Геннадий Казанцев - Страна Лимония Страница 54

— Мне всё равно, — ответил заросший леший. — Мне «Борода» сказал тебя найти, вот я и нашёл. Иди к полковнику, с ним и объясняйся.

Но нетерпеливый полковник уже входил в палатку.

— Конюшов! Долго тебя ещё искать? — прокашлял он с порога. — Через минуту жду в «красном уголке».

— Иду! — крикнул Репа вслед уже покинувшему палатку командиру.

— Ты, главное, не забудь разводной ключ и домкрат, — начал было ехидничать Герман, как в палатку, придерживая рукой шляпу, неожиданно вошёл партийный советник Волин.

— С праздником, товарищи! — бодро приветствовал «каскадёров» источающий ароматы дорогого одеколона Олег Семёнович.

Появление высокого партийного начальства на территории отряда было великой редкостью, и «каскадёры», оценив его благородный порыв к общению с массами, ответили радостными приветствиями и взаимными поздравлениями.

— Герман Николаевич, вы сегодня свободны. За мной прислали охрану из бригады. Если хотите послушать Съезд у губернатора, собирайтесь, я вас подвезу.

— Спасибо, Олег Семёнович, — ответил тронутый заботой Герман, — но мне уже поручили организовать трансляцию выступления Брежнева здесь, в лагере, перед всем личным составом.

— Ну что ж, не буду препятствовать. Хорошего настроения, и ещё раз — с праздником! — с этими словами Волин покинул палатку.

— Гера, ты зачем ему соврал? — не выдержал Репа.

— Натура такая... Тяжёлая наследственность... А ты иди, Репа, иди себе телевизор чинить.

— Конюшов! — вдруг донеслись раскаты старческого голоса полковника Стрельцова, который в приступе ревности второй раз в течение пяти минут почтил своим присутствием обитателей палатки. — Конюшов! Сколько тебя можно ждать?

— Да иду уже!

— Что вам Волин говорил? — недоверчиво и ревниво обводя взглядом подчинённых, полюбопытствовал старик.

— Поздравил с праздником, — начал отвечать за всех Герман, — поблагодарил за службу, сказал, что гордится молодым поколением, сказал ещё, что нам повезло с командиром...

— Что, так и сказал? — недоверчиво покосился на него Стрельцов.

— Вот, Колонок не даст соврать! — и, обернувшись к бородачу: — Витёк, скажи, что не вру!

— Да, Николай Иванович, в целом так и было...

— И ещё, товарищ полковник, — верноподданнически глядя на командира, продолжил Герман, — Волин сказал мне никуда не отлучаться, чтобы в любой момент быть готовым к отлёту...

— Куда? — теряя командирские нотки, спросил старик.

— Летим в Кабул на встречу с послом!

Командир впал в смятение. Было очевидно, что в его глазах безродный боец «Каскада» в одночасье превратился в «особу, приближённую к Императору». Не зная, что бы ещё сказать, старый служака, глядя на офицера, стоящего перед ним в одних трусах, с каким-то отчаянием в голосе порекомендовал ему погладить перед отъездом штаны.

Вскоре после ухода со стороны «красного уголка» послышался его рёв: «Вы что это себе позволяете! Кто ремонтирует телевизор разводным ключом?»

Герман, не дожидаясь повторных воплей, быстро оделся и выскочил из палатки на помощь своему товарищу. Вдвоём они вскрыли старый деревянный ящик, смели внутри паутину, сдули пыль, прочистили все контакты и даже поменяли местами лампы. Ящик безмолвствовал. «Пошли к шифрику», — предложил Репа.

Шифровальщик отряда «Каскад» старший лейтенант Колосков был, как и большинство технических специалистов Конторы, человеком с обострённым чувством собственного достоинства и общественной значимости. Худощавый шатен с длинными прямыми волосами, с фигурой подростка-акселерата, он был полновластным сувереном небольшого царства из одной радиостанции дальней связи, установленной на трёхосном ЗиЛе, дизель-генератора и отдельной личной палатки, в которой жили его слуги — двое солдат-радистов. Во время сеанса связи с Центром вход в операционный зал его радиостанции был категорически запрещён, как, впрочем, и в остальное время.

Два друга постучали в кабину радиоцентра. «Я занят!» Через минуту постучали ещё. «Я занят!»

— Серёга, выходи! — нетерпеливо крикнул Репа.

— Сколько уже говорить, я занят!

— Выйди, у нас предложение.

— Ну что вам? — высунул патлатую голову шифровальщик.

— Почини телевизор, мы тебя на базар свозим, — начал обольщать Герман.

— Мне нельзя. Инструкция! А ещё — выезды в город на период Съезда запрещены.

— С нами всё можно! — вступил в диалог Конюшов. — И ещё, Герка хотел тебя сфотографировать на память.

