Владимир Полуботко - Гауптвахта Страница 6

Злотников подаёт команду:

— Ничего не сволочь! Всё правильно! Нечего смотреть на мясо — его ЖРАТЬ надо!

Кац очень спокойно объясняет Полуботку:

— Понимаешь: караульщики обычно всё мясо тщательно выбирают и съедают. Это, должен заметить, случай уникальный.

Полуботок, подивившись происшедшему, продолжает есть.

И все остальные тоже едят и ни о чём уже, кроме еды, не думают. Чавкают рты, стучат-звенят ложки-миски.

Появляется начальник гауптвахты — старший лейтенант Домброва.

Безупречные — одежда и телодвижения. Безумные, сатанинские чёрные глаза и чёрные волосы.

Домброва молча становится возле часового, у самого выхода, и смотрит на едящих. Губари искоса поглядывают на него. Сидящие к нему спиною — не видят его и не слышат; они чувствуют его затылками, всем телом. Этим — страшнее всего, ибо опасность подступила к ним сзади, а оглянуться нельзя, и нельзя встретить её лицом к лицу.

— До конца обеда осталось тридцать шесть секунд! — сообщает Домброва. Разумеется, никакого секундомера у нет и в помине.

Все лихорадочно жуют и глотают.

— Встать! Обед окончен!

Все разом вскакивают — и те, кто доел, и те, кто не успел.

Но один солдат замешкался с ложкою каши и поднялся позже всех.

Тишина.

Затем вопрос:

— Фамилия?

— Рядовой Жуков! Десятая камера!

— Рядовой Жуков. Если я добавлю вам ещё двое суток, вы тогда научитесь вставать из-за стола вовремя?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Договорились. Двое суток!

— Есть двое суток!

Двор гауптвахты.

Арестанты выстроились в одну шеренгу. Все они в шинелях, в шапках и без ремней. Молча и трепетно ждут.

Появляется старший лейтенант Домброва.

Жуткая тишина.

Страшный взгляд чёрных и безумных глаз Домбровы скользит по стоящим навытяжку губарям. А ведь команд «Равняйсь!» и «Смирно!» ещё не было!

Тишь. Трепет.

— Равняйсь! — кричит Домброва. И затем выдерживает длинную паузу. — Смиррр-НО! — Опять пауза. Да ещё какая! — Вольно! — Стеклянный взгляд, переходящий с одного лица на другое. Медленные, но твёрдые шаги вдоль оцепенелого строя. — Те, кому сегодня освобождаться, — шаг вперёд!

Несколько губарей выступают вперёд.

Домброва неспеша подходит к первому из них. Это стройбатовец-оппозиционер, убеждённый сторонник анархии, пьянства и самовольных отлучек.

Домброва долго, до ужаса долго изучает эту поросячью рожу с куркульским курносеньким носиком и по-собачьи подхалимистыми глазёнками.

— Бандит! Уставы учил?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Знамя части.

— Знамя части?.. Поросячья Рожа мнётся. — Знамя части есть… Ну, оно, значит, есть символ воинской доблести и славы! И оно ещё является этим… как его?.. Напоминанием! Вот! Напоминанием оно является о священном воинском нашем долге!.. — Поросячья Рожа вдруг не выдерживает чего-то и осекается, облизывает пересохшие губы.

— Не знаешь. За дополнительные трое суток успеешь выучить статью «Знамя части»?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Договорились. Добавляю трое суток.

Домброва переходит к следующему.

— Рядовой Мальцев. Отдание воинской чести.

Мальцев выдыхает из себя:

— Все военнослужащие обязаны при встрече (обгоне) отдавать друг другу честь, строго соблюдая правила, установленные Строевым Уставом! Подчинённые и младшие по званию отдают честь первыми!

— Дальше!

— Военнослужащие обязаны, кроме того, отдавать честь: Мавзолею Владимира Ильича Ленина! Братским могилам воинов, павших в боях за свободу и независимость нашей Родины!..

— Понятно. Отпускаю.

Переходит к третьему солдату. Долго и страшно смотрит на него.

— Рядовой Кузьменко. Ко мне ты попадаешь уже — в седьмой раз! Случайно люди попадают сюда один раз. Ну, два. А в седьмой раз — случайно не попадают.

Пауза. Тишина. Оглушительный грохот сердечных клапанов. Затем дикий и почему-то истеричный вопль:

— БАНДИТ!!! ОТДАМ ПОД ТРИБУНАЛ!!! — И вдруг спокойным и нормальным голосом Домброва продолжает: — Твой дружок сегодня отправился на десять лет. Учти: я могу отправить тебя туда же и настолько же. Это вполне в моих силах. И это моё последнее предупреждение тебе.

У Кузьменки красные пятна идут по лицу от нервного перенапряжения.

— Так точно, товарищ старший лейтенант! — А губы бледные, дрожащие.

