Валерий Горбань - Мы придем на могилы братишек Страница 7

— Нет, что вы! …А сегодня ночью двое в подвал приперлись. Автоматом — по лицу. Стали меня лапать. Говорят: «Патронов на тебя жалко. Сейчас трахнем и прирежем.» И Хасбеку говорят: «Хочешь русскую суку попробовать?» А он на них как бросится…

— Ну ладно, ладно реветь-то. Эх ты, Наташка-промокашка! Столько вытерпела, а тут… Все, не волнуйся, кончились твои приключения. Вот разделаемся с этими артистами, а завтра с нашей колонной на Моздок уйдешь. Я переговорю с Шопеном, он возьмет.

Ночь. На посту, на дне широкого окопа, полукругом обложенного мешками с землей, и накрытого досками с дерном, прижавшись спиной к стенке, сидит молоденький солдатик из только прибывших в комендатуру бамовцев. Съежившись в комок и прижав к себе автомат двумя руками, как ребенок, у которого хотят отнять игрушку, он тихо-тихо, еле слышно выбарматывает:

— Сейчас меня убьют! Сейчас меня точно убьют!

Слева и справа от него стоят матерые, лет по двадцать пять — тридцать омоновцы. Тот, что справа — с автоматом. Дав короткую очередь, он быстро отшагивает в сторону, за мешки, а потом неспешно передвигается к соседней амбразуре. Второй — с бесшумной снайперской винтовкой. Он не столько стреляет, сколько разглядывает что-то впереди в ночной прицел.

— Вот ты, сука, где затаился! Наглый, тварь! — цедит сквозь зубы снайпер и чуть погромче бросает напарнику:

— Витек, дай-ка длинную. Только рядом с ними положи, на вспышки, чтоб поверили.

Тот высовывает автомат в амбразуру, куда-то целится, а затем, убрав голову за мешки, дает длинную очередь.

Тут же в автоматную трескотню со стороны «зеленки» врывается хлесткий выстрел снайперской винтовки, и автомат омоновца, вылетев назад из амбразуры, ударяется в заднюю стенку окопа. Практически синхронно с ударом чеченской пули звучит хлопок бесшумки и снайпер, быстро сменив позицию, снова прилипает к прицелу. Хозяин автомата, сидя на корточках и шипя от боли, трясет контуженной рукой.

— Ранило?

— Нет, зашиб сильно.

— Ну ты как пацан, ты чё не убрался вовремя?

— Чё-чё! — передразнивает напарник, — не успел. Откуда он стрелял? Как будто в амбразуру ствол засунул…

— Почти. Я его, козла по краю «зеленки» ищу, а он — сто метров, на свалке за кирпичами устроился.

— Завалил хоть?

— Лежит, родной, ствол задрал. Был бы живой, уполз бы.

— О! Сейчас пойдет охота! Полезут доставать.

— Ага, только для начала нам просраться дадут со всех стволов… как рука?

— Отходит.

Омоновец, покряхтывая, поднимает автомат и, — разглядывая его в отсветах, проникающих в амбразуры, удивленно говорит:

— Мушку срубил! Во артист!

Дум! Дум! Дум! Разрывы подствольников обкладывают окоп. Один приходится прямо на крышу, и сыпанувшаяся земля окончательно вжимает в пол скорчившегося мальчишку. Сразу несколько автоматов слитным треском аккомпанируют разрывам, и пули противно чмокая, вгрызаются в мешки.

— Ага, прижимают нас, сейчас за своим полезут! — азартно говорит омоновец.

Тут он, наконец, обращает внимание на вконец перепуганного и замолкшего солдатика.

— Эй, герой, давай свой автомат. Хорош с ним обниматься.

Тот долго и нерешительно сопит, но наконец, срывающимся голосом отвечает:

— Не дам. Это оружие!

— А я думал — швабра. Ну не дашь — сам вставай, воюй. Или совсем прилип? Да ты не стесняйся, в первом бою обосраться не в падлу.

— Кто обосрался? — обиженно вскидывается пацан. Но тут же новая серия разрывов усаживает его на пол, и он снова начинает бормотать:

— Сейчас меня убьют, сейчас точно убьют…

— Вот они! — Снайпер — омоновец, подобравшись, делает два выстрела подряд, быстро меняет позицию.

— Давай автомат! — Уже зло кричит второй.

— Не дам! — взвизгивает солдатик и, неожиданно, подскочив к амбразуре, с яростным воплем, — А-а-а! — начинает поливать длинной очередью пространство перед постом.

— Ты сдурел! Короткими бей, а то на вспышку пулю получишь! — омоновец за плечи откидывает мальчишку к другой стенке. А тот, блестя глазами, восторженно кричит:

— Я его завалил! Я его завалил!

— Кого ты там завалил? Лупил в белый свет, как в копеечку! — уже без злости, снисходительно отзывается омоновец.

— Точно завалил! Я видел! — вдруг неожиданно отзывается снайпер.

