Наталья Кравцова - Из-за парты — на войну Страница 5

— Ты что же, Птичка… Не ушиблась?

Подошел Короленко, молча постоял, подбоченившись, оглядел меня критически с ног до головы. Потом вздохнул и, улыбнувшись, как мне показалось, насмешливо, сказал так, словно знал заранее, что я не справлюсь и дело кончится именно этим:

— Ну?

— Я все делала так, как надо!..

Ожидая, что сейчас он начнет разносить меня, я уже приготовилась возражать, но он только спросил совершенно спокойно:

— Ты сколько весишь?

От неожиданности я стала заикаться:

— Н-не знаю… К-кажется, сорок семь…

— Сорок се-емь?! — протянул он не то возмущенно, не то презрительно.

Я густо покраснела, словно меня уличили в чем-то предосудительном, и сразу почувствовала рукой локоть Тимохи, который стоял рядом, нахмурившись, глядя на инструктора немигающими глазами.

— Все ясно, — продолжал Короленко. — Центровочка… Весу маловато, поняла? Задняя центровка получается, вот нос и задирается! Куда же с таким весом летать — разобьешься!

Я растерялась: как же быть? Значит, и летать теперь нельзя? Не могу же я так сразу прибавить в весе! Да и не получится у меня…

Продолжая растерянно смотреть на инструктора, я чувствовала себя несчастнейшим человеком. Господи, ну почему я такая щуплая! Все люди как люди…

Тяжко вздохнув, я с нескрываемой завистью посмотрела на высокую полноватую Валю — у нее-то веса хватает… Да и сестры-близнецы были рослые, крепкие.

— Придется, видно, подождать с полетами, — уже сочувственно произнес Короленко.

— Ой, как же так! — воскликнула Валя с выражением ужаса в круглых глазах.

— Эх, Птичка…

Виктор произнес это укоризненно, будто я нарочно не хотела добавить себе весу. Тут Тимоха не выдержал и горячо вступился за меня, воскликнув с возмущением и даже с угрозой:

— Ну при чем тут она! «Вес, вес»… Что — вес самое главное?

Но предложить что-нибудь путное он так и не смог.

Ребята смотрели на меня как на обреченную, будто жизнь моя на этом обрывалась.

— Вот так, — произнес неопределенно Короленко и сделал шаг в сторону, как бы считая разговор оконченным.

Я готова была расплакаться от обиды, и первая горячая слеза уже медленно поползла по моей запыленной щеке, как вдруг Лека-Длинный, до сих пор не произнесший ни слова, сказал:

— Вот так петрушка! Хоть камни в кабину клади…

Камни!.. А может быть, и в самом деле камни? Хотя, конечно, это не годится: смешно, некуда, да и никто не разрешит. Но все-таки… И вдруг мне в голову пришла счастливая мысль.

Лицо у меня сразу посветлело, слезы высохли, и я почувствовала прилив радости, так что Тимоха спросил удивленно:

— Ты чего это… радуешься?

Действительно, радоваться пока было нечему. Но, чувствуя, что выход найден, я ответила, улыбнувшись:

— Ни-че-го!

На следующий день, к общему удивлению, я приехала на планерку в отличном настроении. Отойдя в сторону от ребят, развернула аккуратно сложенный мешочек, который накануне вечером сшила мне мама, и с невозмутимым видом стала набивать его песком. Откровенно признаться, я, конечно, боялась, что надо мной будут смеяться, но желание летать было так велико, что я согласна была выглядеть как угодно смешно, только бы меня оставили в планерной школе.

Виктор, наблюдавший за мной издали, желая отвести возможные насмешки, во всеуслышание стал расхваливать меня:

— А ты догадливая, Птичка! Ей-богу, ты молодец! Тимоха, посмотри, как Птичка вышла из положения!

И все же Лека-Длинный, увидев меня с мешочком, долго хохотал, пока Тимоха не остановил его:

— Не вижу ничего смешного, Длинный!

Я выпрямилась и, прижимая к себе обеими руками довольно тяжелый мешок, спокойно сказала Леке:

— Ты же сам и подсказал мне это.

— Я? — удивился Лека-Длинный. — Как это?

— А так. Про камни говорил?

— А-а-а. И куда же ты его денешь?

— Сяду на него! — ответила я гордо, будто теперь каждый мог мне позавидовать.

Лека недоверчиво покачал головой, но смеяться перестал.

И я стала летать, добавляя себе около восьми килограммов весу. Этого было достаточно для того, чтобы планер слушался меня и не задирал нос, когда этого не требовалось.

Очень скоро все привыкли постоянно видеть меня с мешочком, и никому не приходило в голову посмеиваться надо мной, тем более что Тимоха всегда был на страже.

ЛЕТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Обычно наш летный день начинался с того, что мы запускали в воздух Короленко, и он делал один полет или два, проверяя состояние погоды. Если он находил восходящий воздушный поток, это считалось большой удачей: значит, можно было парить некоторое время в воздухе, не теряя высоты.

После Короленко вылетал Тимоха, который считался у нас лучшим пилотом, а за ним по очереди все остальные. За день каждый из нас успевал сделать несколько полетов.

Как правило, полеты были непродолжительными. Но даже за те несколько минут, когда ты сидишь в кабине и послушный тебе планер как птица в полной тишине летит над землей, когда с высоты все далекое кажется близким, а сердце не может вместить всех ощущений, связанных с полетом, — даже за эти короткие минуты можно было отдать многое.

Однажды Короленко с гордостью сообщил, что на днях к нам приедет известный планерист-рекордсмен Ефименко, который покажет нам высокий класс полета и проверит, как мы летаем.

— Это большой мастер и мой друг. Я специально пригласил его, чтобы вы у него поучились, — сказал с необычной для него скромностью Короленко. — Надеюсь, вы не подкачаете.

Он надел шлем, внимательным взглядом окинул небо, по которому плыли редкие облака, и направился к планеру.

Мы быстренько заняли свои места, чтобы тянуть амортизатор, и привычно двинулись вперед.

Пыхтя от натуги, упираясь в пересохший песок, который уходил из-под ног, мы делали последние шаги. Приближался момент, когда нам следовало остановиться и по команде инструктора запустить планер в воздух. Амортизатор почти уже не удлинялся и, как пружина, растянутая до предела, стремился сжаться, чтобы отбросить нас назад, в исходное положение.

Тимоха нетерпеливо поглядывал на инструктора, каждую секунду ожидая команды, которая почему-то не поступала. Силы наши иссякали. Ладони мои болели, натертые грубым тросом. Хотелось расслабить онемевшие от напряжения руки. Казалось, еще немного — и трос пересилит нас…

И вдруг Короленко, сидевший в кабине, попросил, спокойно поправляя перчатки, которые надевал в полет:

— Давайте-ка еще шагов десять. Сегодня можно посильнее.

Видимо, перед приездом знаменитого планериста инструктор хотел блеснуть своим искусством, и ему нужна была высота побольше. Надо сказать, что полеты Короленко казались нам верхом мастерства, и мы всегда с восхищением следили за тем, как он парит в воздухе, как взлетает, разворачивается, садится, — большего мастерства мы не могли себе представить.

Чувствуя, что Тимоха запаздывает с подачей команды, Лека бодро крикнул:

— А ну, ребятки-и!

— Р-раз-два! Взяли!.. — подхватил Тимоха.

Воодушевленные тем, что Короленко собирается чем-то поразить нас, мы рванули неподдающийся трос изо всех сил, какие только у нас еще оставались…

Дальше произошло что-то непонятное. Раздалось громкое шипенье, как будто сжатый газ с силой вырвался из баллона… Сначала я почувствовала на собственной шкуре, а потом уже догадалась, что это лопнул амортизатор и, сокращаясь, зашуршал по сухому песку. Оборвавшимся концом меня больно ударило пониже спины…

Потеряв равновесие, я упала, все еще крепко держа теперь уже ненужный трос. Все остальные тоже оказались на земле. Вставали, отряхиваясь, потирая ушибы, посмеиваясь над собой.

— Все живы? Ничего, бывает, — сказал Тимоха, который, вскочив с земли первым, теперь заботливо, по-командирски оглядывал каждого. — Трос был уже старый. Ну, зато теперь обязательно получим новый!

Я поднялась, держась за ушибленное место. Вероятно, у меня в этот момент было довольно кислое выражение лица, потому что Виктор, который находился рядом, участливо спросил:

— Что? Здорово досталось?

С трудом разгибаясь, по пытаясь улыбнуться, я попробовала отшутиться:

— Ерунда… Вот только место не очень удобное!

— Ничего, до свадьбы заживет! — успокоил меня Виктор.

Но Тимоха, который мгновенно очутился возле меня, сердито и осуждающе посмотрел на Виктора.

— Что ж это ты! — сказал он так, будто Виктор нарочно все подстроил или, во всяком случае, знал, что так произойдет, и все-таки не уберег меня.

Я поспешила успокоить Тимоху:

— Да все нормально! Уже прошло! Я даже танцевать могу…

Но продемонстрировать, как я могу танцевать, не решилась, так как с трудом стояла на ногах. Еще в течение нескольких дней мне трудно было сидеть…