Евгений Суверов - Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг Страница 9

В мае начались массовые отправки молодых специалистов в боевые подразделения. Вначале уезжали за границу, затем очередь дошла до частей, расквартированных в Советском Союзе. Казарма пустела. Нас становилось всё меньше. Уже начало прибывать новое пополнение, набирал обороты призыв весны 1988 года. А меня всё не отправляли.

Работая в подвале новой казармы, я оставил свой автограф: написал на стене ручкой «ДМБ 87–89 (осень) Барнаул». На память Украине. Сейчас Украина — суверенное государство. Учебку расформировали. На ее месте теперь базируются украинские пограничники, ведь рядом граница с не менее суверенной Молдавией. Возможно, какой-нибудь хлопчик, работая в подвале, прочтёт эту надпись, почешет себе затылок и спросит вслух — а что это такое, Барнаул? А может, эту надпись давно уничтожили как напоминание украинскому народу «о годах оккупации Украины русскими». Хотя в советское время обитатели этого украинского городка (как и всей Украины) жили намного лучше, чем в городе Барнауле или в Приморском крае. Вот такой парадокс.

И вот, наконец, этот памятный день настал. 8 июня 1988 года около 40 солдат со всей учебки построили на плацу. К нам вышел небольшого роста капитан. Он был неряшливо одет: мятые брюки, пыльные ботинки, слегка небрит, галстук замаслен. Его распухшее лицо с торчащими усиками выдавало любителя горячительных напитков. Построив нас, он представился капитаном Харьковым.

— Вам выпала большая честь служить в Краснознаменном Дальневосточном военном округе, — пробубнил он. В течение 15 минут он «заливал» нам о прелестях предстоящей службы, обещал, что будем ездить домой в отпуск каждый год, в общем, кататься как сыр в масле. Но всё это оказалось, как выяснилось позже, пустой брехнёй. На следующий день мы уезжали на Дальний Восток.

Последние часы в части. Я понимал, что больше здесь наверняка не буду, не увижу многих ребят, с которыми сдружился за полгода. Это — Александр Стайнов (г. Запорожье, Украина), Игорь Репкин (г. Нарва, Эстония), Тагир Махачев (г. Хасавюрт, Дагестан) и другие.

Наше спальное помещение уже было полупустым. После отбоя мы с Гогой забрались на две пустующих кровати верхнего яруса. Разговаривали всю ночь. Я вышел в умывалку. Из распахнутого окна дохнуло свежестью. Вдали виднелись огни молдавского села Атаки, искрилась река Днестр. В тишине раздавалось лягушачье кваканье, как будто местные лягушки устроили мне прощальный концерт.

Так я практически и не спал, только к утру немного. За час до подъёма меня разбудил дневальный. Умывшись, я быстро оделся и вместе с другими выпускниками-«дальневосточниками» направился к выходу из спального помещения. Обернувшись, увидел спящего каптёрщика Драня. Выходец с Западной Украины был правой рукой прапорщика Марченко. Он отвечал в роте за выдачу белья, портянок, мыла и др. Часто «гасился» в своей каптёрке от хозяйственных работ, был жаден и в общем не любим солдатами. Разбросав руки на кровати, он мирно посапывал (наверное, пересчитывая во сне свои полотенца и одеяла). Так и остался в моей памяти спящий Дрань.

После раннего завтрака мы выстроились на плацу. Одетые в новенькие парадки, с выданными недавно значками классности, со скрученными шинелями и вещмешками. Из нашей роты ехали я, Гога, Вано, Митя Рабан, Кариманов, узбек Рахимов и еще несколько солдат. Неожиданно на горизонте замаячил мой «любимый» командир взвода — старший лейтенант Ватрушкин. Осмотрев наш внешний вид, он подошел ко мне и, ехидно ухмыляясь, сказал:

— Ну что, Суверов, Дальний Восток ждет своего героя.

Это были его последние слова. Он развернулся и ушел воспитывать новое пополнение, наверняка повторяя при этом свое любимое изречение — «Вы у меня все калом пропахнете, скоты».

За сутки мы доехали на поезде до Москвы. Наш провожатый, капитан Харьков, закрывшись в купе с гражданскими, играл в карты и пьянствовал. Мы его особо не интересовали, чему были безумно рады. Больше трезвым до самого Хабаровска мы его не видели.

Прошло полгода, и вновь я в столице. Но я уже был другим, стал солдатом, «микродембелем». За моими плечами была учебка и оставалось еще полтора года службы. Но спешившим по своим делам москвичам это было, по-видимому, так же всё равно, как и полгода назад. Приехав в аэропорт Домодедово, мы с Гогой купили мороженое на двоих, денег на большее не было. Каким вкусным оно мне тогда показалось, жаль, что было совсем маленьким.

