Полина Жеребцова - Тонкая серебристая нить Страница 7

– У меня есть! – сообщила я. – Возьмите!

Снег, набранный ранним утром, растаял в кастрюльке, и получилась чашка воды, слегка горьковатой на вкус.

– Спасибо! – поблагодарила наша гостья, выпив пару глотков.

– Вы попробуйте поспать, – посоветовала мама. – А там видно будет…

Свернувшись калачиком, женщина закрыла глаза. Края досок, на которых лежал матрас, уходили в пролом бетонного пола, поэтому было похоже, что человек дремлет на дрейфующей льдине. Мы накрыли ее отсыревшим от холода одеялом.

– Тихо сиди! Дай несчастной поспать! – строго сказала мне мама.

Я кивнула и, поймав луч холодного света, сочившегося из пробоины в борту нашего корабля, открыла книгу, взятую в домашней библиотеке. Наша библиотека была собрана несколькими поколениями моих родственников и хранила в себе около десяти тысяч томов. Рядом с моим местом в коридоре всегда лежала стопка книг – это было последнее, что я хотела бы видеть перед смертью.

На этот раз мне попался рассказ Жана Гривы «Ноктюрн» о гражданской войне в Испании. Каждая его строка была короткой тропой, уводившей мою душу из одного ада в другой, где тоже страдали и любили, пытали и спасали, смеялись и плакали. Там тоже не было убежища, но был яркий свет сострадания, и, окунаясь в него, я забывала, что война бушует сейчас под моими окнами.

Город неспешно падал на дно ночи, и буквы на странице втиснулись в ее мрак и исчезли. Я отложила книгу. И услышала тишину. Второй раз за день!

Мама и Хадижа тихо перешептывались, словно боясь спугнуть это чудо.

– Приготовь чай! – сказала мне мама.

Выйдя из подъезда, я взяла пару досок, разрубила их топором и принялась разжигать огонь. Из кирпичей у нашей двери в подъезде была сложена маленькая печка. Флажки огня лихо заплясали, когда я сбрызнула сырые дрова керосином.

Вода, которую я процедила через марлю, начала нагреваться в кастрюльке. Бросив туда щепотку чайной заварки, я смотрела, как вода окрашивается в золотисто-коричневый цвет.

Внезапно воздух вздрогнул и завибрировал, и мы сразу узнали этот сигнал. Метнувшись в коридор, я обняла маму и старую Хадижу. Мы прижались к полу, но взрыв был такой силы, что волна воздуха подбросила нас, а затем ударила о матрас. Это была мина, которую мы окрестили «бабочкой». На подлете она издавала звучание, подобное шелесту тысячи крыльев.

Только минут через десять мне удалось встать на четвереньки и выползти из подъезда за кастрюлькой чая. Огонь уже потух.

– Чай! – радовались мы, разливая его в пиалы.

– Согреюсь, а затем уйду, – сказала Хадижа.

– Куда вы на ночь глядя? – удивилась мама. – Оставайтесь!

– У меня сестра рядом живет. Внуки! Искать будут.

– А что с вами утром случилось? – спросила я.

– Замолчи, бесстыжая! – махнула рукой мама.

Хадижа посмотрела на маму, а потом сказала:

– Страшно жить. Почему нас сразу не убьют? То, как мы живем, – жизнью назвать нельзя!

– Расстреливают по нескольку раз в день и нас, и наши жилища, – поддержала мама.

– Я хлеб пекла, – рассказала Хадижа. – И приносила ребятам, которые жили через улицу. Они воевали с русскими. Потом, когда обстрелы усилились, уже не могла прийти. Думала в село уехать, да дорога была закрыта. А ребята стали сами печь хлеб и мне сказали больше не рисковать, в подвале сидеть у сестры. Моей сестре тоже за семьдесят. Дочь погибла. Четыре внука с ней. Старшему – десять лет!

– Никто не ранен? – спросила я, зажмурившись от боли. Осколки ракеты, уже несколько месяцев живущие в ногах, дали о себе знать.

– Нет, слава Аллаху, – сказала Хадижа. И продолжила: – Мука закончилась. Там, в отряде боевиков, семь человек. Двое старших, уже за пятьдесят, четверо молодых, а один – мой двоюродный племянник, ему только семнадцать исполнилось. Тоже пошел! Говорила, дома сиди, но он побежал родину защищать! Так вот, мука у них закончилась, а идти в дом напротив надо за мешком. Стреляли страшно. Дом трясся весь! Старшие сказали младшему: «Принеси мешок!» Он направился к дверям. А с ним еще один паренек пошел. И он возьми да скажи: «Сами не идете, потому что боитесь!» Пошутил так. Некрасиво.

Старший чеченец вскипел, приказал:

– Сидите тут! Я сам сейчас принесу!

Но другие возразили, мол, никто не боится. Любой пойдет. Спор начался. Поругались даже. В конце концов решили вместе идти.

Я говорю им: «Не оставляйте меня одну. Не идите!», а они: «Через две минуты вернемся!» Вышли. Зашли в дом напротив, а я у окна стояла. И такой взрыв! Бомба попала! Когда очнулась – лежу на полу вся в опилках. Как только смогла встать, сразу бросилась туда. А там… Никого в живых. Все погибли. Все семь человек. Понимаете?

Старуха рыдала.

«Так не бывает, чтобы все сразу погибли», – вспомнила я слова русского старика. Мы вместе с ним пережидали обстрел зимой 1995-го. Но, оказывается, бывает. Война на то и война, чтобы опровергать все прописные истины, скалясь из своего черного капюшона.

В нашу дверь постучали.

– Открыто! – крикнула мама.

– Бабушка Хадижа у вас? – спросил мальчик, а за ним показалась пожилая женщина в большом платке. – Мы у всех спрашиваем, сказали, что на первый этаж зашла.

– У нас! Заходите! – обрадовалась мама.

Хадижа, увидев родных, перестала плакать. Засобиралась.

– Завтра попробуем через Старую Сунжу в село попасть, брат приехал! – сообщила Хадиже сестра.

Они ушли.

За окнами продолжалась канонада.

Маленький Ангел

Станислав живет за железной дорогой в районе остановки «Березка». Он поселился в квартиру погибшего брата. Дом родителей найти не смог. Нашел только глубокую яму от полуторатонной бомбы и фрагмент забора, заброшенный взрывом на высокое дерево.

Вместо уличной стены в его новой квартире стоят друг на друге пластмассовые ящики, крепко связанные между собой алюминиевой проволокой. Ящики мужчина принес с рынка. Сверху на диковинную конструкцию наброшены ветхие одеяла, собранные по всей округе. Станислав говорит, это здорово помогает в ненастную погоду: дождь почти не попадает внутрь жилища.

На днях он рассказал историю своих нынешних соседей.

Давным-давно стоят здесь пятиэтажки. Их строили полукругом.

Теперь с внешней стороны они сильно разбиты, но с внутренней – во дворе – живут люди. В нашем подъезде трое: бабушка Вера с внучкой Любушкой да я. И всё, больше никого нет. Зато в других домах много жильцов: в одном подъезде четыре-пять семей! Есть дети.

Моя соседка Любаша – светленькая. У нее серые глаза. Косичек девочка не носит. Волосы вольно летят во все стороны и волной бьют по худым плечам. Наверное, как все дети, она любит мороженое и танцевать. Но кто оценит все эти движения рук, блеск глаз? Неожиданные повороты? Разве что мутное, разбитое зеркало?

Девочка часто простужается и болеет. Бабушка Вера лекарства отрицает, готовит отвары из трав. «Пенсию задерживают, а кушать – хоть так, хоть этак – надо», – повторяет моя старшая соседка. Сегодня она посадила под своим окном лук и сообщила, что на грядке есть и моя доля. Всегда эта женщина находит себе дело! Странная! Ежедневно убирает двор.

Мне тридцать три года. Я холостяк и безработный. Малыши нашего двора рассматривают меня молча. Только Любаша одолевает вопросами:

– Почему куришь? Там – яд! А где твои дети?

Бабушка шлепает ее и гонит.

Девочка ответов моих не ждет. Ее звонкое «Привет!» повторяется по двадцать раз за день. Ох! Надоела же она мне!

Только вот уже дня три не видно маленькой болтушки во дворе.

Здороваюсь с бабой Верой:

– А где внучка?

– Температурит, – вздыхает бабушка.

Вытаскиваю из кармана свой ужин – банку сгущенки. Соседка Вера кивает, благодарит. Скрывается в своей комнате.

Проходит одна неделя, другая… А на дворе пусто. Любы не видно.

Напрашиваюсь к соседям в гости.

– Заходи, – соглашается старушка.

Удивленно смотрю на узкую больничную кушетку. На ней полупрозрачная маленькая фигурка, словно укутанная невидимой ватой.

В руках у девочки фотографии.

– Это мама, это папа, это Сашка, мой старший брат, – Любаша внимательно смотрит на меня и молчит… Ждет, что отвечу.

– Не волнуйся! Они скоро приедут из беженцев! – говорю я ей, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Нет, – качает головой Люба, – они в доме были. А самолет – у-у-у! Мы с бабушкой успели в подвал. Мама, папа и брат задержались, брали в подвал одеяла, еду…

Смутная догадка давит мне на плечи. Бабушка Вера не плачет, просто говорит:

– Напрямую попали. Я никого не нашла. Только лоскуты от платья невестки и пуговицы.

– Мне снился инопланетный корабль! – перебивает девочка. – Они все прилетели на землю. Огни! Свет красивый, он розовый и голубой!

Я киваю. Молча достаю последние сто рублей.

Вру, что заработал, путаюсь, говорю, что это задолженность по зарплате.

Через два дня Любаша умерла. Совсем незаметно, тихо, во сне.