Михель Гавен - Заговор адмирала Страница 69

— Я слушаю.

— Мамочка! — на другом конце провода она с радостью услышала голос Джилл. — Я так рада! Только теперь я смогла до тебя дозвониться! Мне не разрешали. Бригадефюрер говорил, некуда звонить, линии отключены. Я перепугалась. И вот теперь он вызвал меня и сказал, что можно. С тобой всё в порядке, мамочка?

— Да, со мной всё хорошо, со мной и с Ральфом, — ответила она. — Мы возвращаемся домой. К нам, кстати, присоединились Отто и Алик. Так что мы едем все вместе.

— Они присоединились к вам? — Джилл на мгновение смутилась. — Вы едете все вместе?

— Да, а что странного? — она дала понять дочери, что углубляться в данную тему не стоит, ведь линии наверняка прослушиваются, и перевела разговор на другую тему: — Как ты провела эти дни? Было много работы?

— Да, работы было много, — подтвердила Джилл. — Но знаешь, я так расстроена, — неожиданно призналась она. — Просто не знаю, что делать.

— Что случилось? — Маренн забеспокоилась, стряхнула пепел в пепельницу. — Ты заболела? Простудилась?

— Нет, хуже. На мне юбка не сходится. Это ужасно, мама, — голос Джилл дрогнул, она явно была готова расплакаться. — Вчера Зилке затащила меня в ресторан «Дом летчиков». Туда её пригласили знакомые офицеры. Я столько съела и выпила! Я просто в ужасе, мама!

Дверь скрипнула, качнувшись. Скорцени вошел в купе, закрыл за собой дверь и даже повернул замок, а затем подошел к окну и чуть приоткрыл форточку, чтобы дым выветривался.

— Ну, ничего страшного я не вижу, — Маренн пожала плечами, — сегодня посиди на диете, пей кефир, и всё войдет в норму. Переедать вредно, это верно. Но иногда, когда хорошее настроение и в хорошей компании, вовсе не грех. Я думаю, к тому времени, когда мы с Ральфом приедем, с тобой всё будет в порядке.

Отто положил руку Маренн на талию, привлёк к себе.

— Ты хочешь поговорить с Ральфом? — спросила Маренн Джилл. — Он в соседнем купе, я переключу тебя.

— Но мама, я не знаю, как сказать ему о вчерашней истории? — Джилл ответила неуверенно.

— Про то, что ты съела лишнего? — Маренн улыбнулась.

Отто начал гладить её бедра, обтянутые форменной юбкой.

— Нет, не про еду, а про то, что я ужинала с теми офицерами, — объяснила Джилл. — Ему это не понравится.

— Не говори ничего, — посоветовала Маренн. — Просто промолчи. Расскажи о чём-нибудь другом — о том, как ты соскучилась по нему, например. Я уверена, это будет ему гораздо интереснее.

— Хорошо, мамочка, я так и сделаю, — голос Джилл прозвучал веселее.

— Ну, я тогда желаю успеха, — Маренн нажала на кнопку телефонного переключателя, опустила трубку на рычаг, а затем положила в пепельницу рядом с телефоном дымящуюся сигарету.

— Ты всегда знаешь, как обмануть мужчину, — сказал Скорцени негромко, — и теперь учишь этому свою дочь. Что с ней случилось? Мне показалось, она расстроена.

Он расстегнул три верхние пуговицы на её рубашке и, отодвинув ткань, целовал нежную кожу, скрывавшуюся под ней.

— Ты такая тонкая, хрупкая, — проговорил Отто почти шепотом. — Всякий раз, когда я надолго расстаюсь с тобой, я даже боюсь прикасаться к тебе снова, мне кажется, ты просто сломаешься, как тростинка. А вот Джилл, как я понял, внезапно располнела. — Он спросил с иронией: — Она хочет порадовать Ральфа малышом?

Он посадил Маренн к себе на колено, снял с неё рубашку полностью, но вот от комбинации было избавиться не так-то просто.

Маренн взяла из пепельницы недокуренную сигарету, затянулась, а свободной рукой разворошила волосы Отто на затылке.

— Нет. Что ты говоришь? Просто Джилл вчера объелась в ресторане. С ней такое случается, когда меня нет и я не слежу, где она, что делает и как долго встречается с друзьями. Однако полагаю, что всё — только её фантазии, как всегда, — она улыбнулась. — Ты же знаешь, как она дорожит своей фигурой, каждый лишний сантиметр для неё трагедия. Ничего и не съест, но ей уже кажется, что она поправилась. Лишняя складка на юбке — слезы. К слову, я вообще не уверена, что она когда-нибудь будет готова к тому, чтобы порадовать Ральфа малышом, — заметила она серьезно. — Морально, во всяком случае. Она страшно боится располнеть. Так что если это случится, то не скоро.

— Фигурой она пошла в тебя, это верно. Некоторые даже не верят, что она не твоя родная дочка, — заметил Отто.

