Абрам Вольф - В чужой стране Страница 61

Вито Дюйвол

Кучеренко не вошел, а влетел в землянку:

— Нашел! Нашел этого дьявола! — загремел он, тормоша Дядькина, который спал на топчане.

— Какого дьявола? Отстань ты… — Дядькин сердито завозился под одеялом.

— Да очнись же, говорят тебе, Вито Дюйвола нашел!

— Вито Дюйвола? — Дядькин отбросил одеяло, поднялся. Сон как рукой сняло. — Ну-ну, докладывай!

Штабу бригады еще месяц назад стало известно, что в районе городов Хасселта и Диета действуют группы русских партизан. С тремя небольшими группами, оказавшимися за Дистом, связь установили сразу же. Туда поехал Дядькин, объединил разрозненные группы, создал из них новый, пятый, отряд бригады под командованием старшины Семена Дубкова. С партизанами, действовавшими в районе Хасселта, до последнего дня, несмотря на все старания разведчиков, связь установить не удавалось: о хасселтекой группе штаб узнал не через бельгийцев, а из документов фельджандармерии, перехваченных Никитенко.

По этим документам можно было заключить, что группа многочисленна, хорошо вооружена и действует активно. Начальник управления фельджандармерии Хасселта доносил: «Русскими партизанами руководит советский командир, имеющий хорошую военную подготовку и опыт диверсионной работы. Он связан с местной партизанской коммунистической организацией и возглавляет операции… По имеющимся у нас сведениям, бежал из лагеря Хоутхален. Приметы: рост средний, широкоплеч, волосы светлорусые, на бровях почти белые. Среди бельгийцев известен под кличкой Белый Дьявол…»

Связаться с группой Белого Дьявола Кучеренко удалось только через штаб бельгийских партизан в Льеже. Штаб связал его с комендантом района Хасселта Матье Нюленсом, а тот в свою очередь связал начальника разведки русской бригады с командиром группы бельгийских партизан района Люммен — Мельдерт Дезиреем Янсом. Яне взаимодействовал с группой русских, и только он знал, где живет Вито Дюйвол.

— У них отряд, — докладывал Кучеренко. — Отряд небольшой, сорок два человека, но крепкий.

— Я по донесению жандармов понял, что командир там опытный. Руку кадрового командира сразу видать!

— Хо, кадровый… Да ему всего двадцать лет, ну, мабудь, двадцать один… Сержант, комсомолец.

— Сержант? — Дядькин удивленно вскинул брови.

— Сержант. Соколов, Дмитрий Михайлович, родом из Сибири… А Вито Дюйволом бельгийцы его недаром прозвали… Что дьявол, то дьявол. Огонь, парень, кремень!

— Огонь, кремень… Поэтом бы тебе быть, Вася, а не разведкой командовать. Расхваливаешь, будто ты с ним два года вместе воевал. Долго ты у них в отряде был?

— Полдня.

— Вот видишь, полдня…

— Так я же разведчик! Я сердцем человека чувствую! — загорячился Кучеренко. — У этого хлопца, Иван, такая биография, дай бог каждому… — Кучеренко закурил, сказал задумчиво: — Слушал я его, а сам думал: «Неужели же обыкновенный человек может иметь в себе такую силу?.. Знаю, что он говорит святую правду, сам через такое прошел, а вот гляжу на него и удивляюсь: как ты мог выдержать, откуда взялась в тебе эта недюжинная сила?» Да, Иван, удивительная сила в человеке… — Кучеренко прилег на топчан рядом с Дядькиным, замолчал. В землянке было полутемно, чуть светил огонек в лампе. Кучеренко курил, уставясь неподвижным взглядом на этот трепетный огонек. Лицо его казалось мягким, усталым.

— В плену Соколов был недолго, — снова заговорил он, — меньше года. Взяли его в августе сорок второго, на сталинградском направлении. В окружение попал… Побыл в лагере неделю и бежал. Поймали. Это еще в Цимлянском лагере было… Потом он из вагона пытался уйти, в полу Дыру прорезал. Опять поймали. В третий раз он здесь, в Бельгии, бежал. С Костей Тарбаевым. Это его первый Друг… Пробрались они в лес, связались с партизанами. Оружие у них сразу появилось — автоматы, пистолеты…

Бельгийцы дали?

— Нет, сами добыли. Соколов парень с головой. Бить гестаповцев, говорит, это полдела. Надо дороги из строя выводить, предприятия… Взялись они за диверсии, эшелон с гитлеровцами под откос пустили. А на второй операции засыпались — на засаду наскочили. Соколова и Тарбаева схватили. Так дубасили, что кожу на сто лет выдубили…

— Гестаповцы умеют!