На большом самолете Ил-86 мы полетели в Хабаровск, по пути приземлясь в Норильске. Интересен зигзаг службы: из Барнаула, находящегося практически в центре Советского Союза, перебросили на западные рубежи нашей страны, после учебки — далеко на восток, охранять восточные границы СССР. Остановка была в Норильске — заполярном городе, окруженном тундрой. Стоял полярный день, красный солнечный шар неподвижно висел над городом. Немного побыв в Норильске, наш самолет взлетел, чтобы через несколько часов приземлиться в Хабаровске. Здравствуй, Дальний Восток!

Глава 2. ЛЕТО 1988 ГОДА

Здравствуй, Дальний Восток!

По прибытии в Хабаровск нас, погрузив в автомобили, повезли из аэропорта в пересыльный пункт № 34. Он представлял собой ряд одноэтажных казарм, внутри которых на старых деревянных нарах сидели и лежали сотни вновь прибывших военнослужащих. Солдаты различных родов войск ожидали дальнейшего распределения. В нашей полутемной казарме висела большая, уже прилично истертая, карта Дальнего Востока с обозначением различных населенных пунктов, в одном из которых мне предстояла дальнейшая служба.

Находились мы здесь недолго. Прилетев утром, уже к вечеру практически все разъехались по своим новым частям. Вано, встретившись с земляками, расцеловался с ними, громко разговаривая о чем-то и иногда показывая своим толстым пальцем на сидящую в темном углу сгорбившуюся фигуру Мити Рабана. Лишь в темноте иногда поблескивали его очки. Он затаился как мышь, предчувствуя неладное и стараясь быть незамеченным своим главным гонителем.

Но не тут-то было. Страх Мити, как наркотик, пьянил Вано. Сигналы страха, как кровь для акул, были сигналом для нападения. «Достойный» представитель Кавказа понимал только силу, а слабых третировал, унижая их человеческое достоинство и получая при этом неописуемое наслаждение.

Несколько грузин неспешно окружили оцепеневшего от ужаса Митю.

— Ты, чмо, совсем ох…ль? — Вано грозно сдвинул свои мохнатые брови и ударил правой ладошкой по щеке Рабана. Другой грузин пнул его в спину. Удар был сильным и неожиданным, и Митя повалился на грязный казарменный пол.

— Митя, казёль, ты запачкал мне ботинки! — прорычал Маргарашвили, наступив ногой на его руку. Митя взвыл от боли. Он полулежал на полу, на левой щеке проявлялся отпечаток оплеухи, на спине красовался отпечаток чей-то ноги.

— Извини, братан, я не специально. Понимаешь, меня толкнули, — холуйски оправдывался Рабан. Достав из кармана носовой платок, он начал быстро вытирать ботинки толстого грузина, преданно глядя на своего «хозяина».

Вано схватил ленинградца за волосы и, после недолгой тирады и нескольких ударов, заставил языком слизывать грязь с его огромных ботинок. Омерзительная сцена. Множество кавказцев сбежалось, громко и гортанно что-то выкрикивая.

— Мытя, п…рас первый клясс. Здесь слюжит мой зэмляк, он в нарядэ, иды, мой туалэт, твар, — пнув его напоследок, прорычал довольный собой Вано.

— Хорошо, Вано, только не нужно насилия, мы же цивилизованные люди, — заискивающе скороговоркой оттарабанил Митя, поправляя правой рукой очки в толстой оправе. И в скором времени он, с тряпкой и ведром, под присмотром несколько грузин, выполнял всю самую грязную работу.

Мы в это время с Гогой находились в дальнем углу казармы и издалека наблюдали эту сцену.

— Сам виноват, как был чмом, так им и остался, — сказал Гога после минутного молчания.

В это время к нам подсел земляк Гоги — Василий из Челябинска. Он служил на пересылке и повидал многое. Мы познакомились.

— Добро пожаловать на Дальний Восток, — невесело ухмыльнулся он. — А знаете, как расшифровывается КДВО?

— Конечно. Краснознаменный Дальневосточный военный округ, — ответил я.

— Ошибаешься, Евгений. КДВО — «куда, дурак, вернись обратно». А этого урода, — он кивнул головой на Митю, — опустят в первую же ночь. Я слышал, что его с толстым биджо (грузин называли биджо, значит друг) отправляют служить в одну часть, где-то под Комсомольском-на-Амуре. Гиблые места. Ладно, мне пора идти. Служба! — пожав нам руки, он удалился по своим делам.

Несмотря на нашу просьбу о совместной службе, Гогу распределили в село Возжаевку Амурской области, меня — в село Черниговку Приморского края, где находились авиационные части. Расставшись друг с другом, мы пообещали писать друг другу. Но, написав ему несколько писем, ответа я так и не дождался. Больше мы с ним не виделись.