичьим лицом и прыснула в кулак. Та неодобрительно посмотрела в их сторону и скрылась. Зарема с радостным удивлением рассматривала розовощекую девушку, проникаясь к ней почему-то все большей симпатией.

– Знаешь что? – громко сказала блондинка. – Давай знакомиться. Я – Ильинская. А зовут меня Евгения. Можешь просто Женькой звать, не обижусь. Меня так многие здесь зовут: и раненые и здоровые. Ты артиста Игоря Ильинского знаешь?

– Ну да, – кивнула Зарема.

– Так он мне не отец и не дядя, – прыснула медсестра, – не брат и не сват, можешь успокоиться. Если бы было не так, я в этом госпитале не прозябала бы, будь уверена. Я сама по себе Ильинская. Поняла? – И она опять на весь холл бесцеремонно расхохоталась. От ее веселой болтовни у Заремы стало теплее на душе. Она протянула девушке руку и охотно ответила:

– А я – Магомедова. Зарема. Можешь и меня попросту Заремой звать. Или Зарой, если захочешь.

Женя Ильинская одобрительно закивала головой.

– Знаю. Ты оружейница из штурмового полка. Своего командира сюда привезла. Старшего лейтенанта Демина.

– Да, да, Женя, – обрадованно закивала головой Зарема. – А ты его видела?

– Как же. Во время операции несколько раз в палату заходила. Инструменты кипятила, бинты подавала. Он у тебя красивый.

– Кто? – машинально спросила Зарема.

– Старший лейтенант.

– Да, – согласилась Зара восторженно, – красивый. Это ты правильно подметила.

Ильинская толкнула Магомедову в бок, и голубые ее глазки стали двумя щелочками.

– А ты не боишься, что я его отобью? – вдруг спросила она. Зареме от этой бестактной на первый взгляд шутки стало весело.

– Нет, – ответила она, улыбаясь, – не боюсь.

– Почему?

– Люблю я его очень сильно.

У медсестры высоко подпрыгнули брови.

– Серьезно, – подтвердила Зарема, чем привела свою новую знакомую в страшный восторг.

– Ох, как здорово, когда у людей серьезное! – воскликнула Женя. – Серьезное – это же клятвы на верность. До гроба, рыцарские поступки, ревность. У меня никогда не было такого.