— У меня никогда не было таких проблем, какие заботят ее. Я ей говорю, если бы она тратила столько энергии, сколько я, постояв у операционного стола, например, или вот в таких поездках, или на санитарных самолетах, то и думать забыла бы о лишних сантиметрах. Но, может быть, это и к лучшему, что она ничего этого не делает, и её проблемы кажутся смешными. Кроме того, мы же не знаем, от чего она расстроена по-настоящему, — добавила Маренн загадочно, — от того, что много съела, или от того, что проснулась не одна у нас дома в Грюнвальде после веселья в «Доме летчиков». Может быть, её мучает совесть, и она боится встречи с Ральфом? Но это их дело. Я давно уже не задаю ей вопросов по такому поводу.

Маренн отвернулась, затушила сигарету в пепельнице, а затем наклонилась к Отто, обняла его за шею. Он приник поцелуем к её губам. Потом с нежностью целовал шею, плечи.

— Я знаю многих офицеров, у которых захватывает дух, когда Джилл приходит на совещания вместе с Шелленбергом. Они просто теряют дар речи, и из-за этой её потрясающей фигуры в том числе, — сказал Скорцени, на мгновение оторвавшись от Маренн. — Меня не один раз просили помочь познакомиться с Джилл поближе, а Шелленберга многие просят поработать с ней, но он никого к ней не допускает, она работает только с бригадефюрером — и точка. Мне даже выражали удивление… — Отто запнулся, понимая, что, наверное, продолжать не стоит, но Маренн среагировала спокойно:

— …что ты выбрал маму, а не дочку, — закончила она за него. — Что же ты им отвечаешь?

— Я говорю, что насчет знакомств, я вообще не имею никакого влияния на Джилл. Ну а насчет моего выбора, — он сильнее привлек Маренн к себе, — когда я познакомился с Джилл, она была ещё девочкой, подростком — это я говорю им. На самом же деле я и сейчас ничего не могу сказать о Джилл, кроме того, что она очень похожа на тебя. Она для меня просто твоя дочка. И даже почти что моя собственная, так я к ней привык.

— Конечно, Джилл похожа на меня, — подтвердила Маренн, она прислонила его голову к своей груди. — На кого же ещё ей быть похожей? Она не видела перед собой другого примера. Она во всём брала пример с меня, училась у меня. К тому же, насколько я помню, родная мать Джилл тоже была привлекательной женщиной. В ней была эта англо-саксонская стать, присущая американцам спортивная стройность, она была высокой. Но мне некогда было её рассматривать, конечно. Я делала всё, чтобы спасти ей жизнь. А потом я видела её уже мертвой. Но, видимо, Джилл многое взяла от неё. Хотя манерами, поведением она похожа она меня, не скрою. На кого же ещё? — Маренн пожала плечами. — А всё-таки чей ребенок у Гретель? — неожиданно спросила она, отвернувшись, голос дрогнул. — Ведь она должна родить через три месяца — так сказала Ева. Ты с ней имел отношения, я знаю.

— Ты опять начинаешь? — Отто встал, тем самым заставив Маренн, сидевшую у него на колене, тоже встать, а затем подошел к окну, закурил сигарету. За окном мелькали красные черепичные крыши домов в венгерских деревнях. Людей не было видно, ни души. Все попрятались в ожидании грядущего наступления большевиков. Везде было пусто, тоскливо.

— Я тебе сказал, не мой, — проговорил Скорцени после паузы. — И больше повторять не буду. Я взрослый мужчина и вполне могу за это отвечать. Не мальчик. К тому же я знаю, что ты всё равно узнаешь от Евы, она обязательно тебе расскажет. Я не хочу так с тобой поступать. Что ты ещё от меня ждешь? Каких объяснений? Каких оправданий? Да, у нас с ней были близкие отношения, отрицать это бессмысленно, и с племянницей Шахта я тоже имел связь, — Маренн опустила голову, вздохнув. — И даже если не я первый начал, — он помолчал, — разрушать наши отношения, мне не стоило причинять тебе боль, я должен был сдержаться, я виноват. Я не один раз говорил тебе, что хочу, чтобы у нас был ребенок, наш общий, твой и мой, а не Гретель и не племянницы Шахта, — он даже не повернулся, когда произнес это, всё так же смотрел в окно. — Я понимаю, сейчас война, будущее неясно. К тому же погиб Штефан. Но я люблю тебя, — теперь Отто повернулся, затушив сигарету в пепельнице, подошел к ней. — Всё, что для меня в жизни действительно важно, это две женщины. Даже не фюрер, не рейх. Только две женщины. Это моя мать в Вене, и ты, где бы ты ни была. Мой дом там, где ты, — он взял её руку, целуя. — В поезде, в Грюнвальде, на диване в клинике Шарите или в любом дивизионном госпитале любой из сорока дивизий СС. Ты в моей жизни самое главное. Я сегодня смотрел, как трогательно супруги Хорти относятся друг другу, — Отто поднял голову, взглянул Маренн в лицо. — Страшно подумать, они живут вместе более пятидесяти лет. Я спросил себя, могли бы мы с тобой прожить вот так, как они, — он вынул деревянную спицу из её волос, и те рассыпались по плечам и спине Маренн каштановыми волнами. — Ведь не проходит и дня, чтобы мы не выясняли отношения. Как ты думаешь?