Повернувшись на секунду, он улыбается напарнику и заговорщицки подмигивает: дескать, что тебе, жалко пацана подбодрить. Тот смеется в ответ и хлопает солдатика по плечу:

— Ну, молодец, брат, с крещением! — и серьезно добавляет, — Ладно, я подствольником поработаю. А ты не увлекайся. Только короткими: очередь — и прячься, очередь — и прячься. Береги башку.

На другом посту двумя солдатиками-срочниками командует молоденький лейтенант — бамовец.

— Вон они, — оторвавшись от амбразуры, говорит лейтенант. — Целая группа, человек пять.

— Замолотим?! — азартно спрашивает один из солдат.

— Да проскочили уже, влево в зеленку, к кочегарке. А что если…

Солдаты выжидательно смотрят на него.

— Смотрите, — те приникают к амбразурам, — если между кучами проскочить, а дальше под заборчиком, можно им в тыл выйти.

— А мины? — боязливо спрашивает один из солдат.

— Они левее.

— А нас свои не завалят? — сомневается другой.

— Там мертвая зона. Наши туда не достают, вот они и лазят. А мы им (делает красноречивый жест двумя руками) в задницу засадим. Ну что, испугались?

— Не-е… неуверенно тянут солдаты.

— Пошли!

И офицер пригнувшись, первым направляется к выходу.

Напряженно сопя, но стараясь при этом как можно меньше шуметь, они пробираются между завалами мусора. Прокравшись вдоль старого, покосившегося забора, углубляются в заросли кустов. Все ближе и ближе звуки стрельбы, где-то совсем недалеко — гортанный голос в рации. Все большее возбуждение овладевает отчаянной троицей: азартные улыбки, блестящие глаза… Рисуясь друг перед другом, они держат автоматы плашмя, как герои боевиков, и в каждом их движении сквозит нетерпение: скорей увидеть врага, ударить ему в спину, яростно поливая все вокруг автоматным огнем.

Из кустов чуть в стороне, пропуская азартных героев еще глубже в «зеленку», вслед им спокойно смотрят два боевика — фланговое охранение. Один из «духов» под треск недалекой стрельбы что-то негромко говорит в рацию.

Группа проходит еще метров двадцать, и из-за поросших высокой травой бугров, из-за стволов деревьев на них выпрыгивает шесть боевиков — по два на каждого. Один из солдат, сбитый ударом приклада автомата, падает, как подкошенный. Второй успевает увернуться от нападающих, но его валят ловкой подсечкой и прижимают к земле. Ловкий, сильный, вымуштрованный в училище лейтенант реагирует мгновенно. Метанув одного из нападавших через спину, рукоятью автомата разваливает ему висок и, уйдя кувырком в сторону, длинной очередью сваливает сразу двух боевиков. Ответная очередь осаживает его на траву и он, тоскливо выдохнув, — Мама! — замирает.

Пастор, командир расчета АГС, перетащивший свой «аппарат» на новую позицию, видит в кустах мелькающие вспышки, слышит непонятные крики. Быстро развернув гранатомет, и приговаривая, — Вот вы где, родненькие! — он дает несколько коротких очередей.

Серии разрывов расшвыривают в стороны сцепившихся солдат и боевиков. Один из огненно-черных клубов подбрасывает и без того уже мертвого лейтенанта. И через несколько секунд на замершей поляне лежат только семь трупов. Единственный уцелевший боевик вытаскивает к своим раненого товарища и что-то говорит, показывая рукой назад. Еще группа «духов» направляется туда, за телами погибших.

Командиры, собравшись у стола в комендатуре, устало перебрасываются словами.

— Похоже, сдыхают?

— Рассветет скоро. Им смываться пора.

— Да, мужики, — качает головой бамовец, — весело тут у нас.

— Да это — ерунда. По сравнению с тем, что здесь раньше творилось, у нас — курорт. Как Майкопской бригаде досталось, или десантуре с вэвэшниками, которых в декабре-январе вводили, нам и в страшном сне не приснится, — серьезно отвечает Шопен.

Серега, что-то вспоминая, печально головой качает.

Из рации Шопена чужой голос доносится.

— Э, Шопен! Как здоровье у твоих друзей? Хорошо мы вас сегодня потрепали?

— Нашел чем гордиться! Крутых из себя строите, а сами только из-за угла убивать умеете. Какой идиот эти перемирия выдумывает?! Давно бы уже вас задавили.

— Почему идиот? Умные люди придумывают. Деньги хорошие зарабатывают…

— А чего ты сегодня так поздно на нашу волну влез? Раньше слово сказать не давали…

— Да так, послушать хотелось, как ты своими командуешь.

— Ну и как?

— Ничего, маленько умеешь воевать. Только людей своих не жалеешь. Зачем на такие серьезные дела пацанов посылать, а? Как теперь их трупы забирать будешь? Или собакам оставишь? Мы своих не бросаем…