— Вы, мужики, наверное, не понимаете, — серьёзным голосом продолжил Колосков, — во всём отряде я единственное охраняемое лицо. Вы, если даже захотите Родину продать, всё равно никаких секретов не знаете, а у меня — шифры, пароли... Меня, по правде говоря, даже фотографировать нельзя. — Однако последнее утверждение он произнёс довольно неуверенно.

И всё-таки напористость двух друзей принесла плоды. Колосков вылез из своего укрытия, Герман сбегал за фотоаппаратом, а Репа принёс реквизит для съёмки. Шифровальщик был большим любителем оружия. В этом тоже не было ничего удивительного. Все в Конторе любили оружие, но не так вожделенно, как их коллеги-технари. Как правило, на соревнованиях по пулевой стрельбе в призёрах оказывались инженеры по спецаппаратуре, радисты и сотрудники наружного наблюдения. Точно так же среди оперсостава, за редким исключением, не было фанатиков рукопашного боя, чемпионов по лыжам или спринту. Многие технари пропадали в залах тяжёлой атлетики, накачивая мускулы, в то время как основной состав сидел в прокуренных кабинетах и с тёмными кругами под глазами «ваял» нескончаемые документы. Колосков, мотавший второй срок в Самархеле, хотел было нарастить себе мышечную массу, но его организм отчаянно сопротивлялся хозяину. Шифровальщик ел за двоих, висел на перекладине, тягал самодельные гири и штангу — и всё без толку. Зубоскалы из «Каскада» поговаривали, будто его пищеварительный тракт имел одну кишку, соединявшую желудок с анусом по кратчайшей траектории.

Репа, исполняя на съёмках роль статиста, периодически подносил к сценической площадке всё новый и новый реквизит: трофейное оружие, снайперские винтовки, пулемёты, пистолеты с глушителем, кривые сабли и кинжалы. Колосков снимал и надевал бронежилет и каску, обвешивал себя пулемётными лентами и гранатами. Герман терпеливо увековечивал распоясавшегося шифрика. Пределам его фантазии не было конца. У Германа уже заканчивалась плёнка, когда шифровальщик предложил сделать коллективное фото. В то время пока солдат-радист увековечивал композицию из трёх тел и горы оружия, к съёмочной площадке подошёл полковник Стрельцов.

— Мы сейчас, товарищ полковник, — крикнул лежащий за станковым гранатомётом капитан Конюшов, — сфотографируемся, и тут же починим телевизор.

Стоящие над поверженным товарищем Герман и шифрик, обвешанные железом, дружно закивали головами.

— Уже не надо... работает, — подал голос командир. — Вы бы эта... меня бы сняли? — по-детски непосредственно попросил командир.

Композиция тут же рассыпалась на составляющие и ринулась обвешивать боевыми цацками старого партизана.

— Не надо... — скромно попросил он. — Мне бы только «снайперку», я же в сорок третьем тоже «ворошиловским стрелком» был...

Герман, припав к аппарату, тщательно выверял кадр, в котором расплывшийся в доброй улыбке старик в позе незабвенной «Женщины с веслом» таращился в объектив, опираясь на длинную винтовку Драгунова.

— Всё, пошли на открытие Съезда, — мягко предложил командир, — десять минут осталось. Мне ещё вступительное слово надо сказать.

— А кто телевизор починил? — полюбопытствовал Репа.

— Капитан Белоусов.

— Но он же вообще филолог!

— Вот он и ударил по нему кулаком, — пояснил полковник.

Со стороны «красного уголка» послышались усиленные динамиками знакомые слова: «Внимание, внимание! Говорит и показывает Москва!..»

XXVI съезд КПСС

Опоздавшие занимали места по краям дощатых скамеек, принесённых из кухни. Посередине сидели солдаты, устремившие свои взгляды на подслеповатый кинескоп старого телевизора. Стрельцов со своей вступительной речью опоздал. Телевизионные камеры были направлены в зал Кремлёвского Дворца. Железные репродукторы воспроизводили монотонный гул многотысячного зала, выделяя исторические кашли, шарканье ног, скрип кресел и отдельные реплики делегатов. Наступила торжественная минута. В зал входят члены Президиума, а также руководители зарубежных делегаций. Участники съезда встречают членов Президиума бурными аплодисментами, которые в исполнении громкоговорителей переходят в оглушительный треск. Герман морщится, но присоединяется к форуму и жидко хлопает в ладоши. Его инициативу подхватывают ещё с десяток неуравновешенных солдат и Виктор Колонок. Делегаты, продолжая аплодисменты, встают. Вместе с ними встаёт и Герман. По рядам каскадовцев прокатывается шумок. Вслед за Германом встают Стрельцов, потом Гаджиев, и, наконец, весь «красный уголок» встречает бурными аплодисментами далёкий съезд КПСС. Кто-то больно тыкает Германа в бок. «Красный уголок» опускается на скамьи в ожидании выступления советского лидера.