— Пока добавляю трое суток. А там посмотрю, сколько ещё добавить. — Переходя к следующему: — Ну а ты, бандит, учил Уставы?

Камера номер семь.

Лишь один Злотников сидит, откинув спину на печку-голландку. Все остальные сидят прямо, по Уставу. Все под впечатлением от давешнего построения во дворе.

Тяжкое молчание. Наконец Полуботок сдавленным голосом выговаривает:

— Страшный человек он — этот старший лейтенант Домброва.

— А ты как хотел? — отвечает ему Злотников. — С нами, падлами, только так и надо.

— Ну, так уж и «падлами»! Разве все мы падлы?

— Все! И он — прав! Его дело — душить! Наше — сдыхать!

Бурханов тоже обретает дар речи:

— Да-а, наш Домброва — ого-го! В гроб загонит и глазом не моргнёт… Говорят, поляки — они все злые.

Полуботок вспоминает:

Ротная канцелярия. Он сидит недалеко от двери командирского кабинета. Там, за дверью, слышны весёлые голоса, детский смех, женский хохот.

Дверь со стороны коридора открывается. Входит старший лейтенант Домброва — великолепный штатский костюм, в руках — цветы и коробка с подарком. А глаза — совсем не безумные и не сатанинские, а добрейшие.

— Привет, тёзка! Ну как там? Все уже в сборе?

Полуботок отвечает спокойно и не вставая:

— Да, товарищ старший лейтенант. Одного вас и ждут.

— Ничего. Лучше поздно, чем никогда. — С этими словами он входит в кабинет командира конвойной роты. — А вот и я!

Из-за двери доносится голос Тобольцева:

— Ну, наконец-то! Явился — не запылился!

А затем — чей-то женский голос:

— Ой, Вовочка! Какой ты сегодня шикарный!

— Настоящий польский шляхтич! — это опять голос Тобольцева.

Детский голосок:

— Дядя Вова! Дядя Вова пришёл!

Голос Домбровы:

— Извините, что опоздал… Поздравляю… Поздравляю…

Из кабинета выглядывает старший лейтенант Тобольцев.

— Слушай, Володя, сходи, пожалуйста, на кухню, принеси нам ещё один стакан. Мы же не знали, что этот чертяка всё-таки придёт.

— Сейчас смотаюсь, — отвечает писарь.

Женский голос:

— Ой, Вова! А мы уж тут думаем: куда это он запропастился? На гауптвахту его посадили, что ли?

И — хохот.

И снова — камера номер семь.

— Наш Домброва — настоящий офицер, — говорит Косов. — Суворовское училище окончил. С детских лет носит военный мундир.

Но Лисицын ему возражает на это очень резонно:

— А что Домброва? Что мне ваш Домброва? — тут он берёт со стола газету и подкладывает её себе под спину. — Завтра он меня как миленький отпустит. И плевал я на него и на его губвахту!.. Хотя мне здесь не очень-то и плохо было. По мне — так и на губвахте жить можно. А Домброва — не Домброва, какая разница? Лишь бы нам только баб выдавали!

— Вот бы здорово, а? — подхватывает Бурханов. — На каждую камеру бы — по одной бабе!

— Зачем же по одной на камеру? — возражает Злотников. — Тогда пусть бы уж — по одной на каждого арестованного!

Коротенькое, как вспышка света видение: все те же и там же, но теперь у каждого на коленях сидит голая женщина.

— Точно! — кричит Лисицын. — А я бы тогда взял бы свою бабу, да как бы её!..

— А ещё бы пусть бы нам сюда шампанское подавали! — предлагает Бурханов.

Видение: в камеру номер семь официантка заносит поднос с шампанским и бокалами.

— Зачем нам шампанское? — возражает Злотников. — Тогда бы уж пусть водку!

— С закуской! — уточняет Косов.

Видение: официантка уходит и возвращается с водкой и закуской… Лисицын тем временем раньше всех набрасывается на свою женщину. Орёт от возбуждения…

И вдруг всё обрывается. И не само по себе, а по той причине, что из глазка в двери раздаётся окрик:

— Эй ты! С усиками! Чего орёшь? И отодвинься от стены!

Лисицын сильно вздрагивает.

— Да… так точно!.. — Отодвигается от стены. Газета падает на пол. — Я — сей момент! Хе-ге!..

— Подбери газету. Ещё раз увижу подобное — берегись!

— Так точно!.. Так точно!..

Старший сержант отходит от двери с надписью «Камера № 7 для арестованных солдат (матросов)» и идёт дальше.

Задерживается ещё перед какою-то дверью, смотрит в глазок.

Лисицын медленно приходит в себя.

— Перебил на самом интересном месте! Гад! Сука!.. Весь кайф испортил!.. А ведь как бы я тогда взял бы свою бабу да и… А потом… И ещё!.. И ещё!..