— Подержали их в гестапо и отправили в лагерь. В карцер при караульном помещении посадили. Когда их в камеру вели, Тарбаев успел перочинный нож взять. Солдаты за столом в карты резались, а нож с краю лежал… Сначала они хотели решетку вынуть. Попробовали — не выходит. Решетка в потолке, никак не достать. Тогда начали дверь резать. Тарбаев слушает шаги часового, а Соколов ножичком работает… Всю ночь резали. Утром стружки схоронили в солому, разрез пылью затерли. А полицай, который баланду в камеру приносил, заметил. Понимаешь, заметил — и не сказал. Вечером, когда второй раз пришел в камеру, шепнул Соколову: «Если, мол, что задумали, — так делайте, завтра будет поздно». Видать, у этого полицая в душе еще что-то осталось… Ну, наступила ночь, и они опять работать начали. А дверь толщиной в два моих кулака… Попробуй-ка прорежь перочинным ножичком! Соколов все руки искровянил. Мозоли кровяные полопались, кости повылазили, а он режет. Да, у этого парня воля! К концу ночи кончили. Дождались, когда часовой зашел в дежурную комнату — он часто туда заходил, — и вынули доску. Соколов вылез первым, стал у двери дежурной комнаты. Только часовой вышел, он его за глотку. Без звука прикончил. Взяли автомат и ушли. Можно сказать, с того света вырвались… Ты не спишь, Иван?

— Нет. Думаю…

— Что же, будем спать. А Воронков где? Опять в первом отряде… Генштаб наш все в командировках! — Кучеренко поднялся, погасил лампу. Вытянувшись на нарах, неожиданно рассмеялся. — А знаешь, Иван, что сообразил этот Вито Дюйвол? Вернулся в лес и спрашивает своих хлопцев: «Ну как операция прошла, как вражеский эшелон — навернули?» Те переглядываются, никак не поймут — не то шутит командир, не то всерьез спрашивает. А он и говорит: «Выходит, если командир в гестапо попал, так и в кусты можно? Я же, говорит, не отменял приказа. Уничтожить — значит уничтожить! Точка». И в ту же ночь повел хлопцев железную дорогу рвать…

— Вот это молодец! — откликнулся Дядькин. — Это — командирский характер… Когда мы с ним встретимся?

— Договорились, что приедешь через два дня. Ехать за Хасселт, в Стокрой. От нас километров тридцать пять — сорок. В Стокрое найдешь ППД…

— Что это еще за ППД?

— Конечно, не пистолет-пулемет Дегтярева. Ребята так одного бельгийца прозвали, Вальтера Кютэ. Говорит, как с пулемета шпарит… Старикан надежный. Через дом этого Кютэ около сотни наших прошло. Не дом, а перевалочный пункт…

Миновав Хасселт, Дядькин и Пьер к вечеру въехали в Стокрой. Маленький ветхий домик Вальтера Кютэ с подслеповатыми окнами и почерневшей от времени черепичной крышей отыскать было не трудно. Дядькин смело подъехал к усадьбе и спросил стоявшего возле ворот рослого стройного юношу, дома ли Вальтер.

— Дома, заходите, — ответил юноша, внимательно поглядев на Дядькина.

Посреди двора, у колодца, спиною к воротам стоял старик в большой войлочной шляпе, до того рваной, что из дыр вылезали пучки сивых волос. Старый суконный пиджак был залатан разноцветными и разношерстными лоскутьями.

У ног старика копошились пестрые, взъерошенные куры. Он пальцем сбрасывал им корм с большого круглого подноса, который держал, прижав к животу.

Пьер окликнул старика. Старик поставил поднос на колодец и медленно повернулся. Лица его не было видно: под ярким солнцем блестели одни очки, непомерно большие; сивые перепутанные волосы, вылезшие из-под удивительной шляпы, закрывали весь лоб. Одеяние старика спереди было еще пестрее, чем сзади. Из-под бахромы штанин выглядывали деревянные туфли, потрескавшиеся от старости и скрепленные в целое полосками белой жести.

Догадавшись, что перед ним русский, старик издал радостный крик и бросился к Дядькину, гулко шлепая деревяшками.

— О! Камерад… О! Я рад видеть тебя, я ждал весь день… Мне сказали еще вчера, что ты придешь. Тут был наш Дезире, потом еще парень оттуда, от вас… О, грос парень! Великан! О! — старик сыпал словами, как из пулемета. Дядькин усмехнулся: «Действительно, ППД…»

Старик снял очки, и теперь Дядькин мог видеть его лицо, сплошь испещренное мелкими морщинами. На этом маленьком, необычайно добром лице светились, как два огонька, яркие, веселые глаза.

— Смотри, отец, они весь корм съедят! — сказал Пьер, показывая на кур, облепивших блюдо.

— Пусть едят на здоровье, сынок. У меня праздник, и у этих пеструх пусть тоже будет праздник. Когда ко мне приходит русский — у меня праздник! — На лице старика появилась радостная улыбка.

У этого маленького старичка было большое, доброе сердце. Днем и ночью он ходил по лесам, окружавшим Стокрой, разыскивал русских военнопленных, бежавших из лагерей Хоутхален, Бееринген, Цварберг. В молодости старик был охотником. Он знал все лесные дороги и тайные тропы, умел ночью пробираться по лесной чаще так же быстро и бесшумно, как и днем. Он безошибочно угадывал, где и когда прошел беглец, отыскивал его, укрывал в своем доме, одевал и кормил, отдавая последнее, а потом переправлял к партизанам.