Антон Кротков - Штрафники Василия Сталина Страница 70

Годляев привёз Нефёдова не Кубинку. Они въехали прямо на лётное поле. Вокруг новенького «МиГа» нервной подскакивающей походкой расхаживал Василий Сталин. За ним на почтительном расстоянии хвостом моталась свита.

Один из самых могущественных людей страны явился сюда в полной генеральской форме и… в теннисных туфлях. Но никто не замечал этой странности. Близко знающие сына вождя люди давно привыкли к его причудливому характеру и эксцентричным выхлдкам. Он мог сутками напролёт тренировать свою хоккейную команду перед ответственным турниром, несколько бессонных ночей подряд вместе с падающими от усталости инженерами разрабатывать революционную форму нового гоночного болида для бобслейной сборной ВВС. Василию ничего не стоило оплатить из средств округа строительство баснословно дорогой бобслейной трассы – первой в стране. Но когда проблемы загоняли его в угол и требовалось принять бой, он часто сбегал в запой или садился в самолёт и исчезал в неизвестном направлении. Но раз этого ещё не произошло, значит, пока у него ещё оставалась слабая надежда…

Василий нетерпеливо бросился навстречу подъехавшему «ЗИМу». Он первым протянул руку Нефёдову, даже обнял его, и начал со слов извинений:

– Меня настроили против тебя, – Василий бросил злой взгляд на свиту. – Говорили, что ты в Корее со своими парнями вместо того, чтобы за «Сейбром» охотится, водку жрёшь, да за местными женщинами ухлёстываешь. Вокруг меня одни шпионы, трудно кому-то доверять.

Сталин вновь оседлал любимую тему про вездесущих агентов своего старого недоброжелателя Лаврентия Берии, которые разными способами пытаются свести его со свету. Мысли у него путались, поэтому он перескакивал с темы на тему. Стоило блуждающему взгляду покровителя советского спорта упасть на стоящий поблизости самолёт, который обладал почти совершенной красотой гоночной машины, как он стал рассказывать про заговор в команде ВВС по бобслею.

Только недавно завершились VI олимпийские игры в Осло, куда советских спортсменов из-за войны в Корее не пустили, хотя ещё год назад Советский Союз был принят в члены международного Олимпийского комитета. Так Сталин был уверен, что норвежцы выиграли золото в олимпийском бобслее только благодаря украденным чертежам скоростного гоночного боба его сборной лётчиков. По версии Василия, рецепт особой «истребительной» аэродинамической формы снежного болида и особенно его секретного днища передал на Запад один из техников команды, который, как потом выяснилось, в войну работал в качестве военнопленного на размещённом в Норвегии фашистском аэродроме. И Берия об этом не мог не знать, но даже пальцем не шевельнул, чтобы предотвратить «диверсию».

Конечно, вся эта шпионская история со спортивными санками от начала и до конца являлась плодом больного воображения хронического алкоголика. Армейская команда ещё не выезжала на международные турниры, а передать из-за «железного занавеса» иностранцам техническую документацию простой техник вряд ли сумел бы. Но Сталина никто не смог бы переубедить. Фанатично обожающий спорт генерал-лётчик лично участвовал в разработке гоночного снаряда, договаривался с руководством ЦАГИ68, чтобы спортивное изделие тестировали в аэродинамической трубе. Он не мог простить подлому шпиону и тем, кто ему потворствовал, что они фактически украли у него победу на будущих олимпийских играх, в которых сборная СССР точно примет участие.

От дел спортивных Василий снова перепрыгнул на самую болезненную для себя тему.

– Берия боится, что отец оставит меня на «хозяйстве» после себя, и делает всё, чтобы очернить меня в его глазах – перешёл на паранойный шепот уже познавший все прелести «белой горячки» «наследник престола». – Недавно подосланные этим очкастым упырём Лаврентием подонки, которых я считал своими старыми фронтовыми товарищами, напоили меня «ершом», смешав литр водки с литром вина, и врачи в реанимации едва сумели меня откачать. Могли, конечно, и «чистого» яду подсыпать, но пока отец жив, не посмеют. А так всё чисто: запойный алкаш Вася не рассчитал дозу и «дал дуба»… Я знаю, «он» и отца хочет убить, только отец ему не по зубам. Ничего! Вскоре мерзавец Лаврентий окажется там же, где и его предшественники – Ежов и Ягода.

На самом деле Борис не слышал ни об одном серьёзном случае, когда бы драгоценной жизни его бывшего шефа и приятеля действительно угрожала чья-то злая воля. Гораздо больше шансов у ведущего крайне бесшабашный образ жизни гуляки было действительно помереть от отравления алкоголем или разбиться, сев пьяным за руль своей любимой гоночной машины.

Единственное «покушение» больше напоминало анекдот. «Покушавшимся» являлся старый знакомый Нефёдова ещё по Испании известный кинодокументалист Роман Кармен. Борис знал его, как очень мужественного человека, не отказывавшегося от съёмок нужных ему эпизодов войны, даже если вокруг свистели пули. Но даже герои в определённых обстоятельствах могут выглядеть нелепо. Мэтр имел неосторожность жениться на молодой и ветреной особе. Вскоре красивая жена Кармена пополнила собой донжуановский список Василия Сталина. В приступе ревности киношник зарядил свой маузер и публично объявил, что «расстреляет Васю».

Впрочем, если бы Кармен всерьёз намеревался отомстить обидчику, он бы не стал широко распространяться о своём намерении. А просто пришёл бы однажды в хорошо известный ему ресторан, где у самой сцены всегда сидел холёный рыжий генерал с тщательно зализанными назад на голливудский манер набриолиненными волосами в парадном белоснежном кителе. Он небрежно помахивал гостям за соседними столиками, перемигивался с певицей на сцене. Дальнейшие события могли бы развиваться следующим образом: мститель решительно направляется к сцене и останавливается прямо напротив весёлого генерала. Тот мгновенно перестаёт улыбаться и отводит глаза.

– Больше ты не разрушить ни чьей жизни!

Сказав это, посетитель засовывает руку в принесённый с собой портфель и через секунду в ней оказывается огромный пистолет. Раздаются шесть выстрелов подряд, и лицо бонвивана в золотых погонах превращается в кровавую маску… Примерно так мог бы выглядеть акт мести, если бы он состоялся. Конечно, немного театрально, но вполне пригодный план покушения.

Но как человек, всецело принадлежащий миру искусства, Кармен направил всю свою энергию не на техническую, а на драматургическую сторону дела. Объявив всем о своём намерении уничтожить обидчика и расписав друзьям в деталях свой план, он через некоторое время передумал в старомодном стиле жертвовать собой ради чести, а просто пожаловался Сталину-старшему. Так родилась знаменитая впоследствии резолюция: «Вернуть эту дуру Кармену. Полковника Сталина посадить на 15 суток»…

Нефёдову было даже жаль этого слабого человека, которого принадлежность к семье вождя придавила непосильным грузом. Кожа на лице у генерала имела болезненный синюшно-зеленоватый оттенок, под его блуждающими глазами залегли тёмные тени. Не смотря на постоянно мельтешащий вокруг него хоровод псевдодрузей-прихлебатлей, многочисленных жён и любовниц, которые его просто использовали. На самом деле, это был очень одинокий и слабохарактерный тридцатилетний мужчина с несозревшей душой подростка. Все его угрозы и громкие обещания были всего лишь попытками казаться сильнее, самостоятельнее, чем он был на самом деле. Отец несколько раз отстранял сына от командной работы, отбирал и возвращал законным мужьям соблазнённых им чужих жён. Конечно, избалованному с детства пацану не могло нравится, что его – генерала, успешного обольстителя фактически ставят в угол за провинности. Ему давно надоело быть принцем при самодержавном родителе. Василий мыслил себя самостоятельной фигурой. Рисуясь перед собутыльниками, мог грозиться: дам интервью иностранным корреспондентам о положении дел в стране, вот отец запрыгает голыми пятками на углях.

При этом те, кто знал его так же хорошо, как знал шефа Нефёдов, видели, какой ужас этот инфантильный нервный человек испытывает от одной только мысли, что однажды отца может не стать, и одновременно с его уходом рухнет весь привычный мир. Но пока старый Иосиф был жив, Василий хорохорился и грозил кому-то.

– Ничего! Мне бы только аэродром подскока, я им всем покажу!

Борис быстро догадался, что этим «аэродромом подскока» шеф решил назначить его.

Как не был зол царский сынок на неуправляемого подчинённого, он понимал, что без Нефёдова ему прямой путь на надёжно отрезанную от мира госдачу, куда его собирается упечь под наблюдение врачей отец. Ведь Берия регулярно талдычит на ухо родителю о сыновних запоях. Поэтому Василий снова с такой надеждой смотрел на своего лучшего лётчика: он невысок, но достаточно широк в плечах, крепок в руках, словно борец, смел до одури. Он бывает неуправляемым, как гуляющий сам по себе уличный кот, бывает и резким с начальством. Но он Бог воздушной войны, перед ним не устоит ни один вражеский ас.