Евгений Суверов - Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг Страница 7

Развод наряда проводился вечером, подготовка к нему начиналась после обеда. За это время необходимо было подшить свежий подворотничок, почистить форму, надраить сапоги, повторить уставные обязанности дневального, а также можно было и немного поспать. Обязанности дневального я знал наизусть, ведь их постоянно учили. Дежурный по части, проводивший развод, придирчиво осматривал внешний вид, проверял знания солдат. После развода мы принимали помещение роты у старого наряда. Всё пересчитывалось, особо уделялось внимание чистоте. При приеме наряда зачастую возникали конфликты: кто-то не хотел принимать, кто-то не хотел устранять и т. д. Особенно отчетливо это проявлялось, когда принимала наряд другая рота (в карауле, КПП, столовой, ММК).

Дневальные делились на смены. Необходимо было в течение двух часов неподвижно стоять на так называемой тумбочке дневального, напротив входной двери, около комнаты для хранения оружия. Стоять нужно было навытяжку, приветствуя (прикладывая правую руку к головному убору) всех входящих. При появлении посторонних лиц и различных командиров дневальный должен был подать команду: «Дежурный по роте — на выход», затем подбегал дежурный и, в зависимости от обстановки, или докладывал, или уточнял цель прихода. В случае прихода больших начальников и дежурного по части подавалась команда: «Смирно! Дежурный по роте — на выход». После этой команды все присутствующие замирали, как каменные статуи, и оживали лишь после рапорта дежурного по роте и команды «Вольно».

За каждым дневальным была закреплена территория казармы, он отвечал за ее чистоту. После отбоя несколько человек брали огромный полотер, натирали пол мастикой до блеска.

Спальное помещение — тусклый свет, двухярусные кровати, затхлый воздух, запах грязных портянок, храп, скрип коек, какое-то бормотание на непонятном языке. Что вам снится, ребята? Наверное, родной дом. Конечно, по дому скучают все.

Интересно было наблюдать, стоя на тумбочке дневального, за проходящими ночью в туалет полусонными бойцами. Они выплывали в белом нательном белье (это зимой, а летом советские солдаты ходили в синих трусах и голубых майках), как ангелы из какого-то потустороннего мира. Шатаясь, как пьяные, они часто натыкались на какие-то препятствия, иногда падая, как слепые котята, веселя полусонных дневальных. После туалета они торопились в свою кровать, досматривать сны. Ты смотришь им в спину, поеживаясь от холода, мечтаешь укрыться одеялом, лечь в постель и моментально заснуть. Ночью наряд проверял дежурный по роте или кто-нибудь из ротных командиров. Если наряд получал замечания, нас ждало наказание: от повторного наряда до кулаков прапорщика Марченко.

В наряд по столовой заступало около двадцати человек. Прежде чем прийти в столовую, нужно было пройти медосмотр: врач осматривал нас всех (достаточно формально) на предмет заболеваний. Дежурный по столовой назначался из сержантов. Часть солдат работали в зале — собирали грязную посуду и отвозили ее на огромных тележках в мойку, убирали обеденный зал, мыли столы и пол, часть — в мойке, где мыли горы грязной посуды, в варочном цехе помогали поварам. Один из солдат заступал хлеборезом, выдавал масло, сахар, резал хлеб. Тяжелей было работать в мойке, легче — в хлеборезке. Положительные стороны этого наряда — все были сытые, еды достаточно и можно было наесться досыта.

Хотя кормили в учебке неплохо, часто мы просто не успевали доесть. Сержанты, питавшиеся в основном в солдатской чайной («чипкé» или «чайнике» на солдатском сленге), поковырявшись в своих тарелках и похлебав чайку, давали команду о прекращении еды. Многие не успевшие насытиться глотали непрожеванные куски на бегу.

Служба на контрольно-пропускном пункте (КПП) мне нравилась особо. В парадной форме с белым ремнем, со штык-ножом, стоя у ворот части, ты видел другую, отличную от нашей, уже забывающуюся гражданскую жизнь.

Вот идут, весело щебеча, местные девушки, вот проезжает дедок на велосипеде (меня удивило, что многие местные жители часто передвигались на великах, даже в декабре), прогромыхает какая-то машина. Снег здесь выпадал лишь в январе, а в марте уже тепло. Их зима — наша осень, напоминала мне сибирский октябрь (пасмурно, снег с дождем, слякоть).

А ты стоишь рядом с большими черными воротами части с красными звездами и думаешь, как там дома, что нового, и как хорошо быть гражданским человеком. Свобода! Куда захотел, туда и пошел, что захотел, то и делаешь, без всяких приказов и разрешений. Только теперь я по-настоящему начал это ценить. Намного изменилось к лучшему и мое отношение к родителям. Ведь именно они меня вырастили, воспитали, заботились обо мне, а я не всегда был им благодарен. Здесь же я, по большому счету, никому не нужен, и надеяться можно лишь на себя. Что дает армия? Может, сталкиваясь с плохим, начинаешь ценить хорошее. Те ребята, которые получают от своих родителей сразу всю массу материальных благ — машины, квартиры и другие материальные ценности, — считают это нормой. Некоторые родители, желая перещеголять друг друга в «крутости», все больше осыпают своих чад «золотым» дождем подарков, зачастую калеча их неокрепшие души.

Во многих странах состоятельные родители отдают своих детей в строгие учебные заведения со спартанским воспитанием, где все одеты в одинаковую форменную одежду, никаких излишеств. Здесь не пощеголяешь машиной, подаренной папой, не потратишь уйму родительских денег. Здесь авторитет зарабатывается другими способами. Молодой человек должен понять, что многие его амбиции необоснованны, он ничего пока не достиг в жизни, окружающий мир в целом агрессивен и равнодушен к его судьбе. Всё, что у него есть, — благодаря его родителям. Всегда нужна цель в жизни, и она должна быть созидательной, положительной. А чтобы чего-то достичь, нужно много работать и иметь терпение. Терпение и труд все перетрут. Некоторых испытания ломают, а других укрепляют.

Подобные и другие мысли приходили тогда мне в голову. Особенно ночью, «таща» службу, времени подумать было много. Понимал, что до службы что-то не доделал, относился к времени зачастую небрежно. После демобилизации изменюсь, думал я тогда. Я буду жить иначе, больше ценить свободу, время и многое другое, и постараюсь стать настоящим человеком, жизнь прожить не зря. Но это будет потом, в каком-то далеком, как казалось тогда, будущем. Ведь впереди непростые годы службы.

Самым тяжелым физически был наряд на ММК (мясомолочном комплексе). Невдалеке от части находились большой свинарник и коровник. Здесь службу несли несколько солдат, ухаживая за скотом.

Задачей наряда было вычищать клетушки, где жили свиньи. Навоз грузили на носилки и выносили. Затем — кормление, поение, уборка, и так весь день.

У одного солдата во время работы упала пилотка, на нее моментально набросились два хряка и буквально разорвали пилотку, вместе со звездочкой и иголками. Внешне невозмутимый прапорщик Марченко внутренне негодовал. Скверное настроение выдавал слегка подергивающийся правый глаз.

— Сволочь, — кричал он, — чтобы пилотку достал, скотина недоразвитая.

— Товарищ прапорщик, это не я, это свинья!

— Залепи дуло, урод. Я вас научу беречь казенное имущество. Родина вас поит, кормит, одевает, а вы, сволочи…

Из каптёрки раздавались глухие удары и всхлипывание солдатика. После этой экзекуции у провинившегося вся грудь была синяя, пуговица расплющена, как кувалдой.

Пару раз мне довелось пасти коров. Житель я городской, но с этой задачей справился успешно. Луга вдоль Днестра, мирно жующее стадо коров, масса улиток, ползущих в траве и я, в старой выцветшей форме (на грязные работы мы одевали подменку), с кнутом, не хватало лишь пастушьего рожка. Сами напрашивались ассоциации: пастушок в альпийских лугах, где-то в семнадцатом веке…

Как-то один украинский хлопец из первой роты, пасший стадо, уснул на лужку, а коровы поели на колхозном поле кукурузу. У этого «доблестного» пастуха потом были большие неприятности. Командир части, построив нас, долго кричал в микрофон, размахивая руками. Если кратко сформулировать его мысли, то получалось, что мы — подонки, конченые уроды и нас надо наказывать. А одного из самых главных подонков (уснувшего пастушка) отправят на пять суток на гауптвахту и на родину «героя», на место работы его родителей, отправят письмо, где укажут, что их сын, говно, последнее чмо и конченый урод, нанес непоправимый ущерб народному хозяйству.

— Сегодня ты спал в наряде, завтра уйдешь в самоход и нажрёшься водки, а послезавтра станешь предателем! — наконец закончил свою эмоциональную речь наш босс.

Караул был самым ответственным нарядом. Часовой с боевым оружием охранял объект, затем сменялся, немного отдыхал и снова на пост: в жару, дождь и стужу. Наряд рисковый. Опасным было то, что человек с оружием иногда стреляет, и по своим и по чужим. В армии была масса случаев гибели или увечья военнослужащих в караулах, но меня Бог миловал. За время моей службы не было не одного ЧП с караулом, за исключением пары случаев непроизвольного выстрела при разрядке автомата. Но всё проходило